(no subject)
С самого утра я иду по этой дороге. Мешок уже успел натереть плечо, а обувь очень неудобно сидит на ногах. Я не люблю обувь, но на дороге иначе никак. Здесь очень пыльно.
Меня догоняет человек-цапля. Впереди, на болоте, их деревня. Он берет у меня мешок и какое-то время мы идем рядом. У него очень длинные ноги, я едва достаю ему до груди.
Возле болота он предлагает мне остановиться у них на ночь. Люди-цапли очень добрые, но немножко глупые. Я вежливо отказываюсь. Он с сожалением возвращает мне мешок и долго машет мне рукой, пока я ухожу. Большую часть сознательной жизни я прожил в лесу, в доме на дереве, и одна ночь под открытым небом меня не пугает.
Скоро темнеет. Мне нет нужды идти ночью, ведь осталось не так уж много. Даже лучше будет прийти в город ранним утром - ночью ворота закрыты, а днем слишком много любопытных глаз.
Развожу костер, достаю из мешка ужин. Уже стемнело, на огонь костра слетается огромное количество насекомых. Они еще глупее людей-цапель, те хотя бы не умирают по доброй воле.
Из темноты к огню выходит пес. Я давно слышал, как он ходит вокруг, хрустя ветками и тяжело дыша. Вот он подходит ближе, ложится рядом с огнем. Худой и старый. Ему, наверное, уже тяжело добывать себе пищу. Я молодой, здоровый и сильный, поэтому я отламываю половину хлеба и кидаю псу. Он не кидается на еду сразу, но сначала обнюхивает, а затем неторопливо начинает есть. Я смотрю на него и кое-что замечаю.
-Эй, пес! А у нас с тобой на двоих ровно четыре глаза.
Левого глаза у пса нет - ровная поверхность шкуры.
У меня их три - третий во лбу, прямо над правым глазом. Я родился с тремя глазами, но, когда я был маленьким, мне его зашили, чтобы я походил на нормальных детей. Он и сейчас там - тугой шарик под тонкой кожей. В школе меня дразнили Трехглазым. Мы любили в школе придумывать смешные прозвища.
Еще у нас был Зубоголовый. Он родился нормальным, но, когда у него начали резаться зубы, они прорезались не только во рту, но и по всему черепу. Однажды его папаша напился, зажал сына под мышкой и попытался клещами вырвать все то, что отличало сынишку от нормальных, но тот заверещал, вырвался и потом трое суток прятался в сарае у свиней. Мы не любили, когда из нас пытались делать нормальных. Впрочем, мама всегда говорила, что я и так нормальный, и никто меня не отличит. А папе всегда было все равно. Он, наверное, даже не заметил лишнего глаза у своего ребенка. Его внимание всегда было поглощено книгами. Мама говорила, это оттого, что он У-ЧЕ-НЫЙ. Мне всегда было завидно. Мне казалось, что эти его книги лучше меня.
Когда пришли военные и папу забрали, мы с мамой остались вдвоем. Она не разрешала мне брать его книги, только она скоро умерла от болезни. Я остался один и наконец смог читать его книги. Я очень много читал.
Но потом мне стало надоедать каждый день ходить в лес за едой. Я построил дом в лесу, на дереве, и перетащил все книги туда. Мне пришлось целых четыре дня возить их тачкой.
С тех пор прошло много времени, я уже их все прочитал. Теперь я тоже У-ЧЕ-НЫЙ. Я правда много знаю.
Сначала я иногда приходил в деревню, но людей там становилось все меньше и меньше. Всех взрослых мужчин забрали на войну, а остальные умирали от болезни. В последний раз я нашел труп своего одноклассника прямо на улице, и больше в деревню я не ходил. С тех пор я очень редко видел людей. Лет, наверное, десять уже прошло.
А неподалеку от деревни был город. Большой город. Мама говорила, там жило несколько тысяч человек, и они не разводили свиней, а занимались НАУКОЙ. Книги, которые я читал, тоже были о НАУКЕ. Город вымер еще до войны, мама рассказывала, почему, но я не помню. Она была рада этому, говорила, что город портил воду в реке, а когда город опустел, река очистилась.
Недавно в лесу я встретил человека. Он был нормальным, и, кажется не заметил, неровности на моем лбу. Он очень удивился, и спрашивал меня, есть ли здесь еще другие люди. Я сказал ему, что только возле самого города есть деревня людей-цапель, но они глупые. Он сказал, что пришел из того самого города. Сказал, что война закончилась, и люди возвращаются домой. Что сейчас их несколько сотен, и они запускают водоочистную станцию. И что когда она заработает, в город придут другие люди. Он сказал, чтобы я прекращал играть в дикаря и перебирался к ним. Я сказал, что подумаю, и он ушел.
Я знал, что такое водоочистная станция, как она выглядит и работает, из книг.
Я понял, что станция заработала, когда однажды утром земля загудела, а к вечеру вода в реке стала невкусной. Ночью у меня от нее заболел живот. Еще на следующее утро я двинулся в путь. До города недалеко, пешком можно дойти за день и еще немного.
К рассвету пес не уходит. Кажется, теперь мы идем в город вместе.
Солнце понемногу высовывается из-за горизонта, туман рассеивается. Небо чистое. Воздух начинает прогреваться. Я люблю такое ясное утро. Пес, наверное, тоже.
Скоро мы поднимаемся на последний холм, у подножия которого с другой стороны находится город. Я его никогда не видел, поэтому ненадолго останавливаюсь и разглядываю. Он не такой уж и большой, просто в нем высокие дома и стоят они плотно. Водоочистная станция тоже видна - одноэтажное кубическое здание на окраине.
Я сажусь на траву, достаю из мешка и в последний раз проверяю бомбу - красивый фиолетовый цилиндр. Это бомба, я знаю это из папиных книг. Я нашел ее в старом танке в лесу, когда однажды забрел очень далеко. Если ее закопать в песок у стены водоочистной станции, повернув верхнюю крышку на половину оборота, то через два часа она взорвется. Я не знаю, сколько это - два часа, но книги говорят, что мне хватит этого, чтобы уйти. Когда бомба взорвется, станция будет разрушена, а в воздухе распылится болезнь - это называется БАКТЕРИОЛОГИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ.
Земля больше не будет гудеть, а от воды из реки у меня не будет болеть живот.
Я же говорил, что я умный.