Опять...
ОПЯТЬ...
Прошло уже более трех лет с момента расставания, но я никак не мог забыть ее лица. Мы были знакомы всего два дня, и это были два чудных дня, когда я чувствовал себя счастливым и несчастным одновременно. Видя ее счастливые глаза, я сходил с ума от их блеска, от той жадности, с которой она разглядывала каждую клеточку моего лица и умилялась каждой морщинке. Она так нежно прижималась ко мне, что по всему моему телу пробегала дрожь, а в душе творилось нечто невообразимое, дыхание мое то останавливалось, то взрывалось вновь, и мне отчаянно не хватало кислорода. И в то же время я судорожно пытался сообразить,как же жить дальше. Увидев ее однажды, я понял, что уже никогда не смогу ее забыть, что моя прежняя жизнь закончилась, и что мне срочно требуется где-то найти ответ, как же жить дальше. На второй день нашей встречи я уже твердо принял решение полностью изменить свою жизнь и посвятить свои дни только ей. До сих пор помню каждую секунду того второго дня. Она вздыхала, смеялась, рассуждала, говорила, слушала, безуспешно что-то пыталась найти в своем пустом холодильнике, поила меня чаем и переживала из-за беспорядка в квартире. А я в ответ что-то мычал и отчаянно хвалил ее чай и спешно заказанную по телефону пиццу.
Это был второй и последний день нашей встречи. Мы еще долго обменивались письмами, иногда разговаривали о какой-то совершеннейшей чепухе по телефону, но больше я ее так ни разу не видел. В какой-то момент она из любящей нежной женщины превратилась в комок нервов, в эдакого морского ежа, и после непродолжительных наших стычек мы разошлись окончательно и бесповоротно. Она перестала отвечать на мои письма, перестала отвечать на звонки, отвесила мне с десяток словесных оплеух и исчезла. Да, я был во многом виноват перед ней. И самая большая моя вина была в том, что я фактически отверг ее на тот, роковой второй день знакомства. Помню ее слова: «Я хочу любить тебя, хочу родить тебе ребенка, хочу жить с тобой и думать только о тебе». А я в ответ пробормотал что-то совершенно непростительное вроде того, что на этот момент я не могу физически внести коррективы в свою жизнь и оставлю на ближайшие полгода все так, как есть. Ей же я предложил какую-то глупость: сказал ей, чтобы она даже и не ждала меня, а я всегда буду идти к ней и постараюсь ее догнать и, в конце концов, найти.
Она это вынесла с той мужественностью, которая присуща настоящей мудрой женщине. Она это перенесла, без скандалов, без упреков. Она даже нашла в себе силы какое-то время общаться со мной, но каждый день нашего общения не приносил ничего хорошего. Она меня колола, а я сначала терпел, потом начал колоть в ответ. И так еще почти месяц до того момента, как она окончательно исчезла из моей жизни. Она нашла свой повод, который я так и не понял, но это было ее право, это был ее собственный повод и ее собственное решение.
С тех пор прошло уже более трех лет, а я все никак не мог забыть ее лицо, никак не мог забыть ее блестящие от радости глаза, ее улыбку и теплоту ее рук и губ. Я уже успел разломать все, что было в моей жизни, начал перекраивать все, что мне не нравилось. В поисках успокоения я рванул за четыре с половиной тысячи километров от дома, но все было тщетно. Она продолжала жить в моем сердце. Я много думал о ней. И все вспоминал ее голос и ее счастливые глаза. Я был готов отдать и променять все, что было в моей жизни лишь на то, чтобы вновь увидеть тот же самый, наполненный нежностью и страстью взгляд.
