РАКЕТНЫЕ ВОЙСКА. КАК ЭТО БЫЛО

[ertas]

Операция «парашютист» и «раствор Моисеева»


Поздно вечером в одну из суббот или воскресений октября 1961 года рядом со 2-ым дивизионом 867-го ракетного полка с небес якобы спустился парашют. Источником информации, вернее, дезинформации стал лейтенант Баранник - помощник начальника ОПД дивизиона, который возвращался из города Жагаре вместе с солдатами-строителями в кузове автомашины ЗИЛ-164. В дивизионе продолжалось строительство ряда боевых и бытовых объектов. Строительство осуществлялось военными строителями, которые и размещались в дивизионе. Было их взвод или два. В отличие от наших солдат, которых практически не пускали в увольнение, военные строители по субботам и воскресеньям отпускались в увольнение в город Жагаре. Вечером, к окончанию танцев в городском Доме культуры, за ними приезжала открытая бортовая автомашина ЗИЛ-164, в кузов которой и грузились разгоряченные танцами, разнообразными напитками и общением с местными барышнями - mergaitėmis (мергичками, как мы их называли на русский манер) солдаты-строители. Вместе со строителями возвращались в дивизион и наши офицеры, как правило, холостяки, которые по субботам и воскресеньям ездили в Жагаре на танцы или в какую-нибудь закусочную - užkandinė, или и на танцы, и в закусочную (ресторан тогда в 1961 году еще не был открыт).

Погода была сырая, мглистая, моросил мелкий дождичек. Когда машина выехала из Жагаре, пересекла латвийскую границу и продолжила движение далее, лейтенанту Бараннику показался или привидился после танцев или užkandinė прямо по курсу купол парашюта, о чем он, вернувшись в дивизион, незамедлительно сообщил ответственному по дивизиону. Тот - командиру дивизиона в Добеле-2, командир дивизиона - командиру полка, командир полка - командиру дивизии. Из дивизии доклад о парашюте поступает в Ригу в штаб Прибалтийского военного округа. Командование полка и дивизиона немедленно выезжают из Добеле-2 в дивизион. Организуется поиск «парашютиста» - весь личный состав дивизиона получает оружие с боеприпасами. Личный состав двух батарей и других подразделений, свободный от несения боевого дежурства, вместе с офицерами, оказавшимися в это время в дивизионе (не на боевом дежурстве), выезжает за пределы дивизиона, блокирует территорию вокруг дивизиона и дороги, останавливая все проезжающие автомашины и проверяя их. В поисках «парашютиста» проверяли близлежащие хутора. Личный состав батарей, находившихся на боевом дежурстве, распределяется вдоль периметра жилой зоны, которая не охранялась караулом, изнутри для ее охраны. Личный состав 8 батареи, в которой я, заместитель командира батареи по технической части, в это время исполнял обязанности командира батареи и которая была на боевом дежурстве, рассредоточился вдоль бетонки, идущей в сторону РТБ, прикрывая часть периметра жилой зоны от технической зоны дивизиона до технической зоны РТБ до тех пор, пока нам часа в три не поступила команда вернуться в казарму. Не обошлось и без стрельбы, к счастью, не повлекшей за собой тяжких последствий - при попытке остановить машину свадебной компании жениху царапнуло ухо да командиру полка пришлось укрываться в кювете от решительных действий нашего воина, стоявшего на перекрестке дорог, пока разобрались в темноте и дожде кто есть кто. Правда, около одного хутора в условиях плохой видимости пристрелили корову, за которую потом пришлось заплатить из кассы полка. Конечно, «парашютист» оказался липой, но кое-кто из решительных поисковиков загремел и на рижскую гауптвахту, как старший лейтенант Коля Зеленский - начальник 2-го отделения 7-ой батареи, который, находясь сам в сильном подпитии, ведь было нерабочее время, с группой солдат начал слишком активно «искать парашютиста» на близлежащем хуторе. Попытки урезонить его со стороны солдат успеха не имели, не могли же солдаты применить к нему силу, тогда один из солдат прибежал в дивизион и доложил кому-то из командования. Туда срочно выехал заместитель командира полка подполковник П.М.Дрембич, но на его приказание «покинуть хутор», Зеленский отвечал:

- Не мешайте мне выполнять задание.

