Дмитревский Владимир Иванович. Бей, барабан! Глава 4
Глава четвертая
Поручение комиссара
Я проснулся довольно поздно, поспешно сунул ноги в туфли и подбежал к окну.
На наши вопросы, как ему удалось разглядеть золотые погоны на плечах у всадников, если он все время полз на брюхе, Валька от прямого ответа уклонился и продолжал утверждать, что полз он «ну так ловко, что твоя ящерка!».
Конечно, о всадниках на белых конях мы немедленно сообщили товарищу комиссару, но он отнесся к донесению Вальки еще более недоверчиво, чем мы. То есть попросту захохотал и махнул рукой.
Однако мы на летучем заседании штаба решили все же проверить Валькино донесение. Черт их знает, этих белогвардейцев! С ними приходится держать ухо востро.
Короче говоря, главный штаб в полном своем составе намеревался сегодня побывать на заставе патруля Федорова и лично проверить историю с белыми конями и золотыми погонами. Особенно на этом настаивал наш командир - Коля Давыдов. Ему нестерпимо хотелось напасть на след деникинцев.
Первым, кого я встретил в зале, был Андрюша Устинович.
Поглядев на него, я сразу догадался, что начальник штаба располагает какой-то важнейшей новостью.
- Мне нужно сообщить тебе одну вещь, Митя, - сказал он негромко, но очень торжественно.
- Выкладывай.
- После обеда будет общий митинг.
- Митинг?
- Ну да... Я сам слышал, как товарищ комиссар говорил твоей матери: «После обеда собираем всех на митинг». Ты не знаешь, что это значит?
Подошел Давыдов.
- Слышали ребята? После обеда - общий митинг.
- А что мы будем делать с этим митингом? - осторожно спросил я.
Колька медленно поднял руку и поскреб затылок. Нахмурив свои светлые брови, он несколько секунд размышлял.
- Митинг... митинг... В общем, что с вами толковать: общий митинг - и все тут.
Как раз в это время прибежал покрасневший от важности Санька Фуллер.
- А я вас ищу... Всюду ищу! Айда к товарищу комиссару. Он мне велел вас хоть из-под земли достать.
Мельников был один.
- Ага! Штаб в полном составе. Ну, юные коммунары, получайте боевое задание. В три часа состоится митинг. Надо, чтобы на него пришло побольше крестьян из Федяшова. С заведующей я этот вопрос согласовал. Действуйте!
- Товарищ комиссар, митинг - это что-то военное? Может, окопы надо рыть? - спросил я комиссара.
- И военное , и гражданское, Муромцев. Митинг - это такое короткое летучее собрание, на котором говорят об очень важных вещах.
- О каких, товарищ комиссар?
- Ну, это вы узнаете на митинге... Пусть ваши разведчики обойдут всю деревню. Ни одной избы не пропускайте.
- Что ж, и кулаков, значит, звать? - нахмурившись, спросил Давыдов. - И этого кровопийцу Зуева?
А что ж! Пусть и кулаки послушают. Им для душевного равновесия полезно... Да, вот что еще, ребятки... Позаботьтесь, чтобы в зале были скамейки. Как можно больше.
То, что митинг просто короткое собрание, нас несколько разочаровало. Но, с другой стороны, проникновение в лагерь бывших ирокезов, с которыми мы всего несколько дней назад подписали нечто вроде мирного договора, представляло незаурядный интерес. Да еще с ответственным поручением самого комиссара Мельникова!
Одним словом, оставив Андрюшу распоряжаться скамейками, я с Давыдовым и несколькими отличающимися особым бесстрашием разведчиками решительно перешли границу и оказались в Федяшове.
Прежде всего следовало повидаться с бывшим великим вождем племени ирокезов - Одноглазым Лисом, то есть с Федькой Быковым. Иначе, чего доброго, наша экспедиция могла бы закончиться здоровенной дракой, а нас пошло только восемь человек.
-А, детдомовцы... А мы вас ждем, ждем, дождаться не можем! - насмешливо процедил сквозь зубы Федька, вырастая перед нами как из-под земли.
И уже со всех сторон мчались к нему бывшие ирокезы с настороженными грозными лицами; некоторые в лаптях, но большинство босиком. Они перепрыгивали через ветхие плетни, окружавшие избы, появлялись из-за углов и, поднимая фонтанчики рыжих брызг, неслись по улице, не обращая внимания на дождевые лужи. Их набралось человек тридцать, и они угрожающе стали чуть позади своего Федьки.
- Что ж, может схватимся? - предложил Федька, не вынимая рук из карманов и вызывающе глядя прямо в глаза Давыдову.
