Рождение нации - кризис идентичности
Применение эпигенетической теории развития личности Э. Эриксона к описанию динамики общенациональной идентичности основано на понимании того, что нация также является действующим и осознающим субъектом, коллективной (соборной) личностью, проходящей определенные стадии своего жизненного цикла от зарождения и рождения до смерти[1].
Поскольку идентичность стадиальна, то, прежде всего, возникает вопрос, на какой стадии находится общенациональная идентичность в России? В горизонте эпигенетической метафоры предложенные Л.М. Дробижева описания кризиса российской идентичности могут быть отнесены к различным стадиям[2].
Так, с одной стороны она пишет о том, что «бывшие советские граждане потеряли свою прежнюю страну, затрудняются в определении ее реальных географических очертаний»[3], о том, что «страна меняла не только пространственные очертания “с южных гор до северных морей”, но и систему отношений, государственное устройство»[4], и о том, что «новому государству только 10 лет»[5].
Данная зарисовка напоминает описание феноменологию кризиса отрочества, когда в течение относительно короткого периода тело подростка претерпевает значительные изменения.
С другой стороны, Л.М. Дробижева предлагает такую формулу кризиса российской общенациональной идентичности: «Оглядываясь в прошлое, можно сказать, что Россия появилась как государство, которое никто не хотел»[6]. И констатируя, что сформировалась российская идентичность, она замечает: «Но идентичность эта хранит в себе болезненный опыт перемен и негативизм фобий и переживаний»[7].
Данное наблюдение напоминает феноменологию кризиса рождения или, точнее, травмы рождения, разрешившейся формированием негативной идентичности[8]. И, действительно, Л.М. Дробижева считает, что российская нация родилась недавно: «В отличие от народов союзных республик, которые воспринимали себя советскими людьми, но одновременно и ассоциировали себя с республикой - Арменией, Грузией, Азербайджаном и тем более Эстонией, Латвией, Литвой и т. д., - жившие в РСФСР редко идентифицировали себя как россиян. Только при Б. Ельцине, во многом благодаря его политическому противостоянию с М. Горбачевым, началось нациестроительство россиян»[9].
Утверждение о начале строительства российской нации в 1990-е годы означает, на наш взгляд, что именно данным периодом следует датировать рождение нации. Тогда действительно, переживавшийся в это время кризис идентичности можно квалифицировать как кризис новорожденности (родовой кризис)[10].
Рождение ребенка описывается как травматичный для него процесс, вынуждающий отделиться от матери и приспосабливаться к новой среде обитания. Объективным медицинским критерием благополучного переживания ребенком кризиса рождения является вес ребенка. В первые дни жизни он теряет в весе. Когда начинается нормальный прирост веса, показывающий, что новорожденный, благодаря уходу взрослых, адаптировался к новым условиям жизни, это означает, что кризис преодолен[11].
Если провести аналогию между развитием ребенка и российской нации, то феномен состоявшего ее роста действительно можно зафиксировать. Этот рост символизируется событиями «русской весны», присоединением Крыма. Территориальный рост Российской Федерации в определенном смысле означает, что новое государство успешно адаптировалось к окружающим условиям. Но рост нации измеряется, прежде всего, ростом численности составляющего ее населения. По этому показателю российская нация потеряла в весе, так как ее численность снижалась: со 148,3 млн человек в 1991 году - до 142 млн человек в 2009 году. В настоящее время отрицательная динамика численности населения преодолена. В 2017 году численность населения России составляет 146,8 млн человек. Но, как мы видим, дореформенная численность населения так и не восстановилась. По этому критерию кризис новорожденности не преодолен, хотя положительная тенденция наметилась.
