(no subject)
Удивительно, как легко смешиваются миры. Она уехала в заброшенный город - полупустой и похожий на английский, будто из старого фильма «Женщина в черном». Дома молчали, вода окружала.
Стала жить на первом, немного сыром, этаже. На батарее сушился допотопный учебник по русской литературе. Она открывала его, а там грелись пищевые муравьи - неопасные и пугливые.
Обувные вагончики везде одинаковы - ни им временных рамок, ни пространственных. Она примирилась с городом, носила в ремонт прохудившиеся ботинки. Утром наряжалась в кожаные штаны и вперёд - через дорогу, к обувщику, корейцу Сереге. Серега обувь возьмёт, штаны похвалит и скажет уплывающим голосом: "Ты на мать похожа".
Она шла в новый дом по ветру и солнцу домой. Все оглядывались на ее штаны. «Крутые штанцы», - гаркнул вслед безликий мальчишка.
У железной дороги бродила тётка в цветастом халате. Она была недобрая, как женщина в черном - только неанглийская совсем, местная, житейская.
Недалеко от железнодорожной станции (во дворах у разбитых «москвичей-412» со спущенными шинами) сидели подростки. Ночью они прятались в подвалах с тусклым светом. Днём, когда свет появлялся и превращался во что-то теплое и бежевое, и вечером, когда свет был золотым, они молча сидели у крыльца и пинали пыль.
На границе света и черноты злая женщина в цветастом халате приходила, держа под мышкой мухобойку. Она всегда забирала одного из подростков. Но никто не боролся и не бежал. Все принимали как должное то, что должно было случиться.
Стала жить на первом, немного сыром, этаже. На батарее сушился допотопный учебник по русской литературе. Она открывала его, а там грелись пищевые муравьи - неопасные и пугливые.
Обувные вагончики везде одинаковы - ни им временных рамок, ни пространственных. Она примирилась с городом, носила в ремонт прохудившиеся ботинки. Утром наряжалась в кожаные штаны и вперёд - через дорогу, к обувщику, корейцу Сереге. Серега обувь возьмёт, штаны похвалит и скажет уплывающим голосом: "Ты на мать похожа".
Она шла в новый дом по ветру и солнцу домой. Все оглядывались на ее штаны. «Крутые штанцы», - гаркнул вслед безликий мальчишка.
У железной дороги бродила тётка в цветастом халате. Она была недобрая, как женщина в черном - только неанглийская совсем, местная, житейская.
Недалеко от железнодорожной станции (во дворах у разбитых «москвичей-412» со спущенными шинами) сидели подростки. Ночью они прятались в подвалах с тусклым светом. Днём, когда свет появлялся и превращался во что-то теплое и бежевое, и вечером, когда свет был золотым, они молча сидели у крыльца и пинали пыль.
На границе света и черноты злая женщина в цветастом халате приходила, держа под мышкой мухобойку. Она всегда забирала одного из подростков. Но никто не боролся и не бежал. Все принимали как должное то, что должно было случиться.