- Схватиться мы всегда с нашим удовольствием, - баском ответил командир красной разведки. - Но всякому овощу свое время...
-А ты что ж, огурец или бурак? - еще насмешливее спросил Федька Быков.
Федяшовские ближе подступили к своему вожаку, и кто-то из них начал подсучивать рукава.
- Мы к вам по серьезному делу, - поспешно вмешался я. - Товарищ комиссар батареи приказал созывать всех деревенских на митинг. В наш детский дом. За этим и пришли. Сам понимаешь, Федя, сейчас не до драки.
- Взаправду? - спросил Федька.
- Взаправду, - подтвердил я.
- А что же на этом митинге делать будут?
Я разъяснил.
- Значит, по всем избам пойдете? - спросил Федька.
- Как есть по всем.
- И к моему тятьке пойдете?
- И к твоему...
Федька высморкался через одну ноздрю и каким-то не свойственным ему робким голосом спросил:
- А мне с вами ходить можно?
- Коли без всякого баловства, то можно, - после секундного раздумья решил Давыдов.
И мы пошли, вернее, побежали, так как Федяшово лежало длинной, загибающейся к реке лентой и нам предстояло обойти по крайней мере восемьдесят дворов.
Мы заходили в избы. Спертый воздух ударял в нос. Пахло дымом, навозом и прокисшим тестом. У печей, занимающих треть избы, гремели длинными ухватами женщины.
- Ну, чего еще?
- На митинг! Все на митинг! - звонко выкрикивал Валька Федоров, а я или Давыдов поясняли, что сегодня все деревенские приглашаются в детский дом на собрание.
- Какое еще собрание? .. А ты чего, Пашка, с ними шляешься? Вот ирод оглашенный, порося до сей поры не кормил.
- Я, мамка, сейчас... Вот с ними по избам пробегусь!
- Я тебе пробегусь! Дай ему, Степан, вожжой! Чего смотришь!
Пашка стремительно выскочил за дверь.
- Може, это насчет продразверстки? Декрет какой новый?
- Товарищ комиссар все вам разъяснит. Пожалуйста, приходите!
Сморщенная бабка с маленьким темным, как обожженный горшок, личиком, не пустила нас в избу.
- Приютские?! У … нехристи! Идите отсюда, пока я вас ухватом не окрестила!
- Да вы только послушайте, бабушка...
Она нацелила ухват прямо в грудь Давыдову и мелкими шажками двинулась на нас.
- Вот старая ведьма! - выругался Давыдов, когда мы оказались за дверью.
- На митинг, значит, приглашаете, ребятки? Понятно. Да вы заходите, заходите... Хозяйка, дай-ка детдомовским молочка.
Мы, конечно, решительно отказываемся, но через минуту, тесно усевшись на большой дубовой скамье, с наслаждением пьем холодное густое молоко.
- Приду. Вместе с хозяйкой своей. Так и передайте товарищу комиссару, что Дудаков Герасим и Дудакова Мария с полным своим удовольствием...
В избе Федьки Быкова - катастрофа. Отец его - невысокий крутогрудый мужик - ловко спрыгивает с печи и, не сказав не слова, выхватывает из наших рядов своего сына и бьет его по уху.
- Тя-ять-ка!!
- Я тебе дам тятьку, паскудник!
И второе ухо Федьки расцветает, как мак.
- Вы его не троньте, дядя! - осторожно вмешивается Давыдов. - Он нас по деревне провожает. А пришли мы вас на митинг пригласить.
- Это чего? - угрожающе переспрашивает Быков-старший и левой рукой все встряхивает Федьку, точно он не человек, а мешок с картошкой.
Я разъясняю сердитому хозяину, что такое митинг и кто его собирает.
Быков неохотно отпускает Федьку и бурчит:
- Ну, коли комиссар, тады другое дело... А то ведь одно баловство.
Федька потирает красные уши и, сдерживая слезы, шепчет:
- И вовсе не больно! Только страсть какой шум в голове подымается. Будто жуков в ухи посадили.
А вот и изба пасечника Зуева. Тесовый забор выше человеческого роста. На дубовых воротах ловко вырезанный гривастый конь. Видна железная зеленая крыша.
- Тут, ребята, с опаской надо. У него такой кобель - быка растерзает, - предупреждает Федька.
Мы осторожно бряцаем тяжелым железным кольцом, ввернутым в калитку. За забором лязгает цепь и раздается хриплое рычание. Потом шаги и тоненький, как у девочки, голос спрашивает:
- Кого там господь бог послал?
- По поручению товарища комиссара, - строго отвечает Давыдов.
