Про позиции оппозиции. Часть 2. Москва и регионы.
Еще одна проблема протестной оппозиции - региональная. Протест остается по преимуществу московским эндемическим видом, и за ее пределами практически не водится. Зимой вослед потянулся было Питер, но быстро сдулся. Остальное Замкадье, несмотря на бодрые заявления лидеров о явлении Марша в 50 российских городах, если судить по гамбургскому счету, протестует весьма избирательно. Редко где можно увидеть больше нескольких десятков бодрых активистов, старательно изображающих стойкий исторический оптимизм.
Главные столичные протестанты и близкие к ним политологи объясняют это тем, что в Москве уже есть многочисленный средний, еще называемый креативным, класс, а в провинции его почти что и нету. Стало быть, Россия в смысле демократии и креатива еще не доросла до своего “сердца”, а значит когда-нибудь, дай Бог, подтянется. Ради этого столица шлет по городам и весям “белые” автопробеги для агитации против бездорожья и разгильдяйства, рассылает доклады про путинские дворцы, яхты, а иногда даже саму Ксению Собчак. Нестоличные сограждане послушно листают доклады, с интересом осматривают Ксению Собчак - и идут по своим делам.
Между тем столичному оппозиционному бомонду пора бы уже понять, что отношение остальной России к Москве не столь однозначно, как им бы того хотелось. И дело здесь не в отсталости, не в отсутствии пресловутого креативного класса, а в целом комплексе исторических , экономических и психологических факторов, трагическим образом разделивших страну с ее древней столицей. Дело в том, что регионам позарез нужны не столько доклады про яхты и Ксения Собчак, сколько деньги. Потому что зарплаты там на два порядка ниже московских, в деревнях не осталось никакого населения, многие дома и дороги не ремонтировались со времен Николая II, а региональные дотации провинциальным врачам, учителям и пенсионерам снятся куда реже, нежели Б.Е.Немцову миллионы демонстрантов на Охотном ряду. К тому же всем в этой стране известно, что страна сегодня живет отнюдь не интеллектуальным капиталом московских чиновников, а богатством провинциальных недр. И как так получается, что нефтяные фонтаны бьют в Сибири, а финансовые - в пределах Бульварного кольца, еще не всем понятно, однако причины этого сердцем чуют, как Шариков котов.
Советская империя оставила нам в наследство не только экономически и технологически отсталое хозяйство, не только пережитки коммунистического и государственнического сознания, не только тягу к внешнеполитической агрессивности, но и привычку к централизации всех сфер политической и общественной жизни. Чиновная вертикаль, распространяющаяся “от Москвы до самых до окраин”, видится многим единственно возможным способом организации управления страной и гарантией сохранения ее цельности.
История России свидетельствует об обратном. Легенда о традиционном русском политическом централизме активно поддерживается в массовом сознании, но не подтверждается историческими данными. На самом деле, до эпохи железных дорог и телеграфа никакой “вертикали власти” в огромной Российской империи и возникнуть не могло. Если царские указы доставлялись до границ империи за 2-3 месяца, какого-либо регулярного централизованного управления огромной по территории страной, разумеется, не было и быть не могло. Царские власти управляли завоеванными территориями примерно так же, как некогда Золотая Орда управляла Россией - собирала с них дань и подавляла открытые мятежи, а в остальном позволяла покоренному населению жить согласно своим традициям. Самоуправление процветало во всех казачьих областях. Под началом своих вождей жили башкиры, народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. В Средней Азии сохранялись зависимые от России Бухарский эмират и Хивинское ханство. Свои конституции имели Польша и Финляндия. Царская администрация никогда не пыталась навязывать новым территориям законы, по которым жила сама Россия. Так, в Сибири и на Севере земли не раздавались русским помещикам, не возникло там и крепостного права. Присылаемые сначала из Москвы, а затем и из Санкт-Петербурга воеводы и губернаторы не столько руководили жизнью провинций, сколько просто наблюдали за ней. В основном - собирали налоги на общественные нужды и частично отправляли их в царскую казну, а также формировали местные подразделения для царской армии. Царская администрация чаще всего не имела возможности вмешиваться в трудовые и имущественные отношения, в вопросы религии и в местные традиции, в другие аспекты повседневной жизни людей.
