О Времени
О времени
Этот очерк я писала почти 3 года назад, выкладывала в сети. Сейчас возникла необходимость повторить.
Писала письмо Геннадию Мартовичу Прашкевичу:
«Вы точно указываете на двойственность процесса: с одной стороны, время проходит сквозь нас, с другой - мы идём сквозь время.
Сергей Никитин сделал песню на стихи Кушнера: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…»
Вы пишете - ИЗВНЕ. Я как раз читала сейчас одну из последних книг Головачёва - «ИЗВНЕ». У него есть размышления о времени. Он даёт несколько определений времени: время как направленная энтропия, время как «процесс изменения геометрии пространства», как физическое поле. По мнению одного из ярких персонажей, физика Шапиро, - процесс «квантовой пульсации возможностей»».
Несколько лет я пыталась вжиться в мироощущение средневекового человека - на Руси. В XIV или XV веке, в ожидании и предощущении Конца Света. Этот человек был в моём представлении не безграмотный крестьянин, а из образованного сословия - монах или боярин-князь.
Онтологические константы были иными. И главное в этой онтологии - время, представление о времени.
Переслегин говорит о трёх типах времени - метрическом (физическом), термодинамическом и онтологическом. Второе мы сейчас опускаем - это не про XV век.
Берём онтологию - тогда она была христианской.
Первое: время имеет начало и конец, когда настанет Конец Света, и время прекратит свой бег.
Второе: время измеряется днями творения: шесть дней Господь творил - на седьмой решил отдохнуть.
Метрическое время любому земледельцу внятно: есть миг подъёма Солнца и его заката, время выгонять корову в поле и время загонять её и доить; есть фазы Луны, есть солнцестояния и равноденствия, время сеять и время жать. Есть рождение человека - и смерть его.
Метрическое время членимо на равные промежутки: день, месяц, год.
Как увязать онтологическое время с метрическим?
Это был важнейший вопрос Средневековья.
И решили его так: в Библии всё аллегорично, стало быть, путь будет один день творения равен тысяче лет. Шесть дней Господь трудился, создавал мир и людей. На седьмой день решил отдохнуть - и мы стали членить месяц (не сегодняшний календарный, а настоящий лунный) на четыре части - на седьмицы: 28 разделить на 4.
Итак, Господь отдыхает, а люди трудятся на земле. Работают в поте лица своего, грешат, как же без этого. Вот настанет седьмой день - и тогда все пред Господом предстанут.
Семитысячный год придёт - это год 1492-й от Рождества Христова - и тогда-то начнётся. То есть кончится. И ждали этого года - страстно, истово. Ну как ждали? Отмечали все нестандартные, необычные события, смотрели - вписываются ли они в картину приближения Апокалипсиса. Чума и чёрная оспа очень даже вписывались. И бесснежный год, и последовавшая за ним засуха, и «трус земной» - землетрясение в Москве, когда почти достроенный Успенский собор рухнул, тоже вписались удачно.
Иерархи церковные и простой люд верили, что «всё случится». (И мы, кстати, до сих пор живём в парадигме ожидания Конца. Вспомните революционные песни - они все дышат жаром Апокалипсиса.) Так наши предки верили, что пасхалии - даты празднования Пасхи - были рассчитаны только до 1492 года.
Бытийность совмещалась с метрическим временем - и картина мира для средневекового человека была цельной и достаточно комфортной. Главное условие такой комфортности - это когда правила игры определены и ясны всем участникам.
Старайся не грешить. Если согрешил - кайся. Терпи. Если умрёшь - на том свете встретишься с близкими. Тогда все восстанут.
Идеал - личное спасение. Через умерщвление и истязание плоти, через молитву и покаяние. В нём - святость.
Кто-то при приближении семитысячного года пустился во все тяжкие - дескать, я и так уже согрешил столько, что не замолить, так чего теперь: сгорел сарай - гори и хата. Иные, напротив, вериги на себя надевали, в леса заволжские, в пустыни уходили, молились денно и нощно. Даже в кабаках тогда говорили лишь о Конце Света.
Катастрофа пришла. Слом всей онтологии, всего миропонимания.
Миропорядок рухнул тогда, когда под Рождество, на Новолетие, на Пасху и так далее - не произошло ни пожара страшного, ни землетрясения, ни Апокалипсиса. Всё как стояло, так и оставалось стоять, птички чирикали, коровы мычали.
А мир рухнул. Образ мира рассыпался.
И ещё полтора столетия - до 1666 года - православные цеплялись за рвущуюся ткань прежнего образа мира, высчитывая: конец настанет в 7007, в 7070. Нет? Ну тогда, значит, в 7077 году. Ах, и теперь не пришёл? Ну всё, ждём числа дьявола - 666.
Появился Никон и староверы. И самосожжения, и скиты.
И только с развитием науки, с переводом внимания с Откровения Божьего на его Творение - мир тварный, туго, со скрипом, начала становиться и утверждаться иная онтологическая картина, в которой время - линейно, не имеет начала и конца.