- Сейчас, дорогие, сейчас...
Гремит щеколда, неистовствует невидимый еще свирепый зуевский кобель.
Пасечник в длинной, до колен, холщовой рубахе без пояса и в новеньких хромовых сапожках. Глаза у него большие, почти прозрачные, а русая бороденка тщательно расчесана на две стороны.
- Заходите, дорогие мои, заходите!
Кобеля, оказывается, зовут Шмель. Он серый, мохнатый как баран, но только гораздо крупнее. В страшной ярости пес бросается на нас, но цепь отбрасывает его назад; тогда он становится на задние лапы, и слюна брызжет из его пасти.
Зуев ведет нас в свой дом, сложенный из светло-желтых могучих бревен. В светелке с двумя широкими окнами и крашеным полом пахнет медом и лампадным маслом. Синяя лампадка спускается с потолка на серебряной цепочке и бросает слабые блики на теснящиеся в углу иконы. На одной из них Иисус Христос. Он чем-то похож на Зуева. Такие же большие прозрачные глаза, такая же бородка на бледном удлиненном лице и прямые каштановые волосы. Только руки у Иисуса Христа маленькие и коричневые, а у Зуева висят до самых колен - красные, тяжелые, с плоскими костлявыми пальцами.
И я , как завороженный, смотрю на эти вялые, почти неподвижные руки. Ими, стиснутыми в огромные жесткие кулаки, он избивал своего тщедушного батрачонка Ванятку. А нас он сладеньким голоском уговаривает сейчас «откушать медку»:
- Липовый, тот светленький и от простуды помогает... А на другой скус есть у меня и гречишный. Он как царский пятирублевик золотится и дюже душистый.
- Меда вашего нам не нужно, - сдвинув брови говорит Коля Давыдов. - В три часа в детдоме собрание будет. И на это собрание вам товарищ комиссар приказал явиться. А больше ничего.
- Приду, дорогие, приду... Раз такое дело... - суетится Зуев. И, провожая нас через двор, тонким, захлебывающимся голосом кричит на собаку: на место, Шмель! Кому сказал, дьявол лохматый!
- Сам черт прилизанный! - довольно громко бормочет Давыдов.
Мы закончили обход Федяшова. Но хотя мы старались вовсю - не пропустили ни единой избы, я все же сомневался, что федяшовские мужики придут.
Поручение комиссара
Я проснулся довольно поздно, поспешно сунул ноги в туфли и подбежал к окну.
На наши вопросы, как ему удалось разглядеть золотые погоны на плечах у всадников, если он все время полз на брюхе, Валька от прямого ответа уклонился и продолжал утверждать, что полз он «ну так ловко, что твоя ящерка!».
Конечно, о всадниках на белых конях мы немедленно сообщили товарищу комиссару, но он отнесся к донесению Вальки еще более недоверчиво, чем мы. То есть попросту захохотал и махнул рукой.
Однако мы на летучем заседании штаба решили все же проверить Валькино донесение. Черт их знает, этих белогвардейцев! С ними приходится держать ухо востро.
Короче говоря, главный штаб в полном своем составе намеревался сегодня побывать на заставе патруля Федорова и лично проверить историю с белыми конями и золотыми погонами. Особенно на этом настаивал наш командир - Коля Давыдов. Ему нестерпимо хотелось напасть на след деникинцев.
Первым, кого я встретил в зале, был Андрюша Устинович.
Поглядев на него, я сразу догадался, что начальник штаба располагает какой-то важнейшей новостью.
- Мне нужно сообщить тебе одну вещь, Митя, - сказал он негромко, но очень торжественно.
- Выкладывай.
- После обеда будет общий митинг.
- Митинг?
- Ну да... Я сам слышал, как товарищ комиссар говорил твоей матери: «После обеда собираем всех на митинг». Ты не знаешь, что это значит?
Подошел Давыдов.
- Слышали ребята? После обеда - общий митинг.
- А что мы будем делать с этим митингом? - осторожно спросил я.
Колька медленно поднял руку и поскреб затылок. Нахмурив свои светлые брови, он несколько секунд размышлял.
- Митинг... митинг... В общем, что с вами толковать: общий митинг - и все тут.
Как раз в это время прибежал покрасневший от важности Санька Фуллер.
- А я вас ищу... Всюду ищу! Айда к товарищу комиссару. Он мне велел вас хоть из-под земли достать.
Мельников был один.
- Ага! Штаб в полном составе. Ну, юные коммунары, получайте боевое задание. В три часа состоится митинг. Надо, чтобы на него пришло побольше крестьян из Федяшова. С заведующей я этот вопрос согласовал. Действуйте!
