Визит генералиссимуса, Ч. 3/3
Начало, Ч.2/3
© Сергей ЭсXIV
Некоторое время Сталин простоял у трибуны, собираясь с мыслями.
- Раз уж мы попали в неординарные условия, - наконец, заговорил он, - в состояние войны, которую враг ведет с нами, глубоко проникая в наши ряды, то должны быть абсолютно новыми, не имеющими прецедента в мировой истории, неординарными и методы нашей работы. Вопрос стоит так: как выстроить свою деятельность, чтобы она была неуязвима как для воздействия извне - от явных врагов, так и изнутри (и это главная особенность момента) - от врагов, затесавшихся в партию?
Согласен, это сложный вопрос, - генералиссимус обежал взглядом сидящих в зале, - но чем берет враг? - Тем, что, проникая в наши ряды, расставляет своих людей на ключевые позиции, либо, находя зацепки у наших кадров, заставляет их работать на себя. А, значит, самым уязвимым звеном нашей работы становятся кадры. Когда-то я говорил, что кадры решают все. Однако это было правильным для правящей партии. В условиях же неограниченного контроля со стороны этот принцип нуждается в пересмотре.
Противник влияет на нашу организацию через кадры, а, значит, в первую очередь, должен быть изменен характер влияния кадров на партийную работу. В условиях, когда наша структура у врага как ладони, нашу организацию легко подчинить, взяв ее за голову, поэтому первое - партийные комитеты не должны иметь пирамидальную структуру. Власть не должна сосредотачиваться в одних руках. Для первых лиц должно быть установлено жесткое правило ротации. Этого не надо бояться. Если в партии есть безусловный крепкий лидер, то его мнение будет иметь вес, какую бы должность в партийной структуре ни занимал. Напомню, что Ленин никогда не был первым секретарем, однако в его влиянии на партийную работу сомневаться не приходится. В наших организационных построениях должна работать простая математическая формула: "от перестановки мест слагаемых сумма не должна меняться", то есть ценные кадры должны иметь возможность вносить свою лепту в процессы принятия решений, будучи на любом месте партийной структуры.
Второе, быть может, не менее главное: на первый план должны выйти рядовые большеви… партийцы.
Еще в наше время гипертрофированное влияние секретарей обкомов да и нижних уровней уже заставило обратить на себя внимание ЦК. Тезис "Кадры решают все!" многими был понят, как "Кадрам дозволено все!".
Сталин неожиданно замолчал, о чем-то задумавшись.
- Ведь поглядите, - вдруг вернулся он к предыдущей мысли, - казалось бы, ситуации, в которых работает партия, разные, но в этом ключевом моменте сходство просто поражает. Подобно тому, как сегодня внешний враг разрушает партию через кадры, в наше время то же самое и тоже через кадры делал враг внутренний.
- М-да! - задумчиво проговорил Сталин. - Быть может это и есть та самая болезнь, которая сегодня так странно вызрела…
Его взгляд ушел глубоко в себя. Помрачневшее лицо стало гнетуще воздействовать на присутствующих.
- Мы, конечно, чувствовали это, - сказал он сухо, - и по-своему пытались поднять вес партийных масс. Ведь, если вспомнить, я еще тогда возражал против пирамидальной структуры политбюро, отказываясь от должности генерального секретаря. Если вы поднимите документы ЦК, посвященные этому, то увидите, что большое значение мы придавали необходимости развития критики в партийных организациях любого уровня. Мы полагали, что благодаря этому партийные секретари будут постоянно находиться под влиянием партийцев. Но теперь, спустя большое время и видя итоги, к которым пришла партия, можно сказать, что этого явно недостаточно. Одна критика не может повлиять на всесилие партийных секретарей, если она никак не отражается на принимаемых партийными органами решениях. Ведь именно в руках секретарей находится важнейший для партии процесс выработки решений. А тут хоть критикуй, хоть не критикуй, но, не обладая всей полнотой информации, сложно влиять на них. Партийцы вынуждены принимать и руководствоваться тем, что готовят для них партийные секретари. Критика недостатков работы нивелируется тем, что альтернативы, глубокой, проработанной альтернативы предлагаемым решениям все равно никто не может подготовить. А если и находятся такие, то у большинства они не могут вызвать должного доверия, поскольку глубокие, сложные вещи сложно и объяснить неподготовленному большинству в течение одного собрания или пленума. Поэтому партийцы практически всегда и принимают то, что предлагают первые секретари. Просто на веру. Поэтому мы и уделяли большое внимание партийным кадрам, старались воспитывать их и повышать их роль, и, как теперь становится видно, в ущерб самой партии. В общих словах новый принцип должен звучать так: массы решают все! Роль коллектива на выработку решений должна стать абсолютной. Именно участие всего партийного коллектива в управлении партийными делами является залогом неуязвимости партийных организаций в условиях контроля со стороны врага, как внутреннего, так и внешнего. А для этого должна быть исключена кулуарность не только в принятии, но и подготовке вопросов партийных собраний. Все проекты решений должны заранее обсуждаться в партийных организациях, до общих собраний и пленумов.
