Разговоры
Когда мне было лет 13, в школьную моду вошли «новые веяния». Психологический подход был одним из них. Для того, чтобы проникнуть в души трудных детей нашего класса, был созван совет из нескольких родителей: один из них был практикующий психиатр, про остальных не знаю, наверное, педагоги и медики. Уверена, что наша Классная дама делала это из лучших побуждений - она вообще была золото, а не классная, побольше бы таких.
Я в те годы стала учиться довольно паршиво. При том, что продолжала быть эрудиткой и активисткой, и даже председателем совета отряда. Поэтому, видимо, я тоже оказалась в числе трудных и претендентов на психологическую помощь.
Выглядело это так. Меня заманили в препараторскую под предлогом «надо поговорить». В этой крошечной каморке (которую я так любила, в которой пахло сладкой гадостью биопрепаратов, а в специальном термошкафчике росла нежная рассада, и еще там были небоскребы книг с дивными картинками)… так вот, в этой каморочке сидели на стульях человек 5 серьезных взрослых (плюс Классная мама) - да я, мелкая и щуплая, как воробей.
«Женя», - проникновенно сказали мне (понятно, что сказал кто-то один, но для меня они были одной невнятной Гидрой в серо-коричневых тонах), - «в последнее время ты стала хуже учиться, вот тройки у тебя, по физике, по алгебре. А ведь с твоими способностями…»(далее все ясно). «Что с тобой происходит? Может быть, у тебя какие-то проблемы? У тебя все хорошо?»
Уж наверное, герои моих любимых книжек нашли бы, что на такое ответить. Уж наверное, капитан Блад тут бы не припозорился. Я же, поражаясь себе и тут же презирая, закрыла лицо и зарыдала…
… Теперь-то я знаю, о чем были мои слезы. Это была реакция на то, что кому-то стало интересно, что у меня внутри - хоть я ни на секунду не поверила, что эти люди на самом деле могут мне помочь, хоть я безошибочно чуяла, что они работают номер «новые подходы» - и все же даже такое формальное внимание было настолько неожиданным, что причиняло боль.
Тут бы им, голубчикам, и дожимать… Но психологи мои, конечно же, и сами растерялись от такой бурной реакции. Мне предложили платочек и отпустили с миром, в полном смятении чувств.
Моя мама имела принцип: не лезть ребенку в душу. Эта тактичность вышла боком нам обеим. А вот моя мачеха - вторая жена папы, которой пришлось общаться со мной в самый тяжкий период моих четырнадцати тире шестнадцати лет - никаких таких принсипов не имела. Поэтому она, встречая меня из школы, немедленно приступала к расспросам: что там у нас новенького, и кто с кем и против кого дружит, и помирились ли А и Б, и точно ли любовь между Д и Е, и что я об этом думаю. А заодно она рассказывала случаи из своей школьно-студенческой жизни… И конечно, главными на повестке дня у нас были все больше страсти роковые и превратности судьбы.
Это были моменты чистого, беспримесного наслаждения. Каждый день приносил радостное удивление: кому-то любопытна моя жизнь, кто-то держит в уме ее события и персонажей и расспрашивает о них! Мама терпеть не могла «сплетни» - с мачехой мы погружались в них с радостным трепетом: раздача всем сестрам по серьгам делала меня членом особого Женского клуба, в ряды которого я вступала с замиранием сердца.
Я так и осталась человеком, застегнутым на все пуговицы. Мне по-прежнему очень далеко до открытости и простоты обращения моей Мамы2. Но все же женский мир мне открылся именно через эти разговоры, и я решительно двинулась искать в нем свое место, и в конце концов нашла.
Разговоры - это единственный способ быть вместе людям, не преуспевшим в освоении телепатии.