- Товарищ комиссар, митинг - это что-то военное? Может, окопы надо рыть? - спросил я комиссара.
- И военное , и гражданское, Муромцев. Митинг - это такое короткое летучее собрание, на котором говорят об очень важных вещах.
- О каких, товарищ комиссар?
- Ну, это вы узнаете на митинге... Пусть ваши разведчики обойдут всю деревню. Ни одной избы не пропускайте.
- Что ж, и кулаков, значит, звать? - нахмурившись, спросил Давыдов. - И этого кровопийцу Зуева?
А что ж! Пусть и кулаки послушают. Им для душевного равновесия полезно... Да, вот что еще, ребятки... Позаботьтесь, чтобы в зале были скамейки. Как можно больше.
То, что митинг просто короткое собрание, нас несколько разочаровало. Но, с другой стороны, проникновение в лагерь бывших ирокезов, с которыми мы всего несколько дней назад подписали нечто вроде мирного договора, представляло незаурядный интерес. Да еще с ответственным поручением самого комиссара Мельникова!
Одним словом, оставив Андрюшу распоряжаться скамейками, я с Давыдовым и несколькими отличающимися особым бесстрашием разведчиками решительно перешли границу и оказались в Федяшове.
Прежде всего следовало повидаться с бывшим великим вождем племени ирокезов - Одноглазым Лисом, то есть с Федькой Быковым. Иначе, чего доброго, наша экспедиция могла бы закончиться здоровенной дракой, а нас пошло только восемь человек.
-А, детдомовцы... А мы вас ждем, ждем, дождаться не можем! - насмешливо процедил сквозь зубы Федька, вырастая перед нами как из-под земли.
И уже со всех сторон мчались к нему бывшие ирокезы с настороженными грозными лицами; некоторые в лаптях, но большинство босиком. Они перепрыгивали через ветхие плетни, окружавшие избы, появлялись из-за углов и, поднимая фонтанчики рыжих брызг, неслись по улице, не обращая внимания на дождевые лужи. Их набралось человек тридцать, и они угрожающе стали чуть позади своего Федьки.
- Что ж, может схватимся? - предложил Федька, не вынимая рук из карманов и вызывающе глядя прямо в глаза Давыдову.
- Схватиться мы всегда с нашим удовольствием, - баском ответил командир красной разведки. - Но всякому овощу свое время...
-А ты что ж, огурец или бурак? - еще насмешливее спросил Федька Быков.
Федяшовские ближе подступили к своему вожаку, и кто-то из них начал подсучивать рукава.
- Мы к вам по серьезному делу, - поспешно вмешался я. - Товарищ комиссар батареи приказал созывать всех деревенских на митинг. В наш детский дом. За этим и пришли. Сам понимаешь, Федя, сейчас не до драки.
- Взаправду? - спросил Федька.
- Взаправду, - подтвердил я.
- А что же на этом митинге делать будут?
Я разъяснил.
- Значит, по всем избам пойдете? - спросил Федька.
- Как есть по всем.
- И к моему тятьке пойдете?
- И к твоему...
Федька высморкался через одну ноздрю и каким-то не свойственным ему робким голосом спросил:
- А мне с вами ходить можно?
- Коли без всякого баловства, то можно, - после секундного раздумья решил Давыдов.
И мы пошли, вернее, побежали, так как Федяшово лежало длинной, загибающейся к реке лентой и нам предстояло обойти по крайней мере восемьдесят дворов.
Мы заходили в избы. Спертый воздух ударял в нос. Пахло дымом, навозом и прокисшим тестом. У печей, занимающих треть избы, гремели длинными ухватами женщины.
- Ну, чего еще?
- На митинг! Все на митинг! - звонко выкрикивал Валька Федоров, а я или Давыдов поясняли, что сегодня все деревенские приглашаются в детский дом на собрание.
- Какое еще собрание? .. А ты чего, Пашка, с ними шляешься? Вот ирод оглашенный, порося до сей поры не кормил.
- Я, мамка, сейчас... Вот с ними по избам пробегусь!
- Я тебе пробегусь! Дай ему, Степан, вожжой! Чего смотришь!
Пашка стремительно выскочил за дверь.
- Може, это насчет продразверстки? Декрет какой новый?
- Товарищ комиссар все вам разъяснит. Пожалуйста, приходите!
Сморщенная бабка с маленьким темным, как обожженный горшок, личиком, не пустила нас в избу.
- Приютские?! У … нехристи! Идите отсюда, пока я вас ухватом не окрестила!
- Да вы только послушайте, бабушка...