Пришлось его скрутить и посадить в машину.

Всю эту «операцию» с юмором описал наш дивизионный поэт лейтенант Женя Ермошкин - старший оператор машины подготовки 3-го отделения 6-ой батареи. Жаль, что стихи эти не сохранились. Остались в памяти две строчки, касающиеся как раз Коли Зеленского:

- «Застава», слушайте, «Застава», Зеленский Коля говорит» (тогда позывной полка был «Застава»).

Это Зеленский звонит в полк, чтобы доложить о проделанной работе по поиску «парашютиста». И о том, как Зеленский «воспитывал» хозяина хутора: «Ты, что же, дед, не комсомолец? Я, например, партийный член. Ты у Махно был доброволец? Шпиона спрятал, старый хрен?».

Когда Коля Зеленский вернулся с рижской гауптвахты, в дивизионе шутили, что на стене камеры после Коли осталась надпись: «Здесь сидел Калинин, Зеленский и другие революционеры». Калинин, действительно, сидел там за революционную деятельность при царском режиме.

Кстати, в поиске «парашютиста» принимали участие и личный состав ближайших к нам частей округа и местная милиция.

Изменение продолжительности несения боевого дежурства личным составом батарей с двух недель до одной недели, которое произошло осенью 1961 года, конечно же, несколько облегчило жизнь офицерского состава стартовых батарей, хотя и не сняло многие проблемы жизни и службы офицеров. Да, ситуация, связанная со спецификой службы в РВСН, изменилась в лучшую сторону, по сравнению с 1959 - 60 гг - периодом массового формирования ракетных полков РСД. Были в достаточной степени обустроены предстартовые жилые городки для размещения личного и офицерского состава, введены летная норма питания №5 для всех офицеров и техническая форма летного образца для рядового и офицерского состава батарей. Летная норма и офицерские гостиницы в дивизионах, со спальными местами для каждого офицера стартовых батарей и управления дивизиона, а также полковая гостиница в Добеле-2, где жили офицеры-холостяки или офицеры без семей и где всегда можно было остановиться при приезде в Добеле тем офицерам, которые не имели постоянного места в полковой гостинице, а предпочитали жить в дивизионах, а не трястись каждый день, если не были на боевом дежурстве, в Добеле-2 по грунтовой дороге только для того, чтобы там переночевать и утром снова возвращаться в дивизион, существенно облегчали нашу холостятскую офицерскую жизнь, но не до конца. Проведя неделю на боевом дежурстве или просто оставаясь в дивизионе в будние дни, хотелось в субботу вернуться домой к семьям или для одиноких молодых офицеров просто отдохнуть от службы в воскресенье и провести время по своему усмотрению - танцы, ресторан, встречи, свидания... Съездить в Елгаву, в Ригу... Вот тут и возникала проблема. Батареи заступали на боевое дежурство через неделю на неделю. Смена с боевого дежурства проходила тогда в субботу. Сменившиеся офицеры, естественно, стремились уехать из дивизиона, кто к семьям, кто к подругам, кто просто на свободу, но ведь батарею не оставишь без присмотра, кто-то должен был остаться ответственным на субботу или воскресенье, а для этого прибыть в воскресенье утром в батарею и надзирать ее до понедельника, а в следующую субботу снова заступать на недельное боевое дежурство. И оставались у офицеров, назначенных ответственными, свободными или вечер субботы, или скомканное воскресенье. Вот и получалось, что иной раз удавалось выбраться из дивизиона только один-два раза в месяц, остальное время проводя в дивизионе или на боевом дежурстве, или потому что в будние дни ехать в Добеле, для того, чтобы только переночевать там, не имело смысла. Иное дело женатые офицеры, в Добеле-2 их ждали жены и дети. Проблема с ответственными в батареях была снята только с переходом в 1965 году на несение боевого дежурства дежурными сменами батарей, когда в батарее постоянно находилось два офицера, входящих в состав дежурной смены батареи.