И вот она сама нашла меня. Однажды от нее пришло коротенькое письмо, в котором она рассказывала, как гуляла со своей дочкой по осеннему городскому парку, и как белка сыпала сверху пожелтевшими листьями. Сердце мое отчаянно заколотилось. Она спрашивала о том, где и как я живу, и еще говорила о том, что целый день думала о том, все ли у меня в порядке. А я никак не верил своим глазам и пытался унять охватившую меня дрожь. В своих письмах она интересовалась, как я живу, удивлялась, расспрашивала обо всем, о чем считала нужным. А я, садясь за очередное письмо, адресованное ей, писал сразу обо всем, что вижу вокруг. Я не говорил ей ничего о том, что я чувствую сейчас, я боялся ее спугнуть, как ребенок боится спугнуть белочку, спускающуюся с дерева, чтобы взять с ладошки орех. Я вновь и вновь писал ей письма, и вновь молчал о том, о чем более всего на свете хотел ей сказать.
Она была сильнее меня. Она не торопилась мне отвечать, из-за чего я жутко страдал. Она не желала рассказывать ничего о себе в ответ на мои робкие просьбы. Она наблюдала за мной, но я так и не понимал, с какой целью. Она не делилась со мной ничем, а я боялся ей сказать о том, что все это время думал только о ней.
Что может потерять человек, если у него ничего нет? Казалось бы, рисковать нечем, и можно, вытащив шашки наголо, броситься вперед, не считаясь с потерями. Я часто размышлял о том, что я когда-то ее потерял насовсем, что мне придется долгие годы и, может быть, десятилетия вспоминать те слова, которые она мне когда-то говорила наедине. Я часто размышлял о том, что было бы, если бы она вновь постучалась в мою дверь и вновь появилась в моей жизни. И вот этот момент настал. Я оказался не готов к этому моменту ровно настолько, насколько я сильно ждал его. Я боялся сделать лишнее движение, боялся вновь потерять забрезжившую надежду на счастье. Я изматывал себя муками выбора - то ли решительно взять и сказать ей, что думал о ней все это время и хочу быть с ней, то ли затаиться и ждать, ждать, ждать, когда она каким-либо образом даст понять о своих намерениях.
Так прошло еще несколько месяцев. Она все так же неохотно писала коротенькие ничего не значащие письма, а я все так же в ответ нес какую-то чепуху о том, что здесь, на другом конце земли, совсем другая луна и совсем другое небо. В какой-то момент в моей душе поселилось нехорошее чувство, что я так и не узнал ее, что она для меня до сих пор остается совершеннейшей загадкой, биться над разгадыванием которой уже совершенно нет сил. От решительных действий я отказался еще тогда, когда она мне впервые написала после стольких лет нашего молчания. Но теперь все более очевидным становилось то, что терпеть я уже больше также не могу.
Наступил день, когда я решил не писать ей ответ. Проснувшись в чрезвычайно положительном расположении духа, я умылся, принял душ, поработал от души и в обед взял телефон в руки. До возвращения на большую землю мне оставалось чуть более трех месяцев, но я больше не хотел ждать. Я решил, что терять мне нечего кроме ничего не значащей переписки и осознания того, что она хотя бы на секунду вспоминает обо мне. Я набрал ее номер в твердом намерении сказать ей все, что творится в моей душе. Она подняла трубку.
Я не стал ждать и говорить стандартных фраз о том, как идут дела. С первых же мгновений, сбиваясь и захлебываясь своими собственными словами, я начал говорить ей о том, как я люблю ее, о том, как много она для меня значит в жизни, и о том, что кроме нее мне нет счастья и покоя. Я говорил ей о том, что за три года я ни на секунду не забывал то, как блестят ее счастливые глаза, как я мечтаю о том, чтобы вновь почувствовать ее руки в своих руках, чтобы обнять ее и никогда больше в жизни не отпускать.
Она молчала, не перебивая меня ни на секунду, а я все говорил и говорил, не желая останавливаться, где-то в душе опасаясь, что она может отвергнуть меня. Но когда я все-таки замолчал, она сказала мне то, чего я никак не ожидал услышать ни в каких своих предположениях...
