В счет будущего 14 февраля. Шекспир и love at first glance. Или не love.
Если не считать той, самой первой постановки театра Тихоокеанского флота, двенадцатых ночей у меня было тридцать шесть. В смысле, трижды двенадцать.
Первой стала советская костюмная экранизация 1955 года с Кларой Лучко. Яркая, хорошо и сжато поставленная. Манера игры - старой школы, едва ли не довоенной. Все двусмысленные шутки вычищены. Идеальный школьный Шекспир. И там лучший сэр Эндрю (трусливый рыцарь). Его Вицин играет потому что. Я не могу сказать, что это моя любимая экранизация, далеко не так. Но она меня просветила насчет... вот взираешь ты вежливо на эту прямую как шпала игру, на эти академические ракурсы. На классицизм по-советски. А потом раз - деталька, интонация, улыбка в глазах. И до тебя доходит, что эти монументальные люди понимали оттенки не хуже, а лучше нас, состоящих из полутонов.
Постановка "Современника" совсем другая. Еще бы, это уже семидесятые. Спектакль вычурно-небрежный. Изысканный такой капустник. Все двусмысленности и остроты ниже пояса на месте. А у Себастьяна-Нееловой такое лицо после закадрового общения с Оливией, что до венчания они, похоже, немножко недотерпели. Оливию играет Анастасия Вертинская, и она себя в кадре обожает. Манерная, несуразная красавица. Ботичеллиевский макияж - медовые локоны вдоль лица, белесые брови и ресницы, от которых лицо делается немножко неотмирным. Откровеннейший вырез со шнуровкой на якобы траурном платье. Он такой, чтобы подчеркнуть ее силуэт - она в этом спектакле двигается, вся изогнувшись буквой S, чтобы походить на средневековых Мадонн. Одновременно и насмешка, и отсылка. Чудачка она, эта Оливия, но очень быстро и рационально соображает. На ее фоне Неелова-Цезарио похожа на случайного принца, забредшего из соседнего фильма. Из еще какой-нибудь ироничной советской экранизации, может, даже Уайльда. А что. Тут всяко веселее! Виола и Себастьян у Нееловой, кстати, разные. Но на юношу не похожи ни тот, ни та. Хотя Себастьян мне определенно понравился. По нему легко угадывается, каким был бы этот рассудительно-авантюрный мальчик, будь он... мальчик.
Спектакль самоиро... нет, даже не самоироничный, а самоехидный. Еще шаг - и все это рассыплется фарсом. Но шаг так и не будет сделан. Обязательный компонент комедии - грусть - на месте:
"И все те же пьесы ставит мир,
И зрителю нужно одно и то ж".
А кто бы спорил.
Третья версия - любимая. Она старенькая, 1996 года, производства Ирландии, Британии и США. Это очень странная постановка... Для начала, это не комедия. Трагикомедия, может быть. В смысле, она не смешная! Ее изначально ставили по-другому. У Виолы-Нееловой, когда она расспрашивает капитана о герцоге Орсино и его матримониальном статусе, лицо озорное. Она высказывается прямо в камеру, непосредственно посвящая зрителей в свою затею. Кажется, что в финале она воскликнет: Mischief managed!)) А здесь все всерьез, выползают из моря мокрые, недосчитываются братьев. И вдруг понимаешь: Виола переодевается в мальчика не просто чтобы выжить, устроиться ко двору, выйти замуж за Орсино. Ей нужно одеться в одежду якобы погибшего брата (ирония - брат не выплыл, а сундучок с его вещами вынесло), назваться пусть не его именем, но принять его облик. Ей так проще.
Виолу и Себастьяна в кои то веки играют два разных человека. Причем действительно похожих, могли бы быть братом и сестрой. И оба - очень приятные, не знаешь, в кого влюбиться. Оливия интересная и спорная: молодая Хелена Бонэм-Картер. Она мне даже в "Гарри Поттере" Беллатрису испортить умудрилась, хотя казалось бы! Мне искренне кажется, что ей только городских сумасшедших играть. Не в плохом смысле - она хорошая характерная актриса. Вот Красная Королева в "Алисе" из нее вышла на ура, и вышла бы еще лучше, если бы продюсеры понимали, что снимают. И Моргана в стареньком сериале "Великий Мерлин" хорошая. А романтические героини, с этим ее тяжеловатым лицом, с гипертрофированно живой мимикой... ох. Зато темперамент - оливко... оливьев... подходящий!