До 1964 года я, если удавалось выбраться из дивизиона на выходные дни, ездил в Добеле. Потом пришло осознание того, что зачем ездить за тридевять земель на «луноходе» (так в шутку называли ЗИЛ-157), когда рядом находится целый город Жагаре с танцами по субботам и воскресениям, рестораном и užkandinė и куда можно смотаться и в будние дни, свободные от дежурства, и вернуться назад в тот же вечер на свое место в офицерской гостинице дивизиона, тем более, что часть офицеров 2-го дивизиона давно так поступала. У офицеров 1-го дивизиона не было выбора, кроме Добеле. Кроме того, 1-й дивизион находился от Добеле на расстоянии вдвое меньшем, чем 2 дивизион. У офицеров-холостяков и прочих одиночек 2-го дивизиона был выбор - или 40 км до Добеле, или 5 км до Жагаре. И часть молодых офицеров сделала выбор в пользу Жагаре, кто раньше, кто позже, обретя там, в итоге, свое семейное счастье (или несчастье). Другая часть офицеров, отдавших предпочтение Добеле, нашла свое семейное счастье (или несчастье) там. Не все, конечно, офицеры, условно говоря, жагарские или добельские, связали с себя с литовками и латышками, но многие.

Таким образом, офицерский состав 2-го дивизиона разделился на две группы - добельчан и жагарян, хотя и добельчане при случае не прочь были заглянуть в Жагаре и даже загулять там. В том числе и Женя Ермошкин, поделившийся своими наблюдениями:
Жагаре, Жагаре, второй твой этаж.
Отсюда начало берет кобеляж.
Отсюда дорога в Елгаву бежит.
На заднем сиденье Артюхин лежит.

Он выложил «Т» и, как истый пилот,
Он тело повел в боевой разворот,
Но в штопор свалился, с сиденья упал.
И чуть всю обшивку себе не порвал.

А рядом поручик глазеет в окно
И мысленно видит он только одно:
Елгава, Елгава, второй твой этаж...

Некоторые пояснения к стихотворению: «второй этаж» - рестораны и в Жагаре, и в Елгаве, «кобеляж» - думаю, в пояснениях не нуждается, Артюхин - Иван Егорович Артюхин - капитан, начальник заправочного отделения в 8-ой стартовой, батареи, «поручик» - Валентин Пинин - ст. лейтенант, ст. оператор заправочного отделения 7-ой стартовой батареи.

Евгений Ермошкин и сам, хотя был женат и имел квартиру в Добеле-2, не прочь был при случае наведаться в Жагаре на второй этаж или в užkandinė, посещение которых и состояние Ермошкина после посещения не всегда оставались не замеченными и становились достоянием гласности с не очень приятными последствиями для него. Правда, иногда из-за созвучия фамилий за его проступки перепадало мне от полкового начальства. Мне оставалось только отнекиваться, не мог же я заявить, что виноват Ермошкин, а не Ермолин, тем самым выдав его. Я помню, как отчитывал меня принародно замполит полка майор Моисеев на одном из еженедельных совещаний офицеров полка, которые проводилось по понедельникам в клубе 2-го дивизиона и на которых делались, как мы называли, «разборы полетов» за предыдущую неделю. Такие еженедельные совещания мы называли еще КВНами. Я думаю, что возможно еще с того времени за грехи Ермошкина был у политорганов полка и дивизии ко мне особый счет, из-за которого меня в течение нескольких лет не могли взять к себе в службы ни главный инженер дивизии полковник Рылов, ни начальник оперативного отделения управления дивизии полковник Лихолетов. Полковник Рылов откровенно мне сказал после очередной неудачной попытки перевести меня к себе в службу ракетного вооружения дивизии, что мою кандидатуру не пропускает политотдел, причем, без объяснения причин. Потом, уже работая в службе РВО дивизии помощником главного инженера, я сам столкнулся с подобной практикой, когда политотдел не пропускал отобранную нами для нашей службы РВО кандидатуру офицера из-за мнимых или действительных грешков лейтенантской молодости.