Ситуация изменилась лишь с конца 19-го века. Строительство железных дорог и регулярное использование телеграфа позволило, наконец, возвести практически на всей территории Империи ту самую единую чиновную властную “вертикаль”. После чего, как мы знаем из истории, царство Романовых в течение 2-х десятилетий рассыпалось под ударами революций и национально-освободительных движений.
Крушение СССР - еще одно очевидное свидетельство экономической и политической неэффективности великодержавного централизма. Политическое бесправие регионов, городов и сел позволило безнаказанно выкачивать из них средства на осуществление имперской политики и амбициозных проектов. Индустриализация, милитаризация, атомное оружие, освоение космоса - все это и многое другое было оплачено ценой обнищания и угасания российской провинции, ее экономического, социального и культурного упадка. Тем не менее, к концу коммунистического правления нефтяных доходов хватало лишь на то, чтобы снабжать продуктами и кое-как поддерживать несколько крупнейших городов. Устаревшие заводы, не способные выживать в условиях конкуренции, и привязанные к ним моногорода, обезлюдевшие деревни русского Нечерноземья, районные центры с разбитыми дорогами и старыми, десятилетиями не знавшими ремонта, домами, проржавевшие трубы городских коммуникаций - вот что осталось в наследство от великой державы, устрашавшей весь мир ракетами и танковыми колоннами. И самое главное - люди, не видящие перспектив проживания в местах, где веками жили их предки, молодежь, под любым предлогом стремящаяся в столицы. С середины 20-го столетия начался процесс массового бегства населения в крупные города. Получившие паспорта крестьяне и жители малых городов предпочитали жизнь столичной «лимиты» беспросветному существованию в родных местах. За период с середины 50-х до начала 90-х годов прошлого века население Москвы увеличивалось ежегодно в среднем на 120 тыс. человек, Ленинграда - более чем 70 тыс. человек, Свердловска - на 20 тыс., Одессы - на 15 тысяч. Именно эти люди, а не коренные жители, строили новые кварталы, метро, работали на заводах, убирали снег с улиц. Одновременно огромными темпами сокращалось сельское население. Так, с 1963 по 1974 год численность сельского населения только Нечерноземной зоны РСФСР сократилась на 4,3 млн. человек - в города уехал каждый пятый житель села. Причем, в подавляющем большинстве, это были люди молодого и среднего возраста, во многих районах в деревнях остались только старики и малые дети. Таким образом, между крупными городами и другими частями страны, прежде всего традиционными российскими регионами, возникала и постоянно углублялась огромная диспропорция. И эта диспропорция - болезнь, почти не оставляющая пораженным ею странам шансов на выживание.
После развала СССР, в 90-х мы изменили экономический строй, приватизировали заводы, отказались от коммунистических идеологем, но оставили почти что без изменений унитаристскую экономическую и политическую систему. Попытка превратить Россию в федерацию, сделанная в действующей Конституции, провалилась. Более того, реформаторы во власти считали, что региональные элиты способны сдерживать реформы и их придется проводить, преодолевая сопротивление на местах. Поэтому реформа, в особенности - приватизация, проводилась через федеральное законодательство, а реализовывали ее федеральные органы власти через свои представительства на местах, и через голову властей местных.
По-прежнему налоговая система устроена так, чтобы изымать из регионов большую часть доходов. По-прежнему имперская власть считает местные администрации не более чем собственным придатком. По-прежнему федеральный центр навязывает регионам единое для всех законодательство.
