майянский Метемпсихоз - полёт Души вместо «космических полётов»
Вдогонку к этому и этому посту из книги В.И. Гуляева предлагаем выдержки из двух очерков ученицы Ю.В. Кнорозова - Галины Ершовой.
Итак,
М Е Т Е М П С И Х О З
у древних Майя
Ершова Г.Г. глава 2. Формула возрождения // Древние майя:
уйти, чтобы вернуться (Истоки представлений о модели мира).
- М.: Ладомир, 2000.- 564 с.
Как уже не раз отмечалось, даже самые сложные философские понятия и метемпсихические представления должны были иметь в системе знаний описание, выполненное доступными образами и языком, понятным современникам. Совершенно очевидно, что те знания, которыми жили и руководствовались классические майя, были восприняты ими от своих предшественников, согласно традиции, в практически неизменном виде.
Однако Формула Возрождения, известная в качестве кольцевой надписи на керамических сосудах классического времени, отнюдь не являлась омертвевшей фразой на забытом языке, а представляла собой во многих случаях в достаточной степени индивидуально составленный текст, который, правда, непременно должен был следовать определенной сюжетной канве.
Именно эти неожиданные тексты и навели впервые на мысль о реинкарнационных идеях древних майя, хотя следует заметить, что разрозненные элементы этого мировоззрения нашли свое отражение и в знаменитой работе Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане», относящейся, правда, к жизни майя эпохи испанского завоевания, и в великолепной археолого-этнографической работе Альберто Руса «Погребальные обычаи майя»
Формула возрождения составляла важную часть поминального ритуала.
И в виде надписей на керамике она сохранялась на протяжении нескольких веков классического периода, поскольку отражала чрезвычайно важные представления о загробном мире, о чередующейся цикличности жизни и смерти.
Исследование этих текстов стало возможным благодаря уникальным публикациям американского археолога Майкла Ко [2]. Проанализировав изображения на керамических сосудах майя, М. Ко отметил несомненное сходство между вариантами кольцевых надписей по верхнему венчику сосудов. Многие знаки повторялись в этих надписях в определенной последовательности. Отметив эту последовательность, М. Ко назвал кольцевую надпись «первым стандартом», не имея представления о содержании текстов.
Что было известно о загробной жизни майя?
Прочитав первые тексты формулы и оказавшись перед новой неожиданной проблемой, прежде всего пришлось заняться анализом всех материалов: этнографических, эпиграфических, иконографических, так или иначе затрагивавших тему метемпсихических представлений.
Первым об этом в XVI веке писал Диего де Ланда.
Его особенно интересовал вопрос о том, каким виделся загробный мир индейцам и можно ли было предполагать, что их верования каким-то образом сходны с христианскими.
«Этот народ всегда верил в бессмертие души более, чем многие другие народы, хотя не имел такой культуры (policio). Ибо они верили, что была после смерти другая жизнь, более хорошая, которой наслаждались души, отделившись от тела. Эта будущая жизнь, говорили они, разделялась на хорошую и плохую, тягостную и полную отдыха. Плохая и тягостная, говорили они, для [людей] порочных; хорошая и приятная для тех, кто хорошо жил по своему образу жизни.
Наслаждения (los descansos), которых, по их словам, они должны были достичь, если были хорошими, заключались [в том, чтобы] идти в место очень приятное, где никакая вещь не причиняла им страдания и где было изобилие очень сладостной пищи и дерево, которое они называли Яшче (Yaxche), то есть сейба, очень прохладное и с большой тенью, под ветвями которого, в тени, они отдыхали и веселились всё время.
Наказание за дурную жизнь, которое, по их словам, должны были получить злые, состояло [в том, чтобы] идти в место более низкое, чем [какое-либо] другое, - они его называли Метналь (Mitnal), что означает ад, - и в нем подвергаться истязаниям демонов и мукам голода, холода, усталости и печали. Они считают, что в этом месте находится демон, и называют его на своем языке Хун Ахау (Hunhau).