И, наконец, я перехожу к третьему организационному принципу, который диктуется условиями работы "под лупой", как это здесь было верно обозначено. Я назвал бы данный принцип рассредоточением сил. Сегодня мы действуем практически в состоянии войны, и, казалось бы, нам надо собирать силы в кулак. Но как раз от этого стереотипа кулака мне бы и хотелось уйти. Ведь мы воюем не регулярной армией, а партизанскими отрядами. Можно легко себе представить, что если бы в годы войны партизаны не были бы рассыпаны по лесам, а всей своей массой собрались бы где-нибудь в одном месте, в одном кулаке, то противнику расправиться с ними было бы гораздо легче. Партизанам во время войны с Германией было даже проще. Они могли позволить себе воевать партизанскими соединениями, поскольку основные силы врага были отвлечены на фронте. Сегодня же враг всей своей мощью навален на партизан.
Принципиальный организационный момент такой работы заключается в максимальной самостоятельности, почти автономизации работы партийной массы, партийных ячеек - автономизации, максимально возможной в рамках единой деятельности.
Во-первых, это такая работа, на которую режим при всем своем старании повлиять никак не сможет. Ибо относительная автономия низовых организаций сделает невозможным ни рулить ими с помощью внешнего контроля над партийной вертикалью, ни пресечь ее из-вне, поскольку вестись она будет в самой гуще народа, и для ее пресечения понадобится такое количество "слухачей", которое ни один режим набрать не в состоянии. Здесь эффект "большой лупы" уже сработать не сможет.
А во-вторых, низовые ячейки ближе всего к населению, они лучше всего чувствуют настроения людей, поэтому в этих делах им лучше действовать по обстановке, лучше полагаться на их чутье, чем на опусы, сочиняемые в Москве. Вы помните, большевики приходили к власти, не имея программы, как таковой. Все, чем они располагали, это Манифест Маркса и Энгельса, их работы и статьи Ленина. А у Ленина практически каждая статья была написана на злобу дня. Многие партийные установки менялись резко, сообразуясь с изменениями ситуации в стране.
И здесь я логично от организационных моментов перехожу к содержательной части партийной работы. Чем, собственно говоря, должны заниматься "партизанские отряды"?
Сегодня я наблюдаю с одной стороны упор КПРФ на выборную деятельность, а с другой стороны - упор других компартий на уличную борьбу. И в докладе на сегодняшнем собрании говорилось о том же: о выборах, пикетах, листовках, газетах. А где ваша работа на предприятиях, почему ни слова не сказано о заводских партячейках?
- Товарищ Джугашвили! - раздался голос из зала. - Законом деятельность партийных организаций на предприятиях запрещена.
Сталин нахмурился.
- Что значит, запрещена? - спросил он.
- Еще в девяносто первом году Ельцин указ выпустил.
- Я не о Ельцине спрашиваю, - жестко сказал Сталин. - Вы сами себе запретили на предприятиях с рабочим классом работать?
- Закон! Против него не попрешь! Посадить могут!
- И что?! - Сталин наконец нашел взглядом того, кто выкрикивал с места.
- Как, что? Тюрьма, однако…
Сталин потемнел лицом. Он достал трубку, и все увидели, как задрожали его руки. Прошла минута напряженного молчания, пока генералиссимус набивал трубку.
