Все тяжкие и мои лаффные девчонки
Мы сидим на подоконнике, Вита в шерстяном одеяле, я в скользком спальном мешке. Закрыто не всё, холодный ветер поддувает в менее утеплённые части туловища. Наши ноги висят в воздухе, от ступней до земли далеко, пятый этаж. Мы смотрим на освещённые крыши корпусов больницы: раз, два, три, четыре... Есть и пятая, но её очень трудно заметить. Вдалеке тускло блестит звёздочка телевышки. Луна жёлтая-жёлтая, спелая, золотистый хрустящий небесный круассан. Холодные белые крошки с него падают и медленно кружатся в воздухе, отчётливо-ясные в оранжевом зареве фонаря.
- Дурёха, пепел стряхивай.
Я немного неловко и оттого полушёпотом спрашиваю, будто секрет вечного счастья выпытываю:
- А как? Я же не умею...
- Смотри, - Вита даёт своей сигарете щелбан и та обиженно вспыхивает, будто фыркает.
Я пробую сделать так же. Только я взяла сигарету в другую руку и сложила пальцы освободившейся правой для щелчка, как столбик пепла сам осыпается, исчезая в темноте, как и горьковатый дым из моих лёгких. Я пожимаю плечами и снова обхватываю сигарету губами. Моя первая. Моя предпоследняя. Это клише - сидеть, курить и говорить по душам. Это хорошо - сидеть, курить и говорить по душам, и чтобы рот наполнялся табачной горечью, чем-то похожей на вкус крови - неуловимо железистый. Теперь я знаю, почему можно к этому пристраститься - я бы пристрастилась, есть в этом что-то родное. Но здоровье прежде всего, через минуту догорающий окурок улетит во тьму внизу, хорошо, если не на голову ничего не подозревающему немцу, а я отряхну крылышки за спиной от пепла, поправлю нимб, и мы поспешим на автобус.
- Это же песня, которую мне Рома прислал! Пойдём! - тянет меня за отсутствие рукава Марина.
В голове слегка шумит от трёх бокалов шампанского, части Витиной пина-колады и Марининого мохито. Зато мои движения совсем плавные и я вполне естественно покачиваю бёдрами при ходьбе. Душно. Мы берёмся за руки и я нетвёрдым шагом бреду за Мариной по танцполу, каблуки слегка скользят по паркетному полу.
"Yeah, late night sex so wet and so tight" гремит из динамиков пополам с битом. До жути много сегодня парней в одинаковых полосатых рубашках. Мы присмотрели место совсем рядом с диджеем, неподалёку отплясывает вплотную пара геев. Те парень с девчонкой, которых я видела целующимися полтора часа назад, до сих пор покачиваются в такт мелодии, присосавшись друг к другу. Я лениво поражаюсь этому факту.
Сегодня я прекрасна. Сегодня я - музыка, которая совершенно не важна, которая вся - ниточки, привязанные к моему телу. Шифон мечется вокруг моих бёдер. Маринино лицо то голубое, то бордовое, то зелёное, то её движения распадаются на поляроидные кадры во вспышках света. Вита ушла уже два часа назад. Bombay Sapphire с тоником оставил приятную можжевеловую свежесть во рту. Вокруг - лес рук, поле ног. Глаза - раздевающие меня, глядящие сквозь меня. Я воздух, я пронзительная нота бессмысленной музыки. Облокотившись на перила, спит усталый мужчина, присев на диванчик в VIP-зоне. Я улыбаюсь себе. В четыре утра семь минут Марину уведёт её случайный кавалер, а я буду отплясывать под завершающий "Guten morgen, Sonnenschein". Мы встретимся в гардеробе, и под Маринины мечтательные воспоминания мы отправимся искать такси, в котором Марина оставит каблук Витиных лакированных сапог. Вита посмеётся. Мы будем шпынять Марину тем, что она даже не обменялась со встречным с дискотеки координатами. "А зачем?" пожмёт она плечами. Я снова улыбнусь, мысленно.
- Двадцать три! - ликует Вита.
На этот раз ложка ударила Эмиля по лбу особенно звонко. Его глаза темнеют и на секунду мне становится страшно: а вдруг правда ей руки сломает, как обещал? Но он только берёт её за основание косы и угрожающе говорит:
- Лежать, женщина!