Кстати, если первую двойку мне поставил Володя Кириллов, то первое взыскание в виде выговора за грубое нарушение караульной службы обеспечил мне Женя Ермошкин, когда наложенное на него взыскание помощник начальника штаба полка по кадрам капитан Л.Смирнов записал в мою служебную карточку, о чем я узнал только при получении звания «майор», когда заводилась новая карточка. Я вообще никогда не назначался начальником караула, когда караул в дивизионе несли стартовые батареи. Даже дежурным по дивизиону заступал всего один или два раза в самом начале моей службы в качестве зампотеха 8 батареи, потому что в соответствии с установленным порядком зампотехи батарей назначались оперативными дежурными дивизиона, начальники отделений батарей - дежурными по дивизиону (иногда - начальниками караула), ст. техники (ст. операторы) батарей - начальниками караулов. Причина грубого нарушения лейтенантом Ермошкиным караульной службы мне была понятна, так же как и то, что он был не первый и не последний нарушитель. Говорят, что понять, значит, простить. Нет, простить нарушение устава, тем более, устава гарнизонной и караульной службы нельзя, ведь уставы пишутся кровью. Понять в данном случае, означает, найти объективную причину, по которой нарушался Устав гарнизонной и караульной службы во 2-ом рдн 867-го рп, для того, чтобы не простить нарушителя, а устранить причину, толкающую на нарушение. Причина эта была в том, что отъезд офицеров дивизиона на «зимние квартиры» и смена караула происходила в одно время. А это значит, что если смена караула проходила в соответствие с Уставом, то начальник сменившегося караула не успевал к отходу автотранспорта в Добеле-2, вынужден был ночевать в дивизионе и мог попасть домой только на следующий день вечером. Вот и уходили начальники караулов из караула, грубо нарушая Устав гарнизонной и караульной службы, перепоручив сдачу караула сержанту - помошнику начальника караула, чтобы успеть на отъезжающий автотранспорт. Вообще несение караульной службы было тяжелым бременем для стартовых батарей, практически «через день на ремень», как говорят в армии, в течение недели, свободной от несения боевого дежурства. Это бремя было снято только в марте 1964 году, когда в штат рдн была введена рота охраны - РЭЗМ (рота электрозаграждения и минирования).

После этого небольшого экскурса в особенности караульной службы возвращаюсь в Жагаре. Да и командование полка, дивизиона и РТБ в лице отдельных представителей тоже не чурались города Жагаре, особенно его «второго этажа». Это ведь из жагарских чепков и ресторана был запущен в оборот майором Борисом Ивановичем Смирновым, заместителем начальника штаба полка, термин «Раствор Моисеева», смесь водки с ликером или вином в различных пропорциях - кому как нравилось, большим почитателем коего был начальник штаба полка подполковник Моисеев, в честь которого и назван был бодрящий напиток Борисом Ивановичем, продолжившим традицию употребления сего раствора в городе Жагаре вместе с другими офицерами управления полка и дивизиона.