- Вы семьдесят лет жили при Советской власти, - наконец заговорил он. - И, наверное, забыли, что для того, чтобы эта власть пришла на нашу землю, люди осознано шли на тюрьмы и ссылки. Меня самого царский режим семь раз отправлял за решетку. Если бы после первого же заключения каждый из большевиков сказал бы себе: "Хватит! Надо делать только то, за что царь в тюрьму не посадит", социалистической революции у нас никогда бы не случилось.
Зал опешил. Протянулась еще одна минута долгого молчания.
- Сейчас, - робко произнес человек из зала, - не такие тюрьмы, да и из ссылки не убежишь.
- Почему, - ответил Сталин, - о миллионах погибших в Отечественной войне за то, чтобы вы жили, вы вспоминаете, а о загнувшихся в царских тюрьмах за то, чтобы у вас были бесплатные медицина, образование, за то, чтобы не было безработицы, и за, чтобы ту же самую Великую Отечественную страна могла выиграть, вы не помните?!
И вновь в зале повисла пауза.
- Но сейчас на предприятиях, - опять раздался неуверенный голос, - фактически нет рабочего класса. Промышленность разрушена. Да и в постиндустриальном обществе рабочий - не тот, что был в начале двадцатого века.
- Вы в теорию хоть изредка заглядываете, товарищи коммунисты? Как бы ни была разрушена промышленность, но она работает, выпускает товар. Функционирует товарное производство, а значит, классы никуда не делись. Сам процесс производства делит людей. Классы - это большие группы людей, различающиеся по их отношением к средствам производства… Кем бы ни были абстрактный дядя Коля или парнишка Вася, они стоят у чужих станков и производят продукцию, которая им не принадлежит. Чем они принципиально отличаются от путиловского рабочего прошлого века?
Сталин посмотрел в зал и, выдержав паузу, продолжил:
- Отличаются, скажете вы! Образованием, одеждой, дачей, машиной, но это второстепенные отличия. Главное, еще раз повторюсь: они стоят у чужих станков и производят продукцию, которая им не принадлежит. И от этого целиком зависит их хлеб насущный, жизнь и благополучие, все их жизненные блага, которые просто разные в разных веках. То есть главный интерес у них - схожий - чтобы крутился станок, работал завод и платилась зарплата.
- Однако, - добавил Сталин после некоторого молчания, - не всякий рабочий может понять, что за этим экономическим интересом стоит и его коренной политический интерес. Классовый. Задача коммунистической партии это ему объяснить. И дяде Коле, и парнишке Васе. Каждому рабочему персонально. Задача коммунистов объяснить рабочему, что вопрос работы станка, вопрос гарантии работы предприятия и гарантии зарплаты непременно упирается в вопрос власти. А для этого коммунисты должны быть там, на предприятиях, среди рабочих…
- Товарищи! - вдруг заговорил один из членов президиума, обращаясь к залу. - Что вы так испугано смотрите? Ей-богу! Разумеется, не надо понимать все сказанное нашим гостем буквально. Конечно, он дело говорит, но работу среди рабочих можно проводить и за проходной. Организовывать в конце рабочего дня у ворот предприятий пикеты и раздавать выходящим работникам наши печатные материалы.
Сталин нахмурился.
- Нет, - недовольно возразил он. - В этом вопросе меня надо понимать буквально. Рабочих надо не только просвещать, но и сплачивать, и организовывать. Ваши листовки и газеты нужны ему не для досужего чтения… Куда вы хотите его с этими листовками после рабочего дня отправить? В пивной бар? На диван? Туда, где из рабочего он превращается в обывателя, глядя на которого, вы и говорите, что рабочий сегодня не тот? Ваша пропаганда и агитация нужны ему в цехах, там, где он и становится рабочим классом по определению, где рядом с ним трудятся другие такие же рабочие.
Сталин сделал паузу, посмотрев на сидящих в зале.
- …Чтобы формировать из таких рабочих коллективов, - заключил он свою мысль, - революционные отряды… Без этого власть у олигархов вы не отберете.
Сталин еще раз оглядел опешивший зал.
- Уличные акции и выборы, - продолжил он после паузы, - можете проводить в свободное от главной политической деятельности время. Как показал опыт Февраля семнадцатого года, да и всех других уличных революций, уличная борьба приводит к власти только очередную буржуазию.