С учетом этого территориальный рост Российской Федерации можно интерпретировать как одно из проявлений комплекса оживления. У новорожденного комплекс оживления - складывающаяся, начиная с 3-й недели жизни и нарастающая примерно до 3-4 месяцев, совокупность положительных эмоциональных проявлений, возникающих при восприятии радующих воздействий (замирание и зрительное сосредоточение на объекте восприятия, улыбка, вокализации, учащенное дыхание, блеск глаз, двигательное оживление). В России в 2000-е годы действительно наблюдались определенное оживление общественной жизни, активизация внешней политики. Поэтому определенная аналогия отдельных проявлений общественной жизни новорожденной российской нации с комплексом оживления, на наш взгляд, уместна.
С точки зрения формирования идентичности завершение кризиса новорожденности выражается в индивидуации младенца. Как отмечают психологи, сепарация и индивидуация представляют собой два взаимосвязанных и комплементарных процесса развития: сепарация - это выход ребенка из симбиоза с матерью, а индивидуация состоит его первых детских достижениях, утверждающих его индивидуальность[12]. Нормальная сепарация-индивидуация является важнейшим предварительным условием развития и поддержания «чувства идентичности»[13].
Признаком данного периода является сепарационная тревога. И она действительно наблюдалась в Российской Федерации в 1990-е годы. Это и непривычная ситуация отделения от других республик, входивших в состав СССР, и угроза отделения ряда национальных республик. Сепаративная тревога отчасти была снята внутренним согласительным процессом, военными усилиями на Северном Кавказе, образованием Союза независимых государств, Союзного государства России и Белоруссии, Евразийское экономическое соообщества, а также приобретением партнеров в рамках различных международных организаций.
Наряду с этими, зачастую инициативными, усилиями по укреплению международного общения Россия многими воспринимается как страна-изгой, сближающаяся с другими такими же странами-изгоями[14]. Таким образом, к изгнанию из лона СССР добавляется еще внешнее отчуждение. Поэтому в определенной мере справедливы уже приводившиеся выше слова Л.М. Дробижева о Россия как государстве, которого никто не хотел[15]. Поэтому сформировавшаяся в результате кризиса новорожденности идентичность российской нации оценивается как негативная идентичность, хранящая «в себе болезненный опыт перемен и негативизм фобий и переживаний»[16].
Разрешение первого кризиса идентичности российской нации - кризиса рождения - и формирование первого стадиального типа ее идентичности осуществляется противоречиво, во взаимодействии противоборствующих тенденций. Наряду с некоторыми проявлениями позитивной идентичности заметно доминирование негативной идентичности российской нации. Общая характеристика ее предложена, на наш взгляд Л.Д. Гудковым и определена как комплекс жертвы[17].
Действительно, российская нация - это остаточный продукт не просто распада СССР, а продукт отказа, отрицательного определения со стороны национальных республик. Российская нация - это «отказной» новорожденный ребенок. Поэтому так и актуальна для российской нации задача индивидуации и самоутверждения.
Таким формирование общенациональной российской идентичности далеко от завершения. В указанном смысле оно только начинается и крайне неустойчиво как в связи с недолгим периодом существования Российской федерации, так и нестабильностью федеративных государств, границы которых могут изменяться на протяжении нескольких десятилетий. Поэтому насущна задача не окончательного формирования российской идентичности, а достижения ее актуально приемлемого уровня, необходимого и достаточного для существования российской нации в ближайшей перспективе[18].
Такое таймирование процесса формирования общенациональной российской идентичности - процесса, который может приостановиться, модифицироваться или прерваться, как прервался процесс формирования идентичности советского народа, фокусирует внимание на зоне ближайшего развития, в пределах которой необходимо разрешить кризис новорожденности, преодолеть тенденцию к закреплению негативной идентичности и комплекс жертвы и закрепить проявления комплекса оживления. Это и будет означать разрешение текущего кризиса общенациональной российской идентичности.
Вместе с тем пути преодоления этого кризиса не вполне ясны. Так, Федеральная целевая программа «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014 - 2020 годы)» в целом ориентирует на содействие укреплению гражданского единства путем реализации проектов, направленных на усиление гражданского патриотизма, общероссийского гражданского самосознания и гражданской ответственности, взаимного уважения традиций и обычаев народов Российской Федерации, обеспечение преемственности исторических традиций солидарности и взаимопомощи народов России, формирование в обществе атмосферы уважения к историческому наследию и культурным ценностям народов России, развитие культуры межнационального общения, основанной на толерантности, уважении чести и национального достоинства граждан, духовных и нравственных ценностей народов России.