"Женщина" дрыгает ногами, хихикает и пытается вывернуться из хватки, и при этом по-Наполеоновски умудряется ещё сопровождать все эти действия попискиванием от боли.
- Я больше не буду! - кричит она.
- Ты посмотри на Катю и скажи это.
Вита отчаянно мотает головой, но усилившаяся хватка на косе вынуждает её передумать. Она смотрит прямо на меня и подмигивает.
- Я честно больше не буду! Правда, Кать?
Я обречённо киваю. Всё равно ведь будет как она захочет.
Эмиль удовлетворяется моим кивком, за что получает двадцать четвёртый раз. Вита хохочет как бешеная. Эмиль скручивает её так, что она зарывается носом в подушку. Полуприглушённая ею, она кричит мне:
- Тащи ложку с кухни! Я хочу закончить на красивом, круглом числе. Пусть будет двадцать пять!
Эмиль даже не сопротивляется, получая ложкой по лбу четвертьсотый раз. Все переводят дух. Я обнимаю Виту за плечи:
- Ну, вот ты и поставила новый мировой рекорд по тресканью Эмилей ложкой по лбу.
Вита довольно молчит. Я улыбаюсь ей в растрёпанную косу.
- Боровкова, это что такое, я тебя спрашиваю?!
Марина растерянно хлопает ресницами, на которых ещё не просохла тушь.
- Кать, ну скажи же, что так никуда не годится!
Я предпочитаю не вмешиваться в макияжные баталии и продолжаю учиться ходить на каблуках. Это уже третий круг по комнате и коридору и мне уже даже не приходится раскидывать руки, чтобы сохранить равновесие. Спиной я чувствую Маринин жалобный взгляд. Только я собираюсь повернуться и сказать что-нибудь примиряющее, как Вита хватает свою жертву за руку и ведёт в ванную. Визги вперемешку со строгим голосом Виты привлекают моё внимание и я подглядываю в щёлочку.
- Вот так глаза надо красить, Боровкова, вот так! - приговаривает Вита, проводя щёточкой по её ресницам.
Марина дуется и отбивается от Виты одной рукой.
- Нет, ну я так не могу! - восклицает Вита, и, увидев мой любопытный глаз в просвете двери, жалуется. - Она так шатается, что я боюсь ей в глаз тушью тыкнуть!
- Так она мне и тыкает, я потому от неё отшатываюсь! - отбивается Марина от нападок.
Мы дружно хохочем. Через минут 15 Марина уже обработана тональником, пудрой и её глаза посверкивают серебристым мерцанием. Она стирает салфеткой помаду.
- У тебя есть блеск какой-нибудь? - лихорадочно шепчет она мне.
- Ну, есть... - я достаю из сумочки флакончик с неоново-розовым содержимым.
- А ты им пользовалась?
- Да нет, - пожимаю я плечами, - Мне этот цвет не особо идёт. Он слишком холодный.
- Да я имею в виду, сейчас он тебе или нет. А то не хочется с одинаковыми губами идти.
- А-а, нет, на мне красный.
Марина аккуратно наносит блеск, очень неторопливо, отчего Вита за дверью нетерпеливо топает каблуком сапога. Марина быстро шёпотом спрашивает:
- Я хорошо выгляжу? И глаза у меня тоже хорошо накрашены?
Я значительно киваю, улыбаюсь ей и показываю большой палец: супер.
- Ты меня потом ещё благодарить будешь! - доносится из-за двери задорный Виткин голос.
Оказывается, Вита - ясновидящая.
Вита склоняется надо мной с широкой улыбкой и вручает мне мишку Эмиля Таллиннского.
- Я тебя очень люблю, - говорит она, и моё сердце радостно замирает.
Она такая хорошая сейчас - с этой тёплой улыбкой и такая беззащитная в этом жесте - с плюшевой игрушкой в протянутой руке. Моя подруга, вторая лучшая.
- Я тоже тебя очень люблю, - отвечаю я хриплым голосом, неудержимо тянет спать...
Мы расцеловываемся на ночь. Закрыв глаза, я слышу, как скрипнула кровать, и переворачиваюсь на мягком, но неудобном надувном матрасе. Мне снится счастливая Вита.