Прошло уже более трех лет с момента расставания, но я никак не мог забыть ее лица. Мы были знакомы всего два дня, и это были два чудных дня, когда я чувствовал себя счастливым и несчастным одновременно. Видя ее счастливые глаза, я сходил с ума от их блеска, от той жадности, с которой она разглядывала каждую клеточку моего лица и умилялась каждой морщинке. Она так нежно прижималась ко мне, что по всему моему телу пробегала дрожь, а в душе творилось нечто невообразимое, дыхание мое то останавливалось, то взрывалось вновь, и мне отчаянно не хватало кислорода. И в то же время я судорожно пытался сообразить,как же жить дальше. Увидев ее однажды, я понял, что уже никогда не смогу ее забыть, что моя прежняя жизнь закончилась, и что мне срочно требуется где-то найти ответ, как же жить дальше. На второй день нашей встречи я уже твердо принял решение полностью изменить свою жизнь и посвятить свои дни только ей. До сих пор помню каждую секунду того второго дня. Она вздыхала, смеялась, рассуждала, говорила, слушала, безуспешно что-то пыталась найти в своем пустом холодильнике, поила меня чаем и переживала из-за беспорядка в квартире. А я в ответ что-то мычал и отчаянно хвалил ее чай и спешно заказанную по телефону пиццу.
Это был второй и последний день нашей встречи. Мы еще долго обменивались письмами, иногда разговаривали о какой-то совершеннейшей чепухе по телефону, но больше я ее так ни разу не видел. В какой-то момент она из любящей нежной женщины превратилась в комок нервов, в эдакого морского ежа, и после непродолжительных наших стычек мы разошлись окончательно и бесповоротно. Она перестала отвечать на мои письма, перестала отвечать на звонки, отвесила мне с десяток словесных оплеух и исчезла. Да, я был во многом виноват перед ней. И самая большая моя вина была в том, что я фактически отверг ее на тот, роковой второй день знакомства. Помню ее слова: «Я хочу любить тебя, хочу родить тебе ребенка, хочу жить с тобой и думать только о тебе». А я в ответ пробормотал что-то совершенно непростительное вроде того, что на этот момент я не могу физически внести коррективы в свою жизнь и оставлю на ближайшие полгода все так, как есть. Ей же я предложил какую-то глупость: сказал ей, чтобы она даже и не ждала меня, а я всегда буду идти к ней и постараюсь ее догнать и, в конце концов, найти.
Она это вынесла с той мужественностью, которая присуща настоящей мудрой женщине. Она это перенесла, без скандалов, без упреков. Она даже нашла в себе силы какое-то время общаться со мной, но каждый день нашего общения не приносил ничего хорошего. Она меня колола, а я сначала терпел, потом начал колоть в ответ. И так еще почти месяц до того момента, как она окончательно исчезла из моей жизни. Она нашла свой повод, который я так и не понял, но это было ее право, это был ее собственный повод и ее собственное решение.
С тех пор прошло уже более трех лет, а я все никак не мог забыть ее лицо, никак не мог забыть ее блестящие от радости глаза, ее улыбку и теплоту ее рук и губ. Я уже успел разломать все, что было в моей жизни, начал перекраивать все, что мне не нравилось. В поисках успокоения я рванул за четыре с половиной тысячи километров от дома, но все было тщетно. Она продолжала жить в моем сердце. Я много думал о ней. И все вспоминал ее голос и ее счастливые глаза. Я был готов отдать и променять все, что было в моей жизни лишь на то, чтобы вновь увидеть тот же самый, наполненный нежностью и страстью взгляд.