Данная установка, очевидно, является традиционалистской. Ее выдвижение объективно обусловлено, поскольку кризис идентичности, как отмечает В. Хесле «часто вызывает регрессию к более архаичным и примитивным ценностям: поскольку «я» отвергает непосредственно зримые структуры самости и при этом не перестает нуждаться в самости, опасаясь остаться всего лишь абстрактной функцией идентификации, его выбор начинает определяться более старыми структурами»[19]. Иначе говоря, кризис идентичности одного уровня, актуализирует и подтверждает идентичность стадиального более низкого уровня.
Эта установка ориентирует на стабилизацию социума, требует опираться на историческое наследие и исторические традиции, устоявшиеся культурные ценности, а также на демонстрацию уважения чести и достоинства к согражданам. Такая ретроориентация действительно необходима, так как одним из условий преодоления кризиса новорожденности и формирования комплекса оживления является стабилизация жизненного окружения младенца, содействующая возникновению у него умения сосредотачиваться.
Вместе с тем традиционалистская установка представляется недостаточной в ряде аспектов.
Во-первых, она ориентирована на прошлое, на историческую память, на традиции как ресурс укрепления идентичности. С одной стороны, действительно, как отмечает Е.В. Романовская, память и традиция имеют большое значение для обеспечения идентичности[20]. С другой стороны, ресурсный потенциал национальной традиции серьезно ограничен в силу ее скоротечности и перманентной исторической ломки: «…Оптимизации этнической идентичности препятствует разрушение традиционной культуры большинства российских народов, особенно стремительно происходившее в России советского и постсоветского периодов. Поэтому идентификационный ресурс традиционной (этнической) культуры в российском обществе сегодня выражен крайне слабо»[21].
Кроме того, в перспективе укрепляет и интегрирует идентичность не столько прошлое, сколько будущее - грядущие кризисы идентичности и позитивные варианты их разрешения. Так, излагая позицию Вацудзи Тэцуро, Е.Л. Скворцова пишет: «Наше происхождение само по себе не что иное, как наше целевое предназначение, к которому мы возвращаемся, и именно в этом состоит смысл выражения “идентичность - это будущность”. Подлинность индивида, его идентичность, есть его и начало, и конец. Понимание идентичности заключается в практических связях и отношениях в общине. Мы, родившись, уже застаём сложившиеся в общине отношения. Но мы также осознаём, что они могут совершенствоваться в будущем. Но чтобы это случилось, нужно совершенствовать то, что уже сложилось: это и начало, и конец нашей жизненной задачи»[22].
Таким образом, традиционалистская установка необходима, но она должна реализовываться со следующими корректировками:
- это должен быть традиционализм, устремленный в будущее, т.е. неотрадиционализм;
- это должен быть этнокультурный неотрадиционализм, поскольку ресурс общероссийской национальной традиции незначителен.
Во-вторых, традиционалистская установка закрепляет негативную идентичность и комплекс жертвы, архетипический для русской культуры, многократно усиленный в советский период. Не следует забывать о наличии в разной степени такого комплекса у других народов России, хранящих историческую память о Российской империи и репрессиях по национальному признаку в СССР. Ориентация на взаимное уважение граждан и ценностей народов России выглядит как требование взаимной политической корректности субъектов, соединенных общей судьбой в одинаково жертвенном положении.
В. Медведев, указывающий на архетипические истоки русской жертвенности, полагает, что русская душа боится свободы и сопутствующей ей незащищенности и надеется только на «русское чудо», избранничество («Мы пойдем другим путем!»), оборачивающееся в конечном счете прорывом агрессивной объективации по мере накопления фрустрационного упрека[23].