Привязать это понимание времени к метрическому не составляло труда.
Но, когда пропали начало и конец, потерялась экзистенция.
Ради чего нужно воздерживаться, трудиться и не грешить, ежели Господу, коли он вообще есть, нет до нас никакого дела?
Святость в миру и в монастырской жизни исчезает. Почти.
И пошла писать губерния.
В конце двадцатого века в массах в целом утвердилось представление о времени как о бесконечном, но спиральном. Все разглядывали в учебниках спираль эволюции. Спираль галактики. Термодинамическое время просочилось в онтологию.
Но кольца спирали настолько велики и необозримы, что каждый отдельный отрезок, сопоставимый с веком и даже тысячелетием, линеен. И на этой линии крошечным зёрнышком пытается прорасти человеческая жизнь.
И вот здесь - важнейший внутренний конфликт последних поколений.
Спираль эволюции - научная картина мира - стала онтологической. С метрикой она коррелируется легко.
Но простой человек силится увязать метрическое время как срок своей жизни с онтологическим - увязать бытие собственное с бытием Вселенной - и видит, насколько его срок исчезающе мал и никак не влияет на жизнь Вселенной. Что, если наше существование будет иметь смысл в будущем только в качестве наличия на Земле некой биомассы?
И возникает между этими двумя сроками конфликт экзистенциальный: зачем же я на Земле, если я ничтожно мал? Какой смысл во мне и во всех моих достижениях?
Христианам хорошо. Бог - он всё видит, каждый человек под присмотром, каждый будет наказан по его грехам; Вселенная же холодна и внеантропна - до отдельного человека ей дела нет. Мало того - нет дела и до всего человечества.
А то, что человек - это попытка Вселенной осмыслить самоё себя, важно лишь горстке людей на планете. Прочие падают в глубокую экзистенциальную пропасть.
Тогда приходится сужать картину мира, выбрасывать из неё Вселенную и жить - здесь и сейчас, упёршись носом в каждодневность.
Но идеал святости (не обязательно христианской, святости общечеловеческой) всё же утверждается - в служении людям. В жизни оптинских старцев и святого доктора Гааза, в жизни Короленко, Гагарина, Сухомлинского, доктора Лизы. Их судьбы выходят за пределы биологического существования и сами становятся экзистенцией и через это - онтологией.
Однако простому человеку от этого не легче.
Среди мега-маленьких и мега-огромных величин, среди макромира и микромира - где место человеку?
Этот очерк я писала почти 3 года назад, выкладывала в сети. Сейчас возникла необходимость повторить.
Писала письмо Геннадию Мартовичу Прашкевичу:
«Вы точно указываете на двойственность процесса: с одной стороны, время проходит сквозь нас, с другой - мы идём сквозь время.
Сергей Никитин сделал песню на стихи Кушнера: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…»
Вы пишете - ИЗВНЕ. Я как раз читала сейчас одну из последних книг Головачёва - «ИЗВНЕ». У него есть размышления о времени. Он даёт несколько определений времени: время как направленная энтропия, время как «процесс изменения геометрии пространства», как физическое поле. По мнению одного из ярких персонажей, физика Шапиро, - процесс «квантовой пульсации возможностей»».
Несколько лет я пыталась вжиться в мироощущение средневекового человека - на Руси. В XIV или XV веке, в ожидании и предощущении Конца Света. Этот человек был в моём представлении не безграмотный крестьянин, а из образованного сословия - монах или боярин-князь.
Онтологические константы были иными. И главное в этой онтологии - время, представление о времени.
Переслегин говорит о трёх типах времени - метрическом (физическом), термодинамическом и онтологическом. Второе мы сейчас опускаем - это не про XV век.
Берём онтологию - тогда она была христианской.
Первое: время имеет начало и конец, когда настанет Конец Света, и время прекратит свой бег.
Второе: время измеряется днями творения: шесть дней Господь творил - на седьмой решил отдохнуть.
Метрическое время любому земледельцу внятно: есть миг подъёма Солнца и его заката, время выгонять корову в поле и время загонять её и доить; есть фазы Луны, есть солнцестояния и равноденствия, время сеять и время жать. Есть рождение человека - и смерть его.
Метрическое время членимо на равные промежутки: день, месяц, год.
Как увязать онтологическое время с метрическим?
Это был важнейший вопрос Средневековья.
И решили его так: в Библии всё аллегорично, стало быть, путь будет один день творения равен тысяче лет. Шесть дней Господь трудился, создавал мир и людей. На седьмой день решил отдохнуть - и мы стали членить месяц (не сегодняшний календарный, а настоящий лунный) на четыре части - на седьмицы: 28 разделить на 4.
Итак, Господь отдыхает, а люди трудятся на земле. Работают в поте лица своего, грешат, как же без этого. Вот настанет седьмой день - и тогда все пред Господом предстанут.