И вот она сама нашла меня. Однажды от нее пришло коротенькое письмо, в котором она рассказывала, как гуляла со своей дочкой по осеннему городскому парку, и как белка сыпала сверху пожелтевшими листьями. Сердце мое отчаянно заколотилось. Она спрашивала о том, где и как я живу, и еще говорила о том, что целый день думала о том, все ли у меня в порядке. А я никак не верил своим глазам и пытался унять охватившую меня дрожь. В своих письмах она интересовалась, как я живу, удивлялась, расспрашивала обо всем, о чем считала нужным. А я, садясь за очередное письмо, адресованное ей, писал сразу обо всем, что вижу вокруг. Я не говорил ей ничего о том, что я чувствую сейчас, я боялся ее спугнуть, как ребенок боится спугнуть белочку, спускающуюся с дерева, чтобы взять с ладошки орех. Я вновь и вновь писал ей письма, и вновь молчал о том, о чем более всего на свете хотел ей сказать.
Она была сильнее меня. Она не торопилась мне отвечать, из-за чего я жутко страдал. Она не желала рассказывать ничего о себе в ответ на мои робкие просьбы. Она наблюдала за мной, но я так и не понимал, с какой целью. Она не делилась со мной ничем, а я боялся ей сказать о том, что все это время думал только о ней.
Что может потерять человек, если у него ничего нет? Казалось бы, рисковать нечем, и можно, вытащив шашки наголо, броситься вперед, не считаясь с потерями. Я часто размышлял о том, что я когда-то ее потерял насовсем, что мне придется долгие годы и, может быть, десятилетия вспоминать те слова, которые она мне когда-то говорила наедине. Я часто размышлял о том, что было бы, если бы она вновь постучалась в мою дверь и вновь появилась в моей жизни. И вот этот момент настал. Я оказался не готов к этому моменту ровно настолько, насколько я сильно ждал его. Я боялся сделать лишнее движение, боялся вновь потерять забрезжившую надежду на счастье. Я изматывал себя муками выбора - то ли решительно взять и сказать ей, что думал о ней все это время и хочу быть с ней, то ли затаиться и ждать, ждать, ждать, когда она каким-либо образом даст понять о своих намерениях.
Так прошло еще несколько месяцев. Она все так же неохотно писала коротенькие ничего не значащие письма, а я все так же в ответ нес какую-то чепуху о том, что здесь, на другом конце земли, совсем другая луна и совсем другое небо. В какой-то момент в моей душе поселилось нехорошее чувство, что я так и не узнал ее, что она для меня до сих пор остается совершеннейшей загадкой, биться над разгадыванием которой уже совершенно нет сил. От решительных действий я отказался еще тогда, когда она мне впервые написала после стольких лет нашего молчания. Но теперь все более очевидным становилось то, что терпеть я уже больше также не могу.
Наступил день, когда я решил не писать ей ответ. Проснувшись в чрезвычайно положительном расположении духа, я умылся, принял душ, поработал от души и в обед взял телефон в руки. До возвращения на большую землю мне оставалось чуть более трех месяцев, но я больше не хотел ждать. Я решил, что терять мне нечего кроме ничего не значащей переписки и осознания того, что она хотя бы на секунду вспоминает обо мне. Я набрал ее номер в твердом намерении сказать ей все, что творится в моей душе. Она подняла трубку.
Я не стал ждать и говорить стандартных фраз о том, как идут дела. С первых же мгновений, сбиваясь и захлебываясь своими собственными словами, я начал говорить ей о том, как я люблю ее, о том, как много она для меня значит в жизни, и о том, что кроме нее мне нет счастья и покоя. Я говорил ей о том, что за три года я ни на секунду не забывал то, как блестят ее счастливые глаза, как я мечтаю о том, чтобы вновь почувствовать ее руки в своих руках, чтобы обнять ее и никогда больше в жизни не отпускать.
Она молчала, не перебивая меня ни на секунду, а я все говорил и говорил, не желая останавливаться, где-то в душе опасаясь, что она может отвергнуть меня. Но когда я все-таки замолчал, она сказала мне то, чего я никак не ожидал услышать ни в каких своих предположениях...