- Да, пожалуй! - сказал вдруг долго молчавший Упоров. - В этом Иосиф Виссарионович прав. Даже если просто начнете раздавать листовки у проходных, госдума примет закон, запрещающий агитацию в радиусе ста метров от предприятий. Режим будет принимать любые законы, которые будут мешать свергнуть его. Выходит, что нам действительно, чтобы возродить социализм, надо будет преодолевать еще и законодательные препоны - идти наперекор законам, которые противник будет намеренно принимать против нас.
- Но как же верховенство права? - раздался вопрос из зала.
- Нас же не убивать и грабить призывают, - ответил Упоров, - а организовывать на предприятиях кружки, распространять там наши газеты и листовки. Под законом надо понимать запрет на воровство, убийства, национальную вражду и другой криминал, а когда запрещают просвещать людей и помогать им защищать их права, это - не закон.
- То, что вы сейчас назвали законом, - добавил Сталин, - режим превратил не в закон, а в правила игры. Согласились бы вы играть с шулером по его правилам?
В зале опять повисла пауза.
- А как же в странах народной демократии? - прозвучала новая реплика из зала. - Левые ведь приходили к власти через выборы.
- При мощной внешней поддержке компартии Советского Союза, - отреагировал на вопрос Сталин.
Он обежал хмурым взглядом сидящих в зале. Никто на это не решался бросать реплики.
- Опыт тех же стран народной демократии, - продолжил, наконец, Сталин, - показал, что как только эта поддержка исчезла, власть у левых партий была отобрана. Не могут долго держаться номенклатурные партии. Те, у которых вертикаль власти выстроена не от классовой основы, а сверху. Да и в самом СССР партийная номенклатура, оторвавшись от своих же партийных масс, тоже власть удержать не смогла.
- Но у Лукашенко и Чавеса нет внешней поддержки и своих рабочих партий, однако…
- Во-во! - перебил Упоров. - У них все и держится на одной личности. Как только Лукашенко и Чавес уйдут, вся их система тут же будет разгромлена.
Генералисимус исподлобья покосился на Упорова.
- Это что? - спросил он. - Намек и на Сталина?
Упоров от неожиданности растерялся.
- Правильный пример привели, - сказал Сталин, вдруг потемнев лицом и уйдя в себя. - Я принимаю этот намек.
- Ну что вы!… - начал было Упоров, однако, увидев остановившийся взгляд Сталина, он тут же осекся.
- Сегодня в Кремле, - сказал Сталин после непродолжительного молчания, - к власти после переворота пришли здоровые силы, хотя тут нас и назвали квазипатриотами. Но у этих сил пока нет связки с рабочими массами. В этом месте ткань сгнила и порвана. А значит, как бы мы ни бились, но сегодня мы имеем всего лишь второе издание Февраля семнадцатого года. Чтобы социализм смог укрепиться, компартия должна навести порядок в своих рядах и в своей работе. В ее внутренних делах на первый план должны выйти партийные массы, а сама она должна вернуться в цеха.
- А вернуться в цеха - это в тюрьмы, значит! - опять крикнул кто-то.
Сталин посмотрел в зал.
- Рабочие партячейки - это сваи, - сказал он, - на которых держится коммунистическая партия. Без них она - не коммунистическая.
И вновь Сталин оказался под перекрестием опешивших взглядов.
- Сейчас компартий много! - вдруг выкрикнул кто-то.
Сталин снова посмотрел в зал, на этот раз продолжительно.
- Я вижу только одну, - сказал он, - но рассыпавшуюся сообразно обстановке на многочисленные партизанские отряды.
- Да, вы разные, - проговорил он после некоторого молчания, - но сегодня это к лучшему. Так вами труднее манипулировать.
XV
Когда по окончании собрания Иосиф Виссарионович и Артем выходили из зала, Артема окликнули. Подошедший сзади человек взял его за локоть и попросил на минуту задержаться.
- Скажите, - негромко проговорил остановивший Артема человек, - кто это был с вами? Люди говорят, что это не внук Сталина. Товарищи видели его фото. Да и выступал он как-то странно… Стопроцентное ощущение, будто сам Сталин говорил…
Артем продолжительно посмотрел в глаза окруживших его людей.
- Сталин это и был! - сухо ответил он. - Завтра прямо с утра постарайтесь вспомнить, что он вам сегодня сказал. И надо действовать, товарищи!…
- Легко сказать: "действовать"! В нашей районной организации и рабочих-то нет.