Данная перспектива не внушает исторический оптимизм, но другого выхода не находится. Красноречиво в этом плане недавнее признание А.С. Ципко: «А как сделать, чтобы русский человек наконец без всякого бунта, без всяких революций избавился от этого сознания вечной жертвы и стал самостоятельной, думающей личностью, несущей ответственность за свою судьбу? Лев Троцкий сознался, что если бы у русского крестьянина не работали медленно мозги, то они, большевики, никогда бы не пришли к власти. Может быть, наконец в России наступит эпоха, когда мы начнем ценить разум, ценить тех, кто стремится самостоятельно мыслить? Как мы убедились на советском опыте, сама по себе грамотность и миллионы интеллигенции не прибавляют нации разума. Разумные люди, как я говорил, не поддержали бы Ельцина с его идеей самоубийства России, речь идет об идее суверенитета РСФСР. Тут нужно что-то другое, чего никогда не было в русской истории, а что - я сам не знаю»[24].
Л.Д. Гудков также не предлагает конкретных стратегий преодоления комплекса жертвы у населения России. Исток этого комплекса он видит в принудительной массовизации общества «сверху». Такой тип массового общества - общество без частной инициативы и прав - образуется не в ходе распада закрытых сословных структур и формирования гражданского общества, опирающегося на ассоциации и институты, группы интересов, а в результате укрепления и распада тотально-бюрократической системы[25].
На наш взгляд, относя формирование комплекса жертвы к эпохе становления гражданского общества, Л.Д. Гудков не учитывает архетипический характер этого комплекса. Кроме того, в истории известны успешные «революции сверху», формировавшие современное общество без комплекса жертвы (например, Германия). В-третьих, настроение бессильного ожидания либерализации и укрепления гражданственности как раз и является интеллектуальным выражением описываемого им комплекса жертвы.
Психоаналитики в работе с травмой рождения, открывающий кризис идентичности новорожденного, предлагают использовать метод повторного рождения. В применении этого метода предлагается решить две задачи: 1) понять, какой фактор оказался действительно травмирующим или психологически значимым при рождении индивид; 2) создать новый импринт «рождения», позволяющий индивиду реально почувствовать, чего так недоставало в его реальном опыте рождения[26].
При этом к новому импринту рождения предъявляются два основных требования. Во-первых, он должен быть таким, чтобы индивиды не переживали травму заново, увязая в чувствах страха, ярости, подавленности и пр.[27] Во-вторых, необходимо раскрыть соматические ресурсы индивида, прежде всего, его недостаточно развитые моторные (мускульные) паттерны. Они подлежат восстановлению либо первичной активации. Это позволяет индивиду испытать состояния полного пробуждения и жизненности. «Типы ресурсов, относящихся к рождению, включают новое чувство свободы времени, возможность изо всех сил проталкиваться вперед и выбираться, быть способным выдерживать нежелательные раздражители, умение должным образом терпеть давление, оказываемое со стороны, способность проходить через стрессовую ситуацию вплоть до ее завершения, умение принимать заботу, работать вместе, ощущение принятия, доброжелательности и поддержки. Задача терапевта - создание возможности для возникновения этих ресурсов»[28].
Для преодоления кризиса общенациональной российской идентичности в известном смысле российской нации нужно родиться заново. В этом ритуальном рождении нужно зафиксировать позитивное жизнеутверждающее начало и актуализировать его в моторных (мускульных) паттернах. Именно так пролагается путь к нормальному формированию комплекса оживления.
Примечания
[1] Как отмечалось в предыдущем разделе, Д. Юм описывал нации как личности. Позднее нации как личности определял И.Г. Фихте. Вот что пищет об этом К. Калхун: «Точно так же как в образцовой современной мысли личности считаются едиными, так и нации предстают в виде целостностей. Вообще каждая нация считается неделимой и, следовательно, в буквальном смысле индивидуальной носительницей особой идентичности. Каждая нация имеет свой опыт и характер, нечто особое, что она предлагает миру, и нечто особое, в чем она выражает себя. “Нации - это личности с особыми талантами и возможностями раскрытия этих талантов” (Фихте). Быть «исторической нацией», по выражению Фихте, значило преуспевать в этом процессе индивидуации и обретать особый характер, выполняя особую миссию и проживая особую судьбу» (Калхун К. Национализм. М., 2006. С. 103-104).