Они говорят, что эти жизни, хорошая и плохая, не имеют конца, ибо не имеет его душа.
Они говорили также и считали вполне достоверным, что в их рай шли те, которые повесились. И поэтому были многие, которые из-за небольшой печали, тягости или болезни повесились, чтобы избавиться от них, идти блаженствовать в свой рай, где, говорили они, выходила их принимать (a llevar) богиня виселицы, которую они называли Иш-Таб (Ixtab).
Они не помнили о воскресении тел и не могут объяснить, от кого они получили сведения об этом их рае и аде»[80].
Что лежало в основе реинкарнационных представлений майя?
Майя выделяли три сущности человека: смертное тело, образ-двойник и душа-дыхание.
Жизнь тела была конечна и проходила в живом мире.
Образ-двойник, судя по всему, при жизни человека отчасти совмещался с его телом, хотя и мог покидать его по необходимости, а отчасти с телом некоего животного, а после смерти человека (в этот же момент умирало и животное) освободившийся от него двойник отправлялся в «поля блаженные». Назывался он ton-al.
«Тональ», по определению словарей колониального периода, означал как бы alter ego каждого человека - животное, в котором сохраняется как бы половинка души человека от рождения до самой смерти, обрекая обоих на единую судьбу. И это явление - тонализм - не имело никакого отношения к колдовству, а считалось частью естественного человеческого состояния.
Душа-дыхание отождествлялась чаще всего с дыханием и биением сердца и должна была появиться у ребенка при рождении, освобождаясь и отлетая в момент смерти. Представляли её майя в виде птички, бабочки или звезды (например, в Д22-23а).
Мексиканский археолог Альберто Рус так пишет об этом:
«У какчикелей из Панахачеля существовало поверье, что, когда человек умирает, он превращается в звезду, а когда рождается ребенок, одна из звезд спускается с неба, чтобы превратиться в душу новорожденного» [4].
По древнему обычаю (в классический период не соблюдавшемуся), умершему придавали позу ребенка, ещё находящегося в эмбриональном положении, связывали его и закутывали в погребальный покров.
Знак, изображающий труп в эмбриональном положении с элементом «краска» на голове, у майя читался noc- «покрытый», «скрытый», метонимически «призрак». В надписях сосудов употребляется синоним tер' - «связанный (веревкой)».
У астеков он читался mic- «мертвый», mic-tlаn - «селение мертвых», «преисподняя».
Призрак «душа-тень» сохранял облик живого человека.
Призраки обитали в селении призраков, или преисподней, но могли посещать и живых.
У майя классического периода «душа-тень», т.е. призрак, отправлялась в страну предков.
А «душа-дыхание» могла улетать в различные места, например к богу, что майя использовали при жертвоприношениях (отправлениях посланника).
Именно «душа-дыхание» считалась бессмертной сущностью, которая после прохождения через иное пространство возвращалась на землю для реинкарнации в другом теле.
Кровь также считалась вместилищем души,
и в этом случае её даже можно было увидеть в момент, пока раны, откуда вытекает кровь, «дымятся».
Считалось, что живая душа оставляет раненого вместе с вытекающей кровью. Если же кровь сворачивалась, не успев покинуть тело, это означало, что душа оказывалась взаперти.
Бьющееся сердце также считалось вместилищем души.
При жертвоприношении, как описывает Диего де Ланда, нужно было вырвать сердце как можно быстрее и поднести богу, олицетворенному в статуе, ещё трепещущим, пока душа не улетела [Ланда, с. 155].
Физическим воплощением реинкарнируемой души у древних майя и их предшественников считался глаз ich, поскольку только этот орган как бы обладает самостоятельной «жизнью»: при жизни он блестит, движется, выражает эмоции и мысли, а при наступлении смерти человека - тускнеет, умирает и даже «уходит» (закатывается).