В чёрной кожаной куртке, короткой юбке, Витиных сапогах, с ярко-красными губами, распущёнными волосами и smoky-eyes я чувствую себя, как проститутка. Не зря я боялась идти в клуб. Это абсолютно жуткая и идиотская затея. Мы с Мариной пугливо жмёмся к Вите от оценивающих взглядов и свита в спину. Пока мы сидим в метро до Zoologische Garten, на противоположную сторону садится парень и пытается начать с нами беседу. Уголком рта Вита говорит:
- Не смотрим на него!
И рассказывает о том, что в Берлине полный макияж и короткие юбки - редкость. Я краснею и пытаюсь одновременно натянуть свою мини до колен (где начинаются сапоги) и прикрыть лицо. Не удаётся ни то, ни другое.
- You broke my heart, - расстраивается парень.
Вита смеривает его своим фирменным ледяным взглядом.
Это только начало.
- Помнишь, я хотела узнать, из чего делают Кайпиринью?
- Ну?
Я вглядываюсь с список коктейлей на стенке бара Берлинской Телевышки и заново читаю состав, чтобы не ошибиться.
- Так вот: основной ингредиент там - качака!
Мы с Мариной переглядываемся и смеёмся.
"Моя лаффная девч0нка. Чмафи-чмафи =)" - такая вот надпись красуется под фото.
- Вот Миха кадр, да, такое выдумать? - смеётся Вита.
Сперва мы проводили Марину, потом Вита проводила меня.
Вот так разбилось наше "мы" на три неизбывных одиночества. Спасибо вам, поцелуем в щеку разбудившим меня хотя бы на немного от этого тягучего кошмара, в который было скатилась моя жизнь. Марина, моя белая голубка с чужим ветром под крыльями и совсем не голубиными мечтами. Вита, моя одинокая волчица, сильная, смелая, с тяжёлой рыжей косой и зелёными дикими глазами. Такие разные, такие одинаковые. Такие умные, такие глупые. Три дня, обрывки мечтавшейся нам свободы, её горький и глухой вкус на запёкшихся после длинной ночи губах. Три дня, и мы снова вернёмся к своим образцово-показательным жизням. Пробник кончился. Мы могли бы быть такими, но мы - это мы, и я не жалею об этом - только не сейчас. Это мы. Мы с вами одной крови - вы и я.
Пока, мои лаффные девч0нки. Чмафи-чмафи вас. Я вижу, как ты корчишь недовольное лицо и отмахиваешься от меня, Маришка. Я чувствую, как ты пихаешь меня в плечо и хохочешь, Вита. А я показываю вам язык и смеюсь вместе с вами. И очень сильно вас люблю - только это вам должно быть ясно и без слов.
- Дурёха, пепел стряхивай.
Я немного неловко и оттого полушёпотом спрашиваю, будто секрет вечного счастья выпытываю:
- А как? Я же не умею...
- Смотри, - Вита даёт своей сигарете щелбан и та обиженно вспыхивает, будто фыркает.
Я пробую сделать так же. Только я взяла сигарету в другую руку и сложила пальцы освободившейся правой для щелчка, как столбик пепла сам осыпается, исчезая в темноте, как и горьковатый дым из моих лёгких. Я пожимаю плечами и снова обхватываю сигарету губами. Моя первая. Моя предпоследняя. Это клише - сидеть, курить и говорить по душам. Это хорошо - сидеть, курить и говорить по душам, и чтобы рот наполнялся табачной горечью, чем-то похожей на вкус крови - неуловимо железистый. Теперь я знаю, почему можно к этому пристраститься - я бы пристрастилась, есть в этом что-то родное. Но здоровье прежде всего, через минуту догорающий окурок улетит во тьму внизу, хорошо, если не на голову ничего не подозревающему немцу, а я отряхну крылышки за спиной от пепла, поправлю нимб, и мы поспешим на автобус.
- Это же песня, которую мне Рома прислал! Пойдём! - тянет меня за отсутствие рукава Марина.
В голове слегка шумит от трёх бокалов шампанского, части Витиной пина-колады и Марининого мохито. Зато мои движения совсем плавные и я вполне естественно покачиваю бёдрами при ходьбе. Душно. Мы берёмся за руки и я нетвёрдым шагом бреду за Мариной по танцполу, каблуки слегка скользят по паркетному полу.