- Знаю! - ответил Артем.
На него удивленно посмотрели.
- Сейчас практически везде так, - хмуро пояснил Артем. - У нас та же картина. И даже в тех компартиях, которые называют себя рабочими.
- Но как нам, преподавателям и служащим, войти в цеха?
- Будем искать рабочих, принимать их в партию и поручать организовывать своих товарищей. Надо подключать и пенсионеров-ветеранов заводов. Пусть они пойдут в свои бывшие цеха. Им запретить никто не сможет. Конечно, первоначально в цехах партячейки собираться не смогут. Вот тут мы и должны будем им помочь. С помещениями, литературой… Скажем так: если у вас в городе есть хотя бы один завод, вся ваша городская организация сейчас должна заработать на то, чтобы на этом заводе появилась партийная ячейка.
- Ну организуем мы там ячейки, а дальше что? Что они смогут сделать?
- Если в вашем городе, в другом, третьем, по всей стране появятся тысячи таких ячеек, то это будет сила…
XVI
Пролетело еще несколько напряженных дней. Поглощенный работой, Сталин будто забыл о своей просьбе Артему, а тот, как мог, оттягивал ее выполнение. Но, в конце концов, ему все-таки пришлось сделать еще одну поезду в прошлое. За женой Сталина…
…Тридцатилетняя женщина в вечернем платье неуверенно вошла в кабинет.
Сталин сидел за столом и просматривал горы газет. Здесь были подшивки и последних номеров, и пожелтевшие - из архива. На краю стола стоял раскрытый ноутбук, по которому с приглушенным звуком показывал один из новостных каналов телевидения.
Увидев женщину, Сталин застыл на месте. Губы его побледнели, словно сведенные судорогой.
Женщина сделала шаг вперед.
От ее движения Сталин вздрогнул. Некоторое время он просидел, словно окаменев. И, наконец, стал медленно-медленно подниматься.
Надежда Сергеевна продолжительным взглядом удивленно посмотрела на него. Затем она растерянно оглянулась на Артема.
- О, господи! - прошептала она. - Он такой седой и старый…
Услышав ее голос, Сталин снова вздрогнул.
- Не надо! - сказала, повернувшись к нему, женщина. - Не объясняй ничего. Мой спутник мне все рассказал.
Она опять оглянулась на Артема.
- Он объяснил мне, что все это сон… вернее, что я погружена в глубокий сон, что меня усыпили, чтобы сделать операцию, которая поможет мне, наконец, избавиться от головных болей. Что сон такой крепкий, что я, как бы ни пыталась, не смогу проснуться.
Сталин продолжал неотрывно смотреть на жену. Он будто не слышал ее слов.
- Операцию, - негромко проговорил Артем, - мы ей действительно сделаем…
- Только я почему-то, - перебила его Надежда Сергеевна, - не могу вспомнить, как меня готовили к операции, как усыпляли. Помню лишь, как вошла в спальню, а затем - полный провал в памяти…
Артем виновато опустил глаза.
- Я неправильно рассчитал время, - тихо проговорил он Сталину, - прокараулил момент, когда она вошла в подъезд.
Сталин медленно перевел взгляд на него. Видно было, что он силился понять, о чем говорит Артем. Его глаза блеснули от мимолетной влаги.
- Наденька… - едва заметно шевельнулись его губы.
- А голова все равно побаливает, - вдруг пожаловалась женщина, - несмотря на сон, боль не утихает.
- Боль скоро пройдет, - поспешно вставил Артем. - Я ей только что дал таблетки.
Сталин перевел взгляд на него и опять на жену. Он постепенно приходил в себя.
- Идите, Артем… - наконец тихо проговорил он.
Артем с тревогой посмотрел на Сталина.
- Я буду в соседней комнате, - сказал он ему и Надежде Сергеевне.
- Спасибо! - уже тверже сказал Сталин. - Сегодня у вас был трудный день. А завтра будет еще тяжелее. Поэтому идите, поспите. Здесь в Кремле дежурный проведет вас в приготовленную для вас комнату. А мы с Наденькой посидим.
Артем еще раз настороженно взглянул на генералиссимуса.
