Тутошние и тамошние
"Дворцовая площадь привлекала нас не только как место для игр, но и по серьезному поводу - там всегда было полно иностранцев, которых называли фирмачами, то есть это те, кто живет в «фирменных» странах. Как-то, провожая глазами уходящий автобус с иностранными туристами, кто-то из ребят с завистью сказал:
- Люди поехали!
...Иногда на большой перемене мы успевали сбегать на Дворцуху и приобрести вожделенное изделие. Когда не у кого было взять, отскабливали от мостовой. Для этого использовался металлический колпачок от поршневой ручки. У него были острые края, которые прекрасно отковыривали придавленную многими ногами резинку. Попадались очень жирные и почти нежеваные экземпляры. Помоешь под краном и еще несколько дней жуешь».
Эти вызывающие приступ тошноты откровения - из книги воспоминаний Максима Леонидова, лидера очень популярной в свое время и даже, в общем-то, неплохой, хотя и весьма вторичной питерской группы «Секрет». Они, на мой взгляд, прекрасно отражают самую суть мировоззрения тех, кого Сергей Ервандович Кургинян очень метко назвал «тамошними», - мировоззрения не только маленьких, но очень даже взрослых. Разница только в том, что взрослых привлекает уже не пропитанная химической эссенцией резина, а мусор посолиднее и подороже.
Что же это значит - быть «тамошним» или «тутошним»? Здесь важно избежать упрощения, не свести «тамошность» к несколько одиозной формулировке «низкопоклонство перед Западом», а «тутошность» - к не менее расплывчатому слову «патриотизм». За «низкопоклонство» вполне можно принять - и порой принимали! - модную прическу, «не наш» покрой штанов или музыкальные пристрастия. «Патриотизм» же у кого-то бывает показным, сводится к трескучим фразам и разрыванию рубахи на груди, или же и вовсе скатываться к шовинизму, огульному восхвалению своего и очернению чужого.
Хотя, если задуматься, то да, никуда не денешься: действительно «низкопоклонство» и действительно «патриотизм». Но вот какие?
Плоха ли сама по себе заинтересованность западной жизнью, признание того, что «за бугром» есть такое, чему можно поучиться? Вовсе нет!
Такая заинтересованность, даже очарованность, была в свое время у молодого Петра. Но если бы Петр I вошел в историю только борьбой с бородами и долгополыми кафтанами, если бы он лишь внедрял в русский быт кофе с табаком и устраивал шумные ассамблеи, то был бы он, пожалуй, ничем не лучше Лжедмитрия. Но его истинной целью было другое - набравшись по заграницам чужого ума и толково применив эту науку, жить дальше своим умом и своей многократно возросшей силой. Чтобы потом, под Полтавой, поднять заздравный кубок за порядком сконфуженных (военное поражение тогда называли конфузией) «учителей». Россия, ее величие и благо, а вовсе не диковинки из иноземных кунсткамер были истинной страстью Петра.
Не так у «тамошних». Они не просто видят на Западе хорошее, что стоило бы перенять, для них Запад - некая ослепительно сияющая вершина, светило без единого пятнышка, нравственный эталон и средоточие благ. Западничество для таких людей - своего рода религия. Если уловить эти религиозные нотки, тогда можно легко понять пристрастие будущих либералов к пережеванной иноземными челюстями жвачке - суть не в том, что жвачка вкусная (помню, как учившийся в мореходке двоюродный брат привез несколько пластинок американской апельсиновой резинки. Я пожевал немного - и выплюнул, не понравилось, не понял кайфа в том, чтобы жевать несъедобное. Остальные пластинки так и валялись в шкафу, пока не высохли), а в том, что она «оттуда», что такое жуют «люди». Пожуешь - и сам станешь немножечко «человеком», а не убогим «совком», «причастишься благодати». Любой голос, исходящий от западных элит, для «тамошнего» - что-то вроде гласа из неопалимой купины, повинуясь ему, ты легко и радостно порвешь любой партбилет, изменишь любой присяге, отдашь на заклание ребенка (особенно, если это не твой драгоценный «дельфинчик», на чью учебу в Гарварде давно отложены средства, а безвестный сирота, «малёк анчоуса»).