"Yeah, late night sex so wet and so tight" гремит из динамиков пополам с битом. До жути много сегодня парней в одинаковых полосатых рубашках. Мы присмотрели место совсем рядом с диджеем, неподалёку отплясывает вплотную пара геев. Те парень с девчонкой, которых я видела целующимися полтора часа назад, до сих пор покачиваются в такт мелодии, присосавшись друг к другу. Я лениво поражаюсь этому факту.
Сегодня я прекрасна. Сегодня я - музыка, которая совершенно не важна, которая вся - ниточки, привязанные к моему телу. Шифон мечется вокруг моих бёдер. Маринино лицо то голубое, то бордовое, то зелёное, то её движения распадаются на поляроидные кадры во вспышках света. Вита ушла уже два часа назад. Bombay Sapphire с тоником оставил приятную можжевеловую свежесть во рту. Вокруг - лес рук, поле ног. Глаза - раздевающие меня, глядящие сквозь меня. Я воздух, я пронзительная нота бессмысленной музыки. Облокотившись на перила, спит усталый мужчина, присев на диванчик в VIP-зоне. Я улыбаюсь себе. В четыре утра семь минут Марину уведёт её случайный кавалер, а я буду отплясывать под завершающий "Guten morgen, Sonnenschein". Мы встретимся в гардеробе, и под Маринины мечтательные воспоминания мы отправимся искать такси, в котором Марина оставит каблук Витиных лакированных сапог. Вита посмеётся. Мы будем шпынять Марину тем, что она даже не обменялась со встречным с дискотеки координатами. "А зачем?" пожмёт она плечами. Я снова улыбнусь, мысленно.
- Двадцать три! - ликует Вита.
На этот раз ложка ударила Эмиля по лбу особенно звонко. Его глаза темнеют и на секунду мне становится страшно: а вдруг правда ей руки сломает, как обещал? Но он только берёт её за основание косы и угрожающе говорит:
- Лежать, женщина!
"Женщина" дрыгает ногами, хихикает и пытается вывернуться из хватки, и при этом по-Наполеоновски умудряется ещё сопровождать все эти действия попискиванием от боли.
- Я больше не буду! - кричит она.
- Ты посмотри на Катю и скажи это.
Вита отчаянно мотает головой, но усилившаяся хватка на косе вынуждает её передумать. Она смотрит прямо на меня и подмигивает.
- Я честно больше не буду! Правда, Кать?
Я обречённо киваю. Всё равно ведь будет как она захочет.
Эмиль удовлетворяется моим кивком, за что получает двадцать четвёртый раз. Вита хохочет как бешеная. Эмиль скручивает её так, что она зарывается носом в подушку. Полуприглушённая ею, она кричит мне:
- Тащи ложку с кухни! Я хочу закончить на красивом, круглом числе. Пусть будет двадцать пять!
Эмиль даже не сопротивляется, получая ложкой по лбу четвертьсотый раз. Все переводят дух. Я обнимаю Виту за плечи:
- Ну, вот ты и поставила новый мировой рекорд по тресканью Эмилей ложкой по лбу.
Вита довольно молчит. Я улыбаюсь ей в растрёпанную косу.
- Боровкова, это что такое, я тебя спрашиваю?!
Марина растерянно хлопает ресницами, на которых ещё не просохла тушь.
- Кать, ну скажи же, что так никуда не годится!
Я предпочитаю не вмешиваться в макияжные баталии и продолжаю учиться ходить на каблуках. Это уже третий круг по комнате и коридору и мне уже даже не приходится раскидывать руки, чтобы сохранить равновесие. Спиной я чувствую Маринин жалобный взгляд. Только я собираюсь повернуться и сказать что-нибудь примиряющее, как Вита хватает свою жертву за руку и ведёт в ванную. Визги вперемешку со строгим голосом Виты привлекают моё внимание и я подглядываю в щёлочку.
- Вот так глаза надо красить, Боровкова, вот так! - приговаривает Вита, проводя щёточкой по её ресницам.
Марина дуется и отбивается от Виты одной рукой.
- Нет, ну я так не могу! - восклицает Вита, и, увидев мой любопытный глаз в просвете двери, жалуется. - Она так шатается, что я боюсь ей в глаз тушью тыкнуть!
- Так она мне и тыкает, я потому от неё отшатываюсь! - отбивается Марина от нападок.
Мы дружно хохочем. Через минут 15 Марина уже обработана тональником, пудрой и её глаза посверкивают серебристым мерцанием. Она стирает салфеткой помаду.