Нам объясняют это необходимостью сохранения единства страны, борьбы с сепаратизмом и коррупцией региональных чиновников. На деле это обернулось тем, что подавляющее большинство крупнейших региональных предприятий давно уже скуплено московскими финансовыми корпорациями, уводящими из регионов в центр финансовые потоки. Естественно, вслед за деньгами со всей страны в Москву продолжают стекаться и молодые, наиболее талантливые и креативные люди. Когда политические патриоты возбуждаются при виде толп среднеазиатских и кавказских мигрантов, уверяя московских бабуль, что эти люди вытесняют с рынка труда коренных москвичей, отнимая у них метла да лопаты, это не вызывает ничего, кроме смеха. Действительные конкуренты москвичей - десятки тысяч молодых русских провинциалов, приезжающие покорять Москву. Именно они заполняют московские университеты, именно они занимают места менеджеров и программистов в крупнейших московских компаниях, и даже в московских филиалах иностранных фирм. Эти люди трудолюбивы, старательны, энергичны, редко спорят с начальством, потому что чрезвычайно дорожат работой, позволяющей арендовать недешевое жилье на столичных окраинах. И они уже никогда не вернутся в родные городки, кроме как в отпуск к родителям - потому что там для них жизнь невозможна. Но этой конкуренции избалованной московской публике никогда не выиграть - загрызут!
Так что, белоленточной тусовке есть что сказать людям, живущим за пределами МКАДа, окромя историй про креативный класс, и есть, что показать, наряду с Ксенией Собчак. Они могли бы дать обещания уничтожить т.н. “вертикаль власти”, предоставить политические и экономические права регионам, через механизмы федерализма дать им возможность компенсировать последствия многолетнего ограбления, развивать собственный бизнес, создавать рабочие места. Такая программа пришлась бы по вкусу, прежде всего, региональной элите, которая, присоединяясь к столичному протесту, быстро сумела бы организовать протест в регионах. Возможно, после этого визиты Навального и Собчак стали бы с политической точки зрения более продуктивны. А пока из всех российских городов происходящее в Москве видится не более чем очередной разборкой московской тусовки, не поделившей думские кресла. А может, так оно и есть?
Хотя, если кто не понимает, провинция уже давно пришла на московские улицы - смотрит на протестующую столицу из-под омоновских шлемов. И пока что ее взгляд не предвещает ничего хорошего.
Главные столичные протестанты и близкие к ним политологи объясняют это тем, что в Москве уже есть многочисленный средний, еще называемый креативным, класс, а в провинции его почти что и нету. Стало быть, Россия в смысле демократии и креатива еще не доросла до своего “сердца”, а значит когда-нибудь, дай Бог, подтянется. Ради этого столица шлет по городам и весям “белые” автопробеги для агитации против бездорожья и разгильдяйства, рассылает доклады про путинские дворцы, яхты, а иногда даже саму Ксению Собчак. Нестоличные сограждане послушно листают доклады, с интересом осматривают Ксению Собчак - и идут по своим делам.
Между тем столичному оппозиционному бомонду пора бы уже понять, что отношение остальной России к Москве не столь однозначно, как им бы того хотелось. И дело здесь не в отсталости, не в отсутствии пресловутого креативного класса, а в целом комплексе исторических , экономических и психологических факторов, трагическим образом разделивших страну с ее древней столицей. Дело в том, что регионам позарез нужны не столько доклады про яхты и Ксения Собчак, сколько деньги. Потому что зарплаты там на два порядка ниже московских, в деревнях не осталось никакого населения, многие дома и дороги не ремонтировались со времен Николая II, а региональные дотации провинциальным врачам, учителям и пенсионерам снятся куда реже, нежели Б.Е.Немцову миллионы демонстрантов на Охотном ряду. К тому же всем в этой стране известно, что страна сегодня живет отнюдь не интеллектуальным капиталом московских чиновников, а богатством провинциальных недр. И как так получается, что нефтяные фонтаны бьют в Сибири, а финансовые - в пределах Бульварного кольца, еще не всем понятно, однако причины этого сердцем чуют, как Шариков котов.