Она нацелила ухват прямо в грудь Давыдову и мелкими шажками двинулась на нас.
- Вот старая ведьма! - выругался Давыдов, когда мы оказались за дверью.
- На митинг, значит, приглашаете, ребятки? Понятно. Да вы заходите, заходите... Хозяйка, дай-ка детдомовским молочка.
Мы, конечно, решительно отказываемся, но через минуту, тесно усевшись на большой дубовой скамье, с наслаждением пьем холодное густое молоко.
- Приду. Вместе с хозяйкой своей. Так и передайте товарищу комиссару, что Дудаков Герасим и Дудакова Мария с полным своим удовольствием...
В избе Федьки Быкова - катастрофа. Отец его - невысокий крутогрудый мужик - ловко спрыгивает с печи и, не сказав не слова, выхватывает из наших рядов своего сына и бьет его по уху.
- Тя-ять-ка!!
- Я тебе дам тятьку, паскудник!
И второе ухо Федьки расцветает, как мак.
- Вы его не троньте, дядя! - осторожно вмешивается Давыдов. - Он нас по деревне провожает. А пришли мы вас на митинг пригласить.
- Это чего? - угрожающе переспрашивает Быков-старший и левой рукой все встряхивает Федьку, точно он не человек, а мешок с картошкой.
Я разъясняю сердитому хозяину, что такое митинг и кто его собирает.
Быков неохотно отпускает Федьку и бурчит:
- Ну, коли комиссар, тады другое дело... А то ведь одно баловство.
Федька потирает красные уши и, сдерживая слезы, шепчет:
- И вовсе не больно! Только страсть какой шум в голове подымается. Будто жуков в ухи посадили.
А вот и изба пасечника Зуева. Тесовый забор выше человеческого роста. На дубовых воротах ловко вырезанный гривастый конь. Видна железная зеленая крыша.
- Тут, ребята, с опаской надо. У него такой кобель - быка растерзает, - предупреждает Федька.
Мы осторожно бряцаем тяжелым железным кольцом, ввернутым в калитку. За забором лязгает цепь и раздается хриплое рычание. Потом шаги и тоненький, как у девочки, голос спрашивает:
- Кого там господь бог послал?
- По поручению товарища комиссара, - строго отвечает Давыдов.
- Сейчас, дорогие, сейчас...
Гремит щеколда, неистовствует невидимый еще свирепый зуевский кобель.
Пасечник в длинной, до колен, холщовой рубахе без пояса и в новеньких хромовых сапожках. Глаза у него большие, почти прозрачные, а русая бороденка тщательно расчесана на две стороны.
- Заходите, дорогие мои, заходите!
Кобеля, оказывается, зовут Шмель. Он серый, мохнатый как баран, но только гораздо крупнее. В страшной ярости пес бросается на нас, но цепь отбрасывает его назад; тогда он становится на задние лапы, и слюна брызжет из его пасти.
Зуев ведет нас в свой дом, сложенный из светло-желтых могучих бревен. В светелке с двумя широкими окнами и крашеным полом пахнет медом и лампадным маслом. Синяя лампадка спускается с потолка на серебряной цепочке и бросает слабые блики на теснящиеся в углу иконы. На одной из них Иисус Христос. Он чем-то похож на Зуева. Такие же большие прозрачные глаза, такая же бородка на бледном удлиненном лице и прямые каштановые волосы. Только руки у Иисуса Христа маленькие и коричневые, а у Зуева висят до самых колен - красные, тяжелые, с плоскими костлявыми пальцами.
И я , как завороженный, смотрю на эти вялые, почти неподвижные руки. Ими, стиснутыми в огромные жесткие кулаки, он избивал своего тщедушного батрачонка Ванятку. А нас он сладеньким голоском уговаривает сейчас «откушать медку»:
- Липовый, тот светленький и от простуды помогает... А на другой скус есть у меня и гречишный. Он как царский пятирублевик золотится и дюже душистый.
- Меда вашего нам не нужно, - сдвинув брови говорит Коля Давыдов. - В три часа в детдоме собрание будет. И на это собрание вам товарищ комиссар приказал явиться. А больше ничего.
- Приду, дорогие, приду... Раз такое дело... - суетится Зуев. И, провожая нас через двор, тонким, захлебывающимся голосом кричит на собаку: на место, Шмель! Кому сказал, дьявол лохматый!
- Сам черт прилизанный! - довольно громко бормочет Давыдов.
Мы закончили обход Федяшова. Но хотя мы старались вовсю - не пропустили ни единой избы, я все же сомневался, что федяшовские мужики придут.