По древней версии (Д 4566), бог дождя во время своего ежегодного обхода различных мест посещает призраков умерших - нок, обитающих в месте погребения, обозначенном скрещенными костями и драгоценным камнем (маленький кружок).
Крышка саркофага правителя Паленке из Храма Надписей
Крест или мировое дерево?
Одно из таких древних представлений майя о загробном существовании нашло отражение в изображениях и надписях на саркофаге в Храме Надписей знаменитого майяского центра Паленке, долго остававшегося объектом самых разнообразных спекуляций:
от космических, согласно которым на крышке саркофага был изображен космонавт в скафандре у пульта космического корабля,
до таинственно-археологических, видевших в изображенном правителе шестипалого древнего старца-урода с дефективной стопой.
Самыми невинными в подобном контексте мрачных исторических фантазий выглядят отождествления мирового дерева - в духе XVI века - с крестом.
...на крышке саркофага, тем не менее изображено дерево, а точнее, Мировое Древо, которое связывало, согласно представлениям майя, подземный (антимир) и верхний (реальный) миры. Корни его питались девственными водами, хранившимися под толщей земли, а крона пересекала небесные пространства.
Таким образом,
«душа-тень» после смерти человека оказывалась в селении призраков - антимире, где вела такую же жизнь, как и в племени. Именно умерший, а точнее, его призрак и изображен отдыхающим у корней мирового древа. Древний художник, четко придерживаясь тенденции к архаизации, запечатлел южное (желтое) дерево kаn che, считавшееся главным, так же как и бог Бакаб, соответствовавший этой стороне света.
По мнению Е.А. Красулина, южное дерево в качестве главного возникает в архаической традиции, когда племя связывает свою четырёхчленную модель мира с движением на юг. При этом север «исчезает позади», а юг в качестве «большого входа» является воплощением «живого» пространства под Солнцем[81]. Таким образом, южное дерево как бы воплощает поднявшееся в зенит солнце и, как следствие, становится «главным».
Диего де Ланда отмечал, что в поздние времена южный Бакаб (kаn Васаb) был «лучший и старший (mayor) из этих богов Бакабов, и поэтому они (майя) упоминали его первым в своих молитвах»[82].
Ланда подчеркивал и особое значение kаn che.
«Они помещали изображение на жердь (en un palo), называемую к,ан те, поставив ему на плечи ангела в знак воды и того, что этот год должен быть хорошим»[83].
Постепенно kаn che приобрело значение «трон», «должность» в процессе развития идеи о главном Бакабе, возвышавшемся на желтом южном дереве. Представление о центральном и главном мировом древе возникает одновременно со становлением тенденции к единобожию - выделением главного бога дождя.
В изображение желтого дерева на крышке саркофага вплетено множество символов земледелия.
На верхушке расположился большой кетцаль- связник между мирами. Лежащий под деревом человек предстает в характерной для древнемайяских изображений позе отдыхающего. Одежда на нем намеренно архаизирована. На поясе надпись:
T281.704.751 K'an Moo Bol '[Сын] Жёлтой Попугаихи и Ягуара'
Надписи на стенках саркофага подтверждают, что именно так звали погребенного правителя.
В нижней части крышки помещены в виде орнамента несколько раз повторяющиеся знаки chaam (Т590) - «выдающийся» и la (Т534) - «владыка», относящиеся, несомненно, к титулатуре изображенного персонажа.
На западной и восточной сторонах крышки саркофага расположено по девять астрономических символов, имеющих отношение к зодиакальным созвездиям. [так что, опосредованное отношение к звёздам символика саркофага всё же имеет!]
[...]
[...] По поздним версиям обхода своих владений (Д59а), бог дождя посещает преисподнюю ich chab (букв, «в земле»), куда он спускается по лестнице (в тексте: а еm-ааn, а lа-ааn - «туда он спустился», «вниз»). В сопровождающей этот текст сцене изображено сооружение с высокими, узкими ступенями, символами бирюзы и драгоценных камней по бокам [Кнорозов, 1963, с. 482].