Советская империя оставила нам в наследство не только экономически и технологически отсталое хозяйство, не только пережитки коммунистического и государственнического сознания, не только тягу к внешнеполитической агрессивности, но и привычку к централизации всех сфер политической и общественной жизни. Чиновная вертикаль, распространяющаяся “от Москвы до самых до окраин”, видится многим единственно возможным способом организации управления страной и гарантией сохранения ее цельности.
История России свидетельствует об обратном. Легенда о традиционном русском политическом централизме активно поддерживается в массовом сознании, но не подтверждается историческими данными. На самом деле, до эпохи железных дорог и телеграфа никакой “вертикали власти” в огромной Российской империи и возникнуть не могло. Если царские указы доставлялись до границ империи за 2-3 месяца, какого-либо регулярного централизованного управления огромной по территории страной, разумеется, не было и быть не могло. Царские власти управляли завоеванными территориями примерно так же, как некогда Золотая Орда управляла Россией - собирала с них дань и подавляла открытые мятежи, а в остальном позволяла покоренному населению жить согласно своим традициям. Самоуправление процветало во всех казачьих областях. Под началом своих вождей жили башкиры, народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. В Средней Азии сохранялись зависимые от России Бухарский эмират и Хивинское ханство. Свои конституции имели Польша и Финляндия. Царская администрация никогда не пыталась навязывать новым территориям законы, по которым жила сама Россия. Так, в Сибири и на Севере земли не раздавались русским помещикам, не возникло там и крепостного права. Присылаемые сначала из Москвы, а затем и из Санкт-Петербурга воеводы и губернаторы не столько руководили жизнью провинций, сколько просто наблюдали за ней. В основном - собирали налоги на общественные нужды и частично отправляли их в царскую казну, а также формировали местные подразделения для царской армии. Царская администрация чаще всего не имела возможности вмешиваться в трудовые и имущественные отношения, в вопросы религии и в местные традиции, в другие аспекты повседневной жизни людей.
Ситуация изменилась лишь с конца 19-го века. Строительство железных дорог и регулярное использование телеграфа позволило, наконец, возвести практически на всей территории Империи ту самую единую чиновную властную “вертикаль”. После чего, как мы знаем из истории, царство Романовых в течение 2-х десятилетий рассыпалось под ударами революций и национально-освободительных движений.
Крушение СССР - еще одно очевидное свидетельство экономической и политической неэффективности великодержавного централизма. Политическое бесправие регионов, городов и сел позволило безнаказанно выкачивать из них средства на осуществление имперской политики и амбициозных проектов. Индустриализация, милитаризация, атомное оружие, освоение космоса - все это и многое другое было оплачено ценой обнищания и угасания российской провинции, ее экономического, социального и культурного упадка. Тем не менее, к концу коммунистического правления нефтяных доходов хватало лишь на то, чтобы снабжать продуктами и кое-как поддерживать несколько крупнейших городов. Устаревшие заводы, не способные выживать в условиях конкуренции, и привязанные к ним моногорода, обезлюдевшие деревни русского Нечерноземья, районные центры с разбитыми дорогами и старыми, десятилетиями не знавшими ремонта, домами, проржавевшие трубы городских коммуникаций - вот что осталось в наследство от великой державы, устрашавшей весь мир ракетами и танковыми колоннами. И самое главное - люди, не видящие перспектив проживания в местах, где веками жили их предки, молодежь, под любым предлогом стремящаяся в столицы. С середины 20-го столетия начался процесс массового бегства населения в крупные города. Получившие паспорта крестьяне и жители малых городов предпочитали жизнь столичной «лимиты» беспросветному существованию в родных местах. За период с середины 50-х до начала 90-х годов прошлого века население Москвы увеличивалось ежегодно в среднем на 120 тыс. человек, Ленинграда - более чем 70 тыс. человек, Свердловска - на 20 тыс., Одессы - на 15 тысяч. Именно эти люди, а не коренные жители, строили новые кварталы, метро, работали на заводах, убирали снег с улиц. Одновременно огромными темпами сокращалось сельское население. Так, с 1963 по 1974 год численность сельского населения только Нечерноземной зоны РСФСР сократилась на 4,3 млн. человек - в города уехал каждый пятый житель села. Причем, в подавляющем большинстве, это были люди молодого и среднего возраста, во многих районах в деревнях остались только старики и малые дети. Таким образом, между крупными городами и другими частями страны, прежде всего традиционными российскими регионами, возникала и постоянно углублялась огромная диспропорция. И эта диспропорция - болезнь, почти не оставляющая пораженным ею странам шансов на выживание.