Начальник штаба полка подполковник Моисеев был человек свободный, семьей не обремененный. Семья его оставалась в Вильнюсе и переезжать из столицы Литовской ССР в какой-то заштатный городок в Латвии не собиралась. Собственно говоря, это было бы даже глупо потерять квартиру в Вильнюсе за пару лет до увольнения из армии по возрасту и выслуге лет. Тем более, что условия жизни в частях РСД были самые благоприятные для нас, особенно для дослуживающих свой срок офицеров - лес, чистый воздух (если ты сидишь в штабе, а не находишься на технической зоне в автопарке, складах КРТ или на КЗ - комплексном занятии стартовых батарей), постоянное место или даже комната со сменяемым раз в неделю чистым постельным бельем в офицерской гостинице с бильярдом и телевизором, телефоном и дневальным, бесплатное трехразовое питание по летной норме в офицерской столовой дивизиона. Тем более, что пару раз в месяц можно было и вырваться к семье в Вильнюс в выходные дни. Вечерком в свободное от службы время можно было организовать и партию в преферанс, если была подходящая компания. Бывало, что ради компании некоторые игроки не уезжали домой к семьям в Добеле-2, а оставались на ночь в дивизионе, благо проблем с ночлегом и питанием у нас не было. А там, где компания, как правило, возникает естественное желание поощрить себя за выигрыш или компенсировать проигрыш. А если ты, к тому же, начальник и имеешь персональную машину в виде ГАЗ-69 с водителем, то всегда можно было, чтобы не потерять человеческий облик от постоянного пребывания за колючей проволокой, смотаться в город Жагаре и приобщиться к «общечеловеческим ценностям» в ресторане или užkandinė. Естественно, что ничто человеческое не было чуждо и нашему начальнику штаба полка, который мог себе позволить иногда, когда позволяла обстановка, за полчаса до обеда съездить в Жагаре и в ресторане или закусочной принять для аппетита грамм 150 или 200 водки в смеси с ликером или вином, если ликер отсутствовал в ассортименте, и вернуться в часть к исполнению своих ответственных обязанностей. Думаю, что все понимают для чего водка разбавлялась ликером, а кто не понимает пусть попробует и сравнит реакцию окружающих на свое дыхание. Ну, а вечером, после окончания рабочего дня, сам бог велел съездить снова в Жагаре, где, не задерживаясь, выпить свои 150 или 200 грамм, взять на всякий случай бутылку водки с собой и вернуться в наш совсекретный лес. Или, посидев в ресторане, если было с кем, часок другой, взять бутылку водки и вернуться опять в наш совсекретный лес, где ждал тебя ужин, мягкая постель, бильярд, телевизор или, если было с кем, можно было еще и посидеть… Ведь бутылка водки недаром же была привезена из Жагаре. Обычно компанию начальнику штаба полка подполковнику Моисееву составлял заместитель начальника штаба полка майор Б.И.Смирнов. Подполковник Моисеев уволился из рядов Вооруженных сил в декабре 1963 года. Он запомнился «раствором Моисеева», высоким ростом и «пиками» усов, как у Дон-Кихота в исполнении Народного артиста СССР Николая Черкасова.

Личных контактов у меня с ним не было, «раствора Моисеева» с ним выпить не пришлось - слишком большая дистанция была между нами и по возрасту, и по должности, и по званию. Разница в возрасте больше 20 лет. Он - начальник штаба полка, подполковник. Я - заместитель командира стартовой батареи по технической части, лейтенант. Да и территориально пути наши в то время не пересекались, а пересекались пути начальников и подчиненных, полковников, подполковников, майоров и лейтенантов в те далекие времена в свободное от работы время, как правило, в местах общественного питания, а проще говоря, в окрестных кабаках и забегаловках, ведь ничто человеческое нам не было чуждо. Зато с заместителем начальника штаба полка Борисом Ивановичем Смирновым «растворов Моисеева» и не только растворов за 15 лет совместной службы выпить пришлось достаточно. Сразу оговорюсь, чтобы не было кривотолков, как правило, в нерабочее время. Что сблизило нас? Думаю, что несколько факторов. Сначала фактор территориальный - поездки после работы в Жагаре с традиционным посещением ресторана, а в процессе употребления по рекомендации Бориса Ивановича «раствора Моисеева» и естественное сближение, благо оказалось, что мы, если и не земляки, то представители двух столичных городов - Москвы и Ленинграда. Кроме того, мы не были зависимы друг от друга в служебном отношении. Он - штабист, я инженер службы ракетного вооружения дивизиона, потом полка. Сидим в соседних кабинетах, совместно участвуем в разработке планирующих документов. Он майор - заместитель начальника штаба полка, я майор - заместитель главного инженера полка. Я, как и майор Смирнов был человек свободный, и даже потом, когда я женился, пути наши после рабочего дня часто совпадали - Жагаре, Жагаре, второй твой этаж… И не только второй этаж. Хотя я имел квартиру в Добеле-2, но практически постоянно я жил с семьей у тещи в Жагаре.