Концепт нации-государства ассоциирует ее с платоновской моделью государства-мегантропоса: «Итак, предыдущий анализ показал, что нация рассматривается как нечто персоноподобное, как “мегантропос”: у нее индивидуальная, единственная в своем роде судьба, ей свойственно внутренне связанное духовное и психическое развитие, которое называется ее историей. Нациям даже иногда приписывался “жизненный возраст”, при этом различали между “юностью”, “зрелостью” и “старостью” ... Нация, разумеется, это личность только по аналогии. Но проблема идентичности встает и в том, и в другом случае, и дело не ограничивается лишь личностно понимаемой нацией» (Хюбнер К. Нация: от забвения к возвращению. М., 2001. С. 290-291).
А.Л. Сафонов существование жизненного цикла у нации как субъекта коллективной природы, конечность бытия наций во времени справедливо, на наш взгляд, связывает, с конечностью государства как их внешней формы. Правда, как мы полагаем, необходимо различать конечность государства и его особенных форм. Кроме того, нельзя согласиться с тем, что в этом состоит качественное отличие нации от этноса. По крайней мере, в этом аспекте известную концепцию этногенеза Л.Н. Гумилева в своей монографии А. Л. Сафонов не анализирует (См.: Сафонов А.Л. Нации и этносы в историческом процессе: проблемы философской концептуализации. М., 2015. С. 203).
[2] Так и В. Хесле, указывая на причины кризисов идентичности, фактически перечисляет 9 стадиальных кризисов. См.: Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000647/index.shtml.
Перечисляемые иногда признаки кризиса идентичности (отсутствие доверительных отношений, нарушения временной перспективы, пониженное самоуважение, чувство одиночества и др.) в действительности относятся к различным стадиальным кризисам идентичности. См., например: Кузина С.И., Федан М.А. Этническая идентичность как фактор самокатегоризации групп в политической системе России // Гражданин мира или пленник территории? К проблеме идентичности современного человека. Сборник материалов второй ежегодной конференции в рамках исследовательского проекта «Локальные истории: научный, художественный и образовательный аспекты» (Норильск, 2-5 ноября 2005 г.). М., 2006. С. 122.
[3] Дробижева Л.М. Российская и этническая идентичность: противостояние или совместимость. С. 232.
[4] Дробижева Л.М. Российская идентичность и тенденции в межэтнических установках за 20 лет реформ.
[5] Дробижева Л.М. Российская и этническая идентичность: противостояние или совместимость. С. 232
[6] Дробижева Л.М. Российская идентичность и тенденции в межэтнических установках за 20 лет реформ. С. 73.
[7] Там же. С. 83.
[8] Хотя концепция травмы впервые была разработан в психоанализе (Ранк О. Травма рождения и её значение для психоанализа. М., 2009), в дальнейшем он стала применяться в анализе социокультурной динамики. См.: Штомпка П. Социальное изменение как травма // Социс. 2001. № 1; Штомпка П. Культурная травма в посткоммунистическом обществе (статья вторая) // Социс. 2001. № 2; Александер Дж. Культурная травма и коллективная идентичность // Социологический журнал. 2012. № 3; Айерман Р. Социальная теория и травма // Социологическое обозрение. 2013. № 1; Мороз О., Суверина Е. Trauma studies: история, репрезентация, свидетель // Новое литературное обозрение. 2014. № 1.