- У тебя есть блеск какой-нибудь? - лихорадочно шепчет она мне.
- Ну, есть... - я достаю из сумочки флакончик с неоново-розовым содержимым.
- А ты им пользовалась?
- Да нет, - пожимаю я плечами, - Мне этот цвет не особо идёт. Он слишком холодный.
- Да я имею в виду, сейчас он тебе или нет. А то не хочется с одинаковыми губами идти.
- А-а, нет, на мне красный.
Марина аккуратно наносит блеск, очень неторопливо, отчего Вита за дверью нетерпеливо топает каблуком сапога. Марина быстро шёпотом спрашивает:
- Я хорошо выгляжу? И глаза у меня тоже хорошо накрашены?
Я значительно киваю, улыбаюсь ей и показываю большой палец: супер.
- Ты меня потом ещё благодарить будешь! - доносится из-за двери задорный Виткин голос.
Оказывается, Вита - ясновидящая.
Вита склоняется надо мной с широкой улыбкой и вручает мне мишку Эмиля Таллиннского.
- Я тебя очень люблю, - говорит она, и моё сердце радостно замирает.
Она такая хорошая сейчас - с этой тёплой улыбкой и такая беззащитная в этом жесте - с плюшевой игрушкой в протянутой руке. Моя подруга, вторая лучшая.
- Я тоже тебя очень люблю, - отвечаю я хриплым голосом, неудержимо тянет спать...
Мы расцеловываемся на ночь. Закрыв глаза, я слышу, как скрипнула кровать, и переворачиваюсь на мягком, но неудобном надувном матрасе. Мне снится счастливая Вита.
В чёрной кожаной куртке, короткой юбке, Витиных сапогах, с ярко-красными губами, распущёнными волосами и smoky-eyes я чувствую себя, как проститутка. Не зря я боялась идти в клуб. Это абсолютно жуткая и идиотская затея. Мы с Мариной пугливо жмёмся к Вите от оценивающих взглядов и свита в спину. Пока мы сидим в метро до Zoologische Garten, на противоположную сторону садится парень и пытается начать с нами беседу. Уголком рта Вита говорит:
- Не смотрим на него!
И рассказывает о том, что в Берлине полный макияж и короткие юбки - редкость. Я краснею и пытаюсь одновременно натянуть свою мини до колен (где начинаются сапоги) и прикрыть лицо. Не удаётся ни то, ни другое.
- You broke my heart, - расстраивается парень.
Вита смеривает его своим фирменным ледяным взглядом.
Это только начало.
- Помнишь, я хотела узнать, из чего делают Кайпиринью?
- Ну?
Я вглядываюсь с список коктейлей на стенке бара Берлинской Телевышки и заново читаю состав, чтобы не ошибиться.
- Так вот: основной ингредиент там - качака!
Мы с Мариной переглядываемся и смеёмся.
"Моя лаффная девч0нка. Чмафи-чмафи =)" - такая вот надпись красуется под фото.
- Вот Миха кадр, да, такое выдумать? - смеётся Вита.
Сперва мы проводили Марину, потом Вита проводила меня.
Вот так разбилось наше "мы" на три неизбывных одиночества. Спасибо вам, поцелуем в щеку разбудившим меня хотя бы на немного от этого тягучего кошмара, в который было скатилась моя жизнь. Марина, моя белая голубка с чужим ветром под крыльями и совсем не голубиными мечтами. Вита, моя одинокая волчица, сильная, смелая, с тяжёлой рыжей косой и зелёными дикими глазами. Такие разные, такие одинаковые. Такие умные, такие глупые. Три дня, обрывки мечтавшейся нам свободы, её горький и глухой вкус на запёкшихся после длинной ночи губах. Три дня, и мы снова вернёмся к своим образцово-показательным жизням. Пробник кончился. Мы могли бы быть такими, но мы - это мы, и я не жалею об этом - только не сейчас. Это мы. Мы с вами одной крови - вы и я.
Пока, мои лаффные девч0нки. Чмафи-чмафи вас. Я вижу, как ты корчишь недовольное лицо и отмахиваешься от меня, Маришка. Я чувствую, как ты пихаешь меня в плечо и хохочешь, Вита. А я показываю вам язык и смеюсь вместе с вами. И очень сильно вас люблю - только это вам должно быть ясно и без слов.