Нет, это не банальная пятая колонна, не проплаченные «агенты влияния», - это хуже и трагичнее. Если на вершине этой пирамиды - «норковые революционеры» с айфонами и айпадами, соблазненные физическим комфортом и материальныи благами, то ее основание составляют обычные люди, даже не мечтающие о куршавелях, яхтах и фуа-гра. Они просто с унылым фанатизмом убеждены в том, что в «сраной рашке» никогда не было и не будет ничего хорошего, что само существование России - какая-то грустная ошибка, а потому единственное спасение для убогих - слушаться дядю и не бунтовать, иначе будет только хуже. «Дяденьку мы слушались, хорошо накушались...» Основная масса «тамошних» - вовсе не злодеи, а несчастные крысы, завороженные дудочкой пестрого флейтиста и коленцами тех, кто ему подыгрывает, подпевает и подтанцовывает. Но известно ведь, что не клир делает церковь (или антицерковь), ее делает паства... Мотыльковая тяга к чужим огням и беспросветная «опущенность», вера в то, что родной дом - это «темное царство», - две стороны одной медали.
А что же «тутошние»? Неужто они (мы) - это те, кто, как изображают оппоненты, считают Россию «родиной слонов»? Ни в коей мере. Напротив, истеричный шовинизм - это порождение неуверенности, уязвленности, страха. Шовинист в глубине души - почти «тамошний», он уже почти поверил в то, что его Родина «отстала навсегда» и боится поверить полностью, а потому закрикивает свой страх, и цепляется за «особый путь» не потому, что действительно считает его правильным и спасительным, а потому, что на других путях его и страну ждет, как он думает, судьба «лузера». Это такое же нерассуждающее, псевдорелигиозное мироощущение, как и то, отражением которого является. Но с завязанными глазами можно найти только гибель.
Быть «тутошним», как мне представляется, - это значит, прежде всего, страстно любить свою Родину, любить горячо, всем сердцем, - и при этом зрячей, подлинной любовью, любовью знающей. Странно выглядел бы человек, жадно рассматривающий и целующий портрет возлюбленной - и игнорирующий ее саму, со всеми ее достоинствами, недостатками, привычками и особенностями характера, потребностями и страстями. Такой человек не сможет никого сделать счастливым и очень скоро останется в одиночестве, с мертвым портретом в руках. «Тутошние» потому и тутошние, что не подменяют живую жизнь мифами, а дело - красивыми словами. Это те, кто живет здесь и сейчас, не витая ни в каких облаках, кто готов «настоящим образом» изучать жизнь своей страны и законы жизни вообще, чтобы применять понятое на деле, работая на благо своего Отечества. Кто готов терпеть при этом любые лишения - но не из мазохизма, не от недостатка любви к себе, а потому что все познается в сравнении, и по сравнению с судьбой Родины личный комфорт представляется чем-то пренебрежимо малым, какой-нибудь забавной, но не очень нужной цацкой, вроде яркого брелка на телефон, а то и брошеным фантиком или пожеванной жвачкой на асфальте.
Быть «тутошним» - значит ясно видеть истинный смысл и истинную цену вещей.
***
Тутошние
В предутренний хмурый час
Все ближе раскаты грома...
Мы - тутошние, для нас
Нет в мире иного дома.
Дорога судьбы легла
Под русским суровым небом.
Нас Родина родила,
Мы вскормлены Отчим хлебом.
Вам, тамошним, он колом
Стоит в говорливой глотке.
Вы нашу страну на слом
Пустили за харч и шмотки.
Болтаете про мораль,
Вопя о «слезе младенца»...
Вам здесь ничего не жаль,
«Прогрессорам» Экселенца.
Мы, тутошние, стране
Без пафоса присягнули.
Жить в вашем паскудном сне
Нам злей, чем идти под пули.
Нам к корму свиных корыт,
Блаженствуя, не приткнуться.
Предательства путь закрыт,
Дорога одна - проснуться
И, с душ отрясая прах,
Стремиться к своим пределам.
Вам, тамошним, - липкий страх
Пред нашим словом и делом.
У нас отобрать родство
Пытаетесь вы напрасно.
Цирцеино колдовство
Над нами уже не властно.
Мы хрюкать в срамном хлеву
Не станем уже вовеки,
Сумеем жить наяву,
Не пипл мы - человеки!
Всю скверну и погань враз
Сметут ветра грозовые.
Мы - тутошние. За нас
И мертвые, и живые!
А. Баюнов