Семитысячный год придёт - это год 1492-й от Рождества Христова - и тогда-то начнётся. То есть кончится. И ждали этого года - страстно, истово. Ну как ждали? Отмечали все нестандартные, необычные события, смотрели - вписываются ли они в картину приближения Апокалипсиса. Чума и чёрная оспа очень даже вписывались. И бесснежный год, и последовавшая за ним засуха, и «трус земной» - землетрясение в Москве, когда почти достроенный Успенский собор рухнул, тоже вписались удачно.
Иерархи церковные и простой люд верили, что «всё случится». (И мы, кстати, до сих пор живём в парадигме ожидания Конца. Вспомните революционные песни - они все дышат жаром Апокалипсиса.) Так наши предки верили, что пасхалии - даты празднования Пасхи - были рассчитаны только до 1492 года.
Бытийность совмещалась с метрическим временем - и картина мира для средневекового человека была цельной и достаточно комфортной. Главное условие такой комфортности - это когда правила игры определены и ясны всем участникам.
Старайся не грешить. Если согрешил - кайся. Терпи. Если умрёшь - на том свете встретишься с близкими. Тогда все восстанут.
Идеал - личное спасение. Через умерщвление и истязание плоти, через молитву и покаяние. В нём - святость.
Кто-то при приближении семитысячного года пустился во все тяжкие - дескать, я и так уже согрешил столько, что не замолить, так чего теперь: сгорел сарай - гори и хата. Иные, напротив, вериги на себя надевали, в леса заволжские, в пустыни уходили, молились денно и нощно. Даже в кабаках тогда говорили лишь о Конце Света.
Катастрофа пришла. Слом всей онтологии, всего миропонимания.
Миропорядок рухнул тогда, когда под Рождество, на Новолетие, на Пасху и так далее - не произошло ни пожара страшного, ни землетрясения, ни Апокалипсиса. Всё как стояло, так и оставалось стоять, птички чирикали, коровы мычали.
А мир рухнул. Образ мира рассыпался.
И ещё полтора столетия - до 1666 года - православные цеплялись за рвущуюся ткань прежнего образа мира, высчитывая: конец настанет в 7007, в 7070. Нет? Ну тогда, значит, в 7077 году. Ах, и теперь не пришёл? Ну всё, ждём числа дьявола - 666.
Появился Никон и староверы. И самосожжения, и скиты.
И только с развитием науки, с переводом внимания с Откровения Божьего на его Творение - мир тварный, туго, со скрипом, начала становиться и утверждаться иная онтологическая картина, в которой время - линейно, не имеет начала и конца.
Привязать это понимание времени к метрическому не составляло труда.
Но, когда пропали начало и конец, потерялась экзистенция.
Ради чего нужно воздерживаться, трудиться и не грешить, ежели Господу, коли он вообще есть, нет до нас никакого дела?
Святость в миру и в монастырской жизни исчезает. Почти.
И пошла писать губерния.
В конце двадцатого века в массах в целом утвердилось представление о времени как о бесконечном, но спиральном. Все разглядывали в учебниках спираль эволюции. Спираль галактики. Термодинамическое время просочилось в онтологию.
Но кольца спирали настолько велики и необозримы, что каждый отдельный отрезок, сопоставимый с веком и даже тысячелетием, линеен. И на этой линии крошечным зёрнышком пытается прорасти человеческая жизнь.
И вот здесь - важнейший внутренний конфликт последних поколений.
Спираль эволюции - научная картина мира - стала онтологической. С метрикой она коррелируется легко.
Но простой человек силится увязать метрическое время как срок своей жизни с онтологическим - увязать бытие собственное с бытием Вселенной - и видит, насколько его срок исчезающе мал и никак не влияет на жизнь Вселенной. Что, если наше существование будет иметь смысл в будущем только в качестве наличия на Земле некой биомассы?
И возникает между этими двумя сроками конфликт экзистенциальный: зачем же я на Земле, если я ничтожно мал? Какой смысл во мне и во всех моих достижениях?
Христианам хорошо. Бог - он всё видит, каждый человек под присмотром, каждый будет наказан по его грехам; Вселенная же холодна и внеантропна - до отдельного человека ей дела нет. Мало того - нет дела и до всего человечества.
А то, что человек - это попытка Вселенной осмыслить самоё себя, важно лишь горстке людей на планете. Прочие падают в глубокую экзистенциальную пропасть.
Тогда приходится сужать картину мира, выбрасывать из неё Вселенную и жить - здесь и сейчас, упёршись носом в каждодневность.
Но идеал святости (не обязательно христианской, святости общечеловеческой) всё же утверждается - в служении людям. В жизни оптинских старцев и святого доктора Гааза, в жизни Короленко, Гагарина, Сухомлинского, доктора Лизы. Их судьбы выходят за пределы биологического существования и сами становятся экзистенцией и через это - онтологией.
Однако простому человеку от этого не легче.
Среди мега-маленьких и мега-огромных величин, среди макромира и микромира - где место человеку?