[...]
Здесь дискурс Г.Г. Ершовой уместно дополнить иконографическим комментарием Г.И. Гуляева.
Собственно, для окончательного прекращения любых разговоров о космических кораблях на саркофаге...
ошибочно изображать этот саркофаг горизонтально! Так Мировое Древо не растёт!
и уж тем более смешно пытаться вообразить корни Шибальбы соплами ракеты
озаглавим это:
полёт Души вместо «космических полётов»
...Скульптурная каменная плита, служившая верхней крышкой саркофага, имела размеры 3,8 х 2,2 м и весила без малого пять тонн. На боковых её гранях вырезана полоса из иероглифических знаков, из которых сначала удалось прочесть лишь несколько; календарные даты, соответствующие скорее всего середине VII века н.э.
На плоской, наружной, поверхности плиты резцом древнего мастера запечатлена какая-то глубоко символичная сцена...
В нижней части мы видим страшную маску, одним своим видом напоминающую о смерти: лишенные тканей и мышц челюсти и нос, большие клыки, огромные пустые глазницы. Это - не что иное, как стилизованное изображение [черепоголового] чудовища - божества Земли.
У большинства народов доколумбовой Америки божество земли выступало как некое страшное чудовище, питающееся живыми существами, поскольку всё живое возвращается, в конце концов, в землю.
Его голову увенчивают четыре предмета, два из которых служат у майя символами смерти (раковина и знак, напоминающий наш знак %), а другие, напротив, ассоциируются с рождением и жизнью (зерно маиса и цветок, или маисовый початок).
1. "Челюсти Шибальбы" ; 2. Священная голова Kinich Ahau
(есть мнение, что голова "Четырёхчастного монстра" символизировала священный путь солнца
http://alienexplorations.blogspot.com/2012/01/mythology-behind-tomb-lid-of-pakal-votan.html)
На макушке головы чудовища сидит, слегка откинувшись назад, красивый юноша в богатой одежде.
Тело юноши обвивают побеги фантастического растения, выходящие из пасти чудовища.
Он пристально глядит куда-то вверх, на странный крестообразный предмет, олицетворяющий собой у древних майя «древо жизни» или, точнее, «мировое дерево».
На перекладине «креста» причудливо извивается гибкое тело змеи с двумя головами.
Из пасти этих голов выглядывают какие-то маленькие и смешные человечки в масках бога дождя.
По повериям майя, змея связана с небом, с небесной водой-дождем:
тучи молчаливо и плавно, словно змеи, скользят по небу, а грозовая молния - не что иное, как огненная змея.
1.
2.
1. Двухглавый Небесный Змей ; 2. Кецаль - «Небесная птица»
На верхушке «креста» сидит священная птица кецаль, длинные изумрудные перья которой служили достойным украшением для головных уборов царей и верховных жрецов. Птица тоже облачена в маску бога дождя, а чуть ниже её видны знаки, символизирующие воду и два щита с личиной бога солнца.
1.
2.
Если бы речь шла о европейской гробнице эпохи Возрождения, то мы бы наверняка сказали, что высеченная на плите фигура юноши наверняка изображает погребенного под ней персонажа.
Но в искусстве майя почти не было места изображению индивидуальной личности, индивидуального человека. Там безраздельно царила религиозная символика и условность в передаче образов. Вот почему и в нашем случае можно говорить и о человеке в целом, т.е. о роде человеческом, но также и о конкретном правителе Паленке.
[...Здесь Гуляев и Ершова расходятся. Впрочем, контекст Гуляева понятен: священным был не конкретный умерший правитель, а его божественная душа (которую и изображали не столько портретно, сколько канонически). Это как культ Гения императора в Риме, который не следует путать с деспотическим "культом личности"]
Все эти символы имеют многочисленные параллели в других памятниках майя:
Рекоммендую к прочтению чудесное исследование этого символизма:
http://alienexplorations.blogspot.com/2012/01/mythology-behind-tomb-lid-of-pakal-votan.html
А вообще, модой на «космические тайны майя» мы обязаны утопическим идеям Эриха фон Деникена...