Борис Иванович Смирнов был тоже человек свободный и семьей не обремененный. Семья его находилась в Ленинграде и бросать ленинградскую квартиру не собиралась. Судьба Бориса Ивановича Смирнова и его положение в нашем полку было уникальным. Представьте себе человека, который постоянно находился практически на своем рабочем месте в штабе полка в течение 15 лет, готовый при необходимости в любое время дня и ночи выполнять свои обязанности и в качестве заместителя начальника штаба полка, и в качестве начальника штаба полка, и в качестве командира дежурных сил полка. Организовать работу секретной части полка, срочно подготовить для командования необходимые справки, отчеты, доклады и отпечатать их. Ему не надо было рваться к семье, как другим офицерам. Семья его находилась в Ленинграде. Ему было достаточно после окончания рабочего дня съездить в город Жагаре, принять 200 граммов «раствора Моисеева», вернуться назад и работать при необходимости столько, сколько надо, хоть до отбоя, хоть до утра. Для командования полка, учитывая специфику нашей службы, такой человек на такой должности был очень удобен. Мало того, что он постоянно находился фактически при штабе полка, он еще был профессионалом своего дела - настоящим штабистом, прекрасно знающим все планирующие документы полка, которые, собственно говоря, он как заместитель начальника штаба полка и исполнял. Майор Смирнов был ленинградец, он родился в 1930 году, мальчишкой пережил всю блокаду Ленинграда и в 1944 году был направлен в только что открывшееся в том же 1944 году Горьковское суворовское училище. В 1949 году закончил его (это был первый выпуск училища) и был отправлен, как ленинградец, в Ленинград для поступления в Ленинградское пехотное дважды Краснознаменное училище им. С.М.Кирова, которое закончил в 1951 году. После окончания училища лейтенант Б.И.Смирнов получает назначение в Группу советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ) (с 24 марта 1954 года - Группа советских войск в Германии (ГСВГ). Во время службы в Германии он женится на ленинградке, говорили, что она была якобы балериной, и у них рождается дочь. После службы в Германии он попадает в Литву и некоторое время служит в мотострелковом полку в Алитусе, пока в 1960 году после реорганизационных мероприятий в Сухопутных войсках не оказывается в нашем Добельском ракетном полку на должности заместителя начальника штаба полка. Это было ближе к Ленинграду, но достаточно далеко, чтобы даже иногда посещать свою семью там, поэтому контакт с семьей ограничивался только телефонными звонками, ежемесячной отсылкой денег да поездкой в Ленинград в отпуск раз в год. И командование полка, и близкие товарищи Бориса Ивановича понимали, что такая жизнь добром для него не кончится. Наверное, понимал это и он сам… Перед отъездом в отпуск мрачно шутил, что надо позвонить домой и предупредить «Ворону» (в кругу товарищей он жену называл ласково «Ворона») о своем приезде, а то приедешь без предупреждения и столкнешься с каким-нибудь мужиком в своей квартире. Не знаю, столкнулся ли он с мужиком в своей квартире, когда после увольнения в запас вернулся в Ленинград, но ситуация оказалась еще хуже для него. В 1975 году майору Смирнову исполнилось 45 лет и 26 лет календарной выслуги. И по возрасту и по выслуге он подлежит увольнению в запас и его увольняют, хотя могли и продлить срок службы еще на пять лет по просьбе офицера. Не знаю, была ли такая просьба или майор Смирнов решил больше не испытывать судьбу и воссоединиться с семьей? Таких подробностей я не знаю, так как в это время находился в госпитале, и увольнение майора Смирнова было для меня да и не только для меня полной неожиданностью, настолько он был неотъемлемой