Удачную характеристику негативной этнической идентичности дала Л.И. Науменко: «Негативная идентичность этническая, являясь результатом неблагоприятного межэтнического сравнения, отражает негативную оценку представителей своей этнической группы. Негативная идентичность этническая чаще присуща представителям недоминантных этнических групп и этнических меньшинств. Негативная идентичность этническая связана с комплексом таких чувств, обусловленных этнической принадлежностью, как неуверенность, неполноценность, униженность, ущемленность, стыд за свой народ и др.» (Науменко Л.И. Идентичность этническая // Социология: Энциклопедия / Сост. А. А. Грицанов, В. Л. Абушенко, Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. Минск, 2003. С. 351.
[9] Там же. С. 73.
Заметим, что встречающийся термин «нациестроительство» не вполне удачен, поскольку метафора строительства ориентирует на образ недостроенной нации, т.е. фактически еще несуществующей. Завершенность строительства нации вместе с тем обозначала бы только перспективу поддержания ее в неизменном состоянии. Более нейтральным и корректным представляются концепты формирования нации, ее развития и т.п.
[10] Важным представляется следующее замечание С. Хантингтона: «Идентичность присуща даже новорожденному, у которого она определяется такими признаками, как пол, имя, родители, гражданство. Правда, эти признаки остаются латентными до тех пор, пока ребенок не осознает их и не самоопределится с их помощью» (Хантингтон С. Кто мы?.... С. 50).
Достижение идентичности обычно рассматривается как задача юности. Но имеются исследования идентичности в более раннем возрасте (Развитие национальной, этнолингвистической и религиозной идентичности у детей и подростков / Отв. ред.: М. Барретт, Т. Рязанова, М. Валовикова. М., РАН, 2001).
Н.Г. Айваров полагает, что в 10-11 лет этническая идентичность формируется в полном объёме (Айварова Н.Г. Формирование этнической идентичности в процессе образования Вестник Югорского государственного университета. 2015. Вып. 1. С. 10). Но в действительности ее формирование и коррекция наблюдаются на протяжении всей жизни.
[11] Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Основы психологической антропологии… С. 214.
[12] Малер М.С., Пайн Ф., Бергман А. Психологическое рождение человеческого младенца: Симбиоз и индивидуация. М., 2011. С. 22.
[13] Там же. С. 22.
[14] Такой сценарий формирования коэкзистенции В. Медведев справедливо усматривает в архетипах русской культуры: «Русская сказка снова предлагает оригинальное решение традиционной проблемы выхода из первичной симбиотической зависимости. Она вообще не предполагает для подвластной ей личности сепаратного, внесимбиотического существования. Отдаться на съедение (т. е. психологическую интроекцию) отцу, матери, братьям, сестрам, сиблингам и пр. - равно недопустимо, ибо расчленит нашу исходную округлость, недифференцированность. Из первичного симбиоза с идеальной матерью-Землей следует сразу же перейти к симбиозу с родной массой (Дедкой, Бабкой, внучкой, жучкой, кошкой и маленькой мышкой), переселиться в новую почву и пустить там корни)» (Медведев В. Российская архетипика в зеркале народной сказки // «Russian Imago - 2000». Исследования по психоанализу культуры. СПб., 2001. С. 162).
Если учесть, что судьба - это суд Божий, то такой тип коэкзистенции (и коллективности) - как базовый для россиян - описан в преамбуле к Конституции Российской Федерации: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле...»
[15] Дробижева Л.М. Российская идентичность и тенденции в межэтнических установках за 20 лет реформ. С. 73.
[16] Там же. С. 83.
[17] Гудков JI. Комплекс «жертвы». Особенности массового восприятия россиянами себя как этнонациональной общности // Гудков JI. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. М., 2004.
Комплекс жертвы как архетипический комплекс русской культуры описывает на материале сказки В. Медведев: «Выхода нет, утверждает сказка, а следовательно - не стоит и пытаться изменить ситуацию к лучшему. Если все сказочные тропинки ведут к смерти, то самое безопасное - вообще не двигаться с места, воспринять акт собственного пожирания как цель жизни, как жертвенный подвиг, придающий этой жизни смысл. Результатом подобного рода сказочного воздействия, специфичного исключительно для русской культурной традиции, и выступает особого рода фаталистическая бессознательная установка, базирующаяся на фиксации травмы “орального отказа”, на искупительной жертвенности, склонности к пассивным целям и непреодолимой потребности в “любящей защите” массы» (Медведев В. Российская архетипика в зеркале народной сказки. С. 165).