- Я буду в соседней комнате, - повторил он. - А вам надо отдохнуть…
- Спасибо, Артем! Но вы сами знаете, сколько отведено мне времени. Не хочу терять последние ночи.
- О каком отведенном времени ты сказал? - недоуменно спросила женщина, когда Артем ушел.
- Как ты себя чувствуешь? - будто не расслышав вопрос, опять спросил Сталин.
- Боль, действительно, проходит.
- Ну и хорошо! Сейчас у них не те лекарства, которыми лечили нас.
Женщина удивленно посмотрела на него.
- Иосиф! - с тревогой спросила она. - Ты-то сам как себя чувствуешь?
Сталин растерянно пожал плечами
На некоторое время они замолчали. Женщина удивленно посмотрела на мужа и отвела взгляд в сторону.
Взглянув на ее профиль, Сталин опять вздрогнул. И вновь в его глазах блеснула влага.
- Наденька, - почти неслышно прошептал он.
- Что такое? - оглянулась на него женщина. - Ты что-то сказал?
Сталин продолжительно посмотрел на нее. По его лицу вдруг пробежала тень.
- О чем ты сегодня думала, когда шла домой? - негромко спросил он.
Женщина изумленно взглянула на него.
- У меня сильно болела голова, - проговорила она. - И все мысли были заняты этим.
- Правда? - Сталин чуть заметно напрягся.
- Правда!
Сталин внимательно посмотрел на нее.
- Я ведь вечером нагрубил тебе… - сказал он.
- Да! - проговорила она с вызовом. - Я и об этом думала!… И обо всем… Нельзя так делать!…
- Ты о чем?
- О чем? Вся страна об этом говорит. А он "О чем?"!
Сталин заметно напрягся и, отведя глаза в сторону, неподвижно застыл.
- Ну сколько можно тебе говорить? - не снижая резкого тона, проговорила женщина, - Нельзя село перегибать через колено!
Сталин продолжал смотреть в сторону.
- Наденька! - проговорил он. - В тот день… - он замялся, - в тот год… - Сталин опять замолчал, - когда ты с собой… - он опять запнулся, бросив на жену растерянный взгляд, - когда ты пришла домой после нашей последней ссоры, в стране был голод. Такой, какие были обычным явлением еще при царе, - голос его огрубел и стал четче. - До революции на каждые десять лет приходилось по два и больше голодных года. Но тридцать второй будет последним голодным годом… из-за неурожая. И всё!… Представляешь себе: всё! Страна больше никогда не будет знать их! Колхозы изживут голод, как прививки оспу!… Разве способны сделать это хозяйства, создаваемые "через колено"?
- О чем ты говоришь, Иосиф! Я ничего не понимаю…
- Завтра ты проснешься, Наденька, и тебя встретит другая жизнь…
- А я проснусь? Мне сегодня вечером не хотелось просыпаться!
Сталин мертвецки побледнел.
Меж ними повисла неожиданная пауза.
- О чем ты говоришь?! - с трудом проговорил Сталин. - Прекрати думать об этом!
- Думать?! - с вызовом сказала женщина. - Думать не хотелось бы о твоих пророчествах. После того, что мне рассказывали о колхозах, не верится, что там могут вырасти хоть какие-то урожаи…
Сталин помрачнел.
- Наденька! - его голос натянулся. - Сколько раз тебе говорил, проводи все эти разговоры через голову…
- Которая, не прекращая, болит…
Сталин осекся.
- Прости, Наденька…
Он вдруг резко отвернулся.
- Знала бы ты, - проговорил он, шепотом, словно сам себе, - сколько раз я просил у тебя прощения на твоей моги… - он запнулся.
У женщины округлились глаза.
- Иосиф!!! - прокричала она, вскочив. В ее глазах стоял ужас.
Сталин словно окаменел на месте.
- Смотри! - наконец сказал он, повернув к ней раскрытый ноутбук.
Женщина оторопело посмотрела на движущуюся на дисплее фотографическую картинку. Затем она оглянулась в поисках кинопроектора.
- Ты видишь не просто сон, - проговорил Сталин.
- О господи!
- Прости меня, Наденька!
Надежда Сергеевна словно потеряла дар речи. Она встала и прошлась по комнате, перетрогав руками все вещи.
- Мы с тобой не во сне… - проговорил муж, - а в будущ…
Он запнулся. Женщина остановила на нем шокированный взгляд.