После развала СССР, в 90-х мы изменили экономический строй, приватизировали заводы, отказались от коммунистических идеологем, но оставили почти что без изменений унитаристскую экономическую и политическую систему. Попытка превратить Россию в федерацию, сделанная в действующей Конституции, провалилась. Более того, реформаторы во власти считали, что региональные элиты способны сдерживать реформы и их придется проводить, преодолевая сопротивление на местах. Поэтому реформа, в особенности - приватизация, проводилась через федеральное законодательство, а реализовывали ее федеральные органы власти через свои представительства на местах, и через голову властей местных.
По-прежнему налоговая система устроена так, чтобы изымать из регионов большую часть доходов. По-прежнему имперская власть считает местные администрации не более чем собственным придатком. По-прежнему федеральный центр навязывает регионам единое для всех законодательство.
Нам объясняют это необходимостью сохранения единства страны, борьбы с сепаратизмом и коррупцией региональных чиновников. На деле это обернулось тем, что подавляющее большинство крупнейших региональных предприятий давно уже скуплено московскими финансовыми корпорациями, уводящими из регионов в центр финансовые потоки. Естественно, вслед за деньгами со всей страны в Москву продолжают стекаться и молодые, наиболее талантливые и креативные люди. Когда политические патриоты возбуждаются при виде толп среднеазиатских и кавказских мигрантов, уверяя московских бабуль, что эти люди вытесняют с рынка труда коренных москвичей, отнимая у них метла да лопаты, это не вызывает ничего, кроме смеха. Действительные конкуренты москвичей - десятки тысяч молодых русских провинциалов, приезжающие покорять Москву. Именно они заполняют московские университеты, именно они занимают места менеджеров и программистов в крупнейших московских компаниях, и даже в московских филиалах иностранных фирм. Эти люди трудолюбивы, старательны, энергичны, редко спорят с начальством, потому что чрезвычайно дорожат работой, позволяющей арендовать недешевое жилье на столичных окраинах. И они уже никогда не вернутся в родные городки, кроме как в отпуск к родителям - потому что там для них жизнь невозможна. Но этой конкуренции избалованной московской публике никогда не выиграть - загрызут!
Так что, белоленточной тусовке есть что сказать людям, живущим за пределами МКАДа, окромя историй про креативный класс, и есть, что показать, наряду с Ксенией Собчак. Они могли бы дать обещания уничтожить т.н. “вертикаль власти”, предоставить политические и экономические права регионам, через механизмы федерализма дать им возможность компенсировать последствия многолетнего ограбления, развивать собственный бизнес, создавать рабочие места. Такая программа пришлась бы по вкусу, прежде всего, региональной элите, которая, присоединяясь к столичному протесту, быстро сумела бы организовать протест в регионах. Возможно, после этого визиты Навального и Собчак стали бы с политической точки зрения более продуктивны. А пока из всех российских городов происходящее в Москве видится не более чем очередной разборкой московской тусовки, не поделившей думские кресла. А может, так оно и есть?
Хотя, если кто не понимает, провинция уже давно пришла на московские улицы - смотрит на протестующую столицу из-под омоновских шлемов. И пока что ее взгляд не предвещает ничего хорошего.