частью нашего штаба. Но еще большей неожиданностью для всех было дошедшее до нас известие из Ленинграда о том, что жена майора Смирнова отказалась прописать его в их семейной квартире. Он оказался без жилья, без прописки, а это значит, без пенсии, без возможности найти работу и встать на очередь на получение жилья, как офицер запаса. Временно он приютился у кого-то из знакомых, но жить постоянно без прописки он, понятно, на шее знакомых он не мог. Ситуация осложнялась тем, что в Ленинграде, как и в Москве, как в некоторых других городах, существовали особые правила прописки для уволенных в запас или отставку офицеров. Мало того, что право на прописку имели только офицеры, призванные в армию из этого города, надо было еще служить за границей или в закрытом гарнизоне и уволиться оттуда. Гарнизон у нас считался закрытым, но Борису Ивановичу надо было доказать, что он был призван в армию из Ленинграда. А с этим были проблемы. Как он попал в армию я уже писал, но надо было подтвердить его ленинградское происхождение и его путь в армию документами, а это значит обращаться в архивы, в учреждения с письмами и запросами. И ждать ответа месяцами, а средств к существованию нет, прописки нет. И одно дело запрос от частного лица, а другое дело - от государственной, тем более военной организации с гербовой печатью и за подписью командира, а не от безликого гражданина. Борис Иванович звонил в полк, просил отправить тот или иной запрос, но дело практически не двигалось. Надо было его присутствие да и, кроме того, надо было помочь ему просто пережить этот трудный период. Конечно, командование полка, с которым у него были прекрасные отношения и которое с сочувствием относилось к его проблемам, пошло ему навстречу, тем более, что обеспечить кров и хлеб не составляло у нас никакой проблемы - та же комната в офицерской гостинице, то же трехразовое питание в офицерской столовой. Через несколько месяцев после увольнения Борис Иванович снова появился в нашем полку и штабе, как будто он никуда и не уезжал. А многие в дивизионах этого и не заметили. И снова Борис Иванович в своем же бывшем кабинете занимается планированием с новым заместителем начальника штаба полка майором Михаил Ивановичем Чернобабом, делясь своим богатым опытом. И снова после работы Жагаре, Жагаре, второй твой этаж… А чтобы не забыть ему вкус «раствора Моисеева» из-за отсутствия средств, оформили Бориса Ивановича на ставку машинистки штаба. Несколько месяцев пробыл Борис Иванович в полку, прежде чем были получены необходимые для прописки в Ленинграде ответы из архивов и учреждений и он смог вернуться в Ленинград, прописаться, оформить пенсию, устроиться на работу и получить положенное ему жилье. Думаю, что традицию употребления «раствора Моисеева» Борис Иванович продолжил и в Ленинграде. К сожалению, время неумолимо…

Должен заметить, чтобы не сложилось превратное мнение, что мы не только ловили «парашютистов» и употребляли «раствор Моисеева», а и несли боевое дежурство в постоянной боевой готовности, а иногда и в повышенной. Участвовали во всевозможных учениях и ежегодно подвергались итоговым и внезапным проверкам боевой и политической подготовки и боевой готовности от командира дивизии до командующего ракетной армии, от Главнокомандующего РВСН и до Министра обороны СССР. Регулярно выезжали на полигон Капустин Яр и проводили учебно-боевые пуски ракет. Два раза в год принимали молодое пополнение, воспитывали и обучали его, превращая в СОЛДАТА - защитника нашей Родины. И если бы была необходимость, то БОЕВОЙ ПРИКАЗ по защите нашей Родины - Союза Советских Социалистических Республик выполнили бы без колебаний и наши руки и сердца не дрогнули бы, нажимая кнопки «Пуск».