Трясущимися руками Сталин достал трубку, сломал папиросу и стал набивать трубку табаком.
Увидев это, женщина вдруг обмякла.
- Какой странный сон! - проговорила она.
Некоторое время Надежда Сергеевна со скованной улыбкой наблюдала за мужем.
- А ведь, еще вчера, на демонстрации я пожалела тебя, что ты простудишься… У тебя шарф не был повязан… Никита еще сказал мне, что тебе все нипочем…
Услышав имя Хрущева, Сталин прекратил набивать трубку.
- Ты хорошо себя чувствуешь? - спросила Надежда Сергеевна.
- О чем он еще тебе говорил? - с едва заметным напряжением поговорил вместо ответа Сталин.
- Что-то о колхозах, - сказала женщина, не заметив перемены в голосе мужа.
Взгляд ее нахмурился.
- С этого разговора я и завелась. Ты, ведь, знаешь, как я относилась… отношусь к ним. И я спровоцировала тебя на грубость… Нарочно… Захотелось позлить…
- Что он тебе о них сказал? - осторожно спросил Сталин.
- Хвалил тебя.
- Хвалил?!…
- Да! А меня такая злость взяла? Ты сомневался насчет него, а он тебя хвалил.
- Сомневался?… - проговорил будто про себя Сталин.
- Вот и сейчас я вижу, как ты сквозь зубы говоришь о нем. А он хороший…
Сталин потемнел лицом и отвернулся к окну.
Несколько минут прошли в полном молчании. Сталин стоял у окна, не решаясь что-либо сказать. Не говорила ни слова и Надежда Сергеевна.
- Все-таки странный какой-то сон, - наконец проговорила она, - сама сплю, а вижу, как мне сильно хочется спать. Где тут можно устроиться?
- Да! - ответил ей муж. - Поспи Наденька! Тебя проводят. Тебе надо поспать. Обязательно надо поспать…
Женщина удивленно посмотрела на него.
Он стоял к ней спиной, и поэтому она не видела неисчезающий блеск в его глазах, не слышала, как он что-то прошептал…
XVII
После того, как Надежда Сергеевна ушла спать, Сталин долго стоял у окна и смотрел на ночной город. За окном ярко горели многочисленные огни Москвы, капиталистической еще Москвы. Он смотрел на них и еще не знал, что Артем с Верой не смогут уберечь его жену.
По дороге в больницу она все больше и больше станет убеждаться, что происходящее с ней - не сон. Она начнет осторожно расспрашивать Веру об истории. Узнает о капиталистическом перевороте девяносто первого года, узнает, как десятилетия до этого точили страну силы, поднятые двадцатым съездом. Узнает, какой доклад прочитал на нем Никита - тот самый секретарь партячейки Промакадемии, которого она порекомендовала Сталину. По мере разговора с Верой Надежда Аллилуева будет все больше и больше мрачнеть, пока наконец, не замкнется в себе. Ее одолеют тяжелые догадки (позволим себе предположить такое), что она оказалась жертвой страшного обмана, когда ей "дружески" посоветовали предложить кандидатуру Хрущева Сталину. Она вспомнит (позволим себе предположить и такое), как обхаживал ее с разными кадровыми предложениями, предназначенными для ее мужа, Бухарин…
И вот в один из моментов, когда женщины будут находиться в лифте, Надежда Сергеевна вдруг вынет из сумочки пистолет…
Она исчезнет… Просто растворится в воздухе - растворится, чтобы появиться в 1932 году дома, на полу у своей кровати…
Генералиссимус стоял у окна и не знал, что за несколько дней до своей смерти он вернется в свое время, полный решимости и планов… но ничего не успеет сделать. Его хватит удар. Он будет лежать на полу в своей комнате, а его лечащий врач намеренно не будет оказывать никакой помощи, дожидаясь кончины ненавистного ему "тирана". Артем снова вернется к нему, чтобы уложить Иосифа Виссарионовича Джугашвили в постель и закрыть ему глаза.
Но сейчас Иосиф Виссарионович был еще в далеком от своей эпохи времени и смотрел на многочисленные огни Москвы. Капиталистической Москвы, но уже… не царской…
Страна тронулась с места, она собирала силы… перед новым Октябрем…