Возвращаемся к повествованию Г.Г. Ершовой о майянском метемпсихозе
Что понимали под «воскресением» древние майя?
Не совсем то, что пытались в этом увидеть европейцы.
Майя считали, что душа призрака, прошедшего очищение в преисподней, через некоторое время возвращалась на землю, чтобы возродиться заново в новом теле.
Некоторая информация о сроках пребывания призрака в преисподней и выхода из неё появляется на сосудах 14 (Сое, 1978) и 47 (Сое, 1973).
...День выхода очищенного призрака из преисподней точно определяли жрецы.
В тот день устраивали поминальное пиршество, для которого и предназначались сосуды со стандартной формулой возрождения и сценами из жизни умершего или сценами в преисподней, где проходил очищение призрак. Предельно краткая формула возрождения состоит из одного блока 229.556 а-mоо 'очищенный' (...). В сопровождающей сцене правитель и двое его придворных сидят около чаши с цветком, из которого пьет нектар колибри.
Очищенного призрака, как поясняет одна из сцен, доставлял из преисподней на землю к девушке или женщине (что оговаривается в формуле возрождения) аист-челноклюв (птица из семейства аистовых с большим клювом).
полихромный сосуд 25 (по М.Ко) или K626 (по Дж.Керру). (Машкану, Юкатан, 600-900 гг.)
Кольцевая надпись под венчиком с повторяющимся двадцать раз (по числу дней в месяце)
и ещё три раза (слева внизу) блоком "96.(Ко: 229).564 ich ch'um" "в лоно".
В середине сопровождающей сцены помещено изображение сидящего юноши с разведенными в стороны руками, при этом его ладони с отставленными большими пальцами опущены вниз. Справа и слева от него сидят обнаженные женщины [рис.] с цветами в волосах и с украшениями - на них надеты серьги-погремушки, браслеты и ожерелья с нагрудными подвесками и нитями с кисточками на концах, свисающими по спине до бедер. У голов разные символы, на плечах знак Т188 le- «равная» (по роду, рангу).
Между юношей и женщиной сидит птица, закусившая в большом клюве змею. А кончиком клюва она держит ещё и призрака, упакованного в маленький сверток (сделанный наподобие тючка для тканей).
Под птицей изображена обезьяна с длинным, закрученным спиралью хвостом.
Как бы продолжением этой сцены является изображение на черепке многоцветной глиняной тарелки.
Обнаженная женщина полулежит, чуть согнув колени. У её ног расположилась обезьяна, которая левой лапой держит женщину за грудь, а правую протягивает над коленями. Справа стоит длинноклювая птица, благополучно доставившая упакованного призрака. Слева от обезьяны (таах) находится бог Тош, легко опознающийся по характерному для него атрибуту - горящей сигаре во рту. Судя по уже известным материалам, он, возможно, даёт какие-то указания относительно пребывания призрака в преисподней,
поскольку упоминаемое в текстах «колдовство обезьяны», вероятнее всего, связано с доставкой призрака женщине, после чего она могла забеременеть, а душа - возродиться в её ребенке.
Можно заметить, что в старом языке майя морфема таах означает «желание беременной что-либо съесть», «сама беременная с таким желанием».
Такими образами и понятиями описывали некоторые этапы реинкарнационного цикла древние майя.
См.: http://www.indiansworld.org/ershova_maya_model10.html
(первичный исходник: http://www.indiansworld.org/maya_inscr_ershova.html)
+ майянская посуда: http://research.mayavase.com/kerrmaya.html
+ http://alienexplorations.blogspot.com/2012/01/mythology-behind-tomb-lid-of-pakal-votan.html