[18] В Хесле правильно, на наш взгляд, ориентирует на ближнюю и дальнюю - предвосхищающую грядущие кризисы - перспективы преодоления кризиса идентичности: «Политики, однако, пока еще не поняли, что одной из главных задач великого государственного мужа должна быть организация рационального контроля над кризисами идентичности и, если возможно,-участие в устроении новой, более разумной идентичности. Несмотря на серьезную опасность нестабильности, кроющуюся за каждым кризисом коллективной идентичности, невозможно оценивать последние исключительно отрицательно. Если бы не было кризисов идентичности, не было бы и прогресса индивидов и институтов; значит, следует не избегать кризисов идентичности, но направлять их в правильное русло. Можно даже сказать, что более глубокий кризис идентичности всегда является результатом умелого преодоления кризиса» (Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000647/index.shtml).
[19] Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности.
[20] Романовская Е. В. Идентичность как социальный феномен // Известия Саратовского университета. 2012. Т. 12. Сер. Философия. Психология. Педагогика. Вып. 4. С. 37.
[21] Шубин Ю.А. Современные трансформации этнокультурной идентичности: универсальные тенденции и российская специфика: автореф. дис. … канд. культурологии. М., 2011. С. 13.
[22] Скворцова Е.Л. Человек и общество в воззрениях японского философа Вацудзи Тэцуро. C. 184-185.
В.В. Путин также акцентировал приоритет будущего в формировании идентичности: «Необходимо историческое творчество, синтез лучшего национального опыта и идеи, осмысление наших культурных, духовных, политических традиций с разных точек зрения с пониманием, что это не застывшее нечто, данное навсегда, а это живой организм. Только тогда наша идентичность будет основана на прочном фундаменте, будет обращена в будущее, а не в прошлое» (Выступление Владимира Путина на заседании клуба «Валдай»).
[23] Медведев В. Российская архетипика в зеркале народной сказки. С. 166-167.
Как показывает исторический опыт успешных молодых наций, приходится идти тем же путем, но в ускоренном темпе, сокращая время за счет выбора оптимальной, исторически апробированной траектории развития. В свете этого представляет интерес, что авторы Федеральной целевой программы «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014 - 2020 годы)» рассматривали такой вариант решения проблем в сфере государственной национальной политики и этнокультурного развития как ускоренные темпы укрепления единства российской нации. Но его недостатками признаны: а) незначительный объем средств федерального бюджета, выделяемый в последние годы на поддержку государственной национальной политики; б) сосредоточение средств на небольших в численном отношении группах (коренные малочисленные народы, российские немцы, национальные меньшинства). Поэтому в качестве наиболее рационального был выбран вариант противодействия сложившимся негативным тенденциям. Очевидно, что этот вариант выражает защитное поведение и закрепляет комплекс жертвы.
[24] Ципко А.С. Когда русские избавятся от комплекса жертвы? Об особенностях философии президентской избирательной кампании 2018 года // Независимая газета. 26 июля 2017 г.
[25] Гудков JI. Комплекс «жертвы»… С. 107-108.
[26] Марчер Л., Олларс Л., Бернард П. Травма рождения: метод ее разрешения // Московский психотерапевтический журнал. 2003. № 1. С. 95.
[27] В этом смысле недостаточна и проблематична распространенная практика деятельности «комиссий правды и примирения». См., в частсности: Коэн С. Войны памяти и комиссии по примирению // Журнал Индекс/Досье на цензуру. 2001. № 14. URL: http://www.index.org.ru/journal/14/koen1401.html.
[28] Марчер Л., Олларс Л., Бернард П. Травма рождения... С. 97.