Но какой там неприятный Орсино. Он и так-то самовлюбленный кретин в некоторых отношениях, а в исполнении Тоби Стивенса - во всех. Вообще на редкость антипатичный актер. И когда он валяется на кушетке с печоринским видом и картинно тоскует по Оливии, хочется сказать: "Иди повоюй уже" (там за кадром идет какая-то война, для полноты картины). Зато эта экранизация выгодно отличается тем, что их там всех слегка ведет, искрит и колбасит, и Виолу с несимпатичным Орсино - тоже. Он явно предпочитает женщин, и до него не сразу дошло, кто таков его очаровательный слуга. Но что Цезарио в него по уши, он понял очень хорошо. И не удивился. Зато обрадовался - когда все прояснилось. Занятно: в постановке "Современника" взаимодействия больше у Виолы и Оливии, а в этой - у Виолы и Орсино. От влюбленной Оливии Виола здесь вообще не знает, как отделаться, ей даже не смешно. Виоле-Нееловой - по меньшей мере забавно. Она трикстер в юбке, простите, в штанах.
Далее. Даже сэр Тоби и компашка не делают эту экранизацию истинной комедией. Знаменитая дуэль здесь выглядит глупее некуда, но... мелькает мысль: "Они ж оба не умеют фехтовать, как бы чего не вышло, осторожно ты!". Над напыщенным Мальволио в желтых чулках смеешься во всех постановках. Кроме этой. Розыгрыш выглядит злым, его последствия ложатся легкой тенью на всеобщий праздник. И быстрое "пошлите кого-нибудь, пусть его успокоит" не поможет - Мальволио собирает чемоданчик и уходит. Не простил. И сэр Эндрю, трусливый рыцарь, уходит, затуманившись челом, и Виола задумчиво смотрит ему вслед. Он здесь не очень-то и нелепый. То есть нелепый, конечно, но его играет актер с тонким, серьезным лицом. Для сравнения, в "Современнике" - клоун Константин Райкин. А здесь такой вот нелепый трусоватый джентльмен, который правда на что-то надеялся... а когда все понял - церемонно поцеловал Оливии пальцы с новеньким обручальным кольцом, сунул руки в карманы и ушел. Шут с пронзительными темными глазами... ну тоже уходит, разумеется. Он возвращается из ниоткуда в начале истории и уходит в конце, когда пьеса сыграна. Именно он, а не Виола, бросает прощальный взгляд в камеру, на зрителя. Дальше только сопки над морем, тучи над морем, свет над морем - родные, понятные душе моей пейзажи.
Ну как, весело? Вот то-то и оно. И радостно, и грустно, но не весело. Влюбленные счастливы, правда: их закружило и унесло лето. А почему у Шекспира везде сплошное безрассудство? И разве можно пожениться в первую, вторую... третью встречу? Да как вам сказать. Можно. Шекспир всегда говорит правду, какой бы странной она ни была. От сочетания реалистичного мира и вымышленных городов, от этой знакомой, но сдвинутой куда-то вбок "общеевропейской стилистики" возникает ощущение альтернативного мира. Европа, но не та, война, но не эта. Я люблю это чувство и радуюсь ему везде, где нахожу его. В некоторых черно-белых фото, в некоторых песнях, фильмах… Оно вообще-то редкое.
В 2012 году современный "Глобус" ставил Шекспира в стилистике елизаветинского театра, с максимально аутентичными декорациями, стоячими местами (готовы три часа на ногах приобщаться к прекрасному?). И полностью мужским составом. Сбылась мечта моей подруги посмотреть, что за Виола получится у мужчины, которому надо сыграть женщину, играющую мужчину. Может, я недостаточно подкована, но мне казалось, что женские роли в том, первом "Глобусе" исполняли юноши. Вот вам две сцены. Оливия-Цезарио и Оливия-Мальволио (знаменитый прогон с желтыми чулками). Мальволио играет Стивен Фрай, и играет, ничего не скажешь, хорошо. Но Оливия - это мужик лет шестидесяти.
Короче, если постановщики хотели, чтобы зрители ржали в голос, то они своей цели добились. Но я "Двенадцатую ночь" всегда воспринимала как историю любви, присыпанную нелепицей и приправленную гендерной путаницей. А в «Глобусе», видимо, так не считали. У них смешно. Смешно. Но где тот веселящий воздух всеобщей влюбленности, которая, со слов Оливии, наверное, заразна... как ковид?)) То есть она-то не с ковидом сравнивала, но сейчас сравнили бы так.
Любви с первого взгляда, может, и не бывает. А солнечный удар бывает. Шекспир и тут не соврал, ну что ты будешь делать.
В школе мне нравился мальчик. Он мне - да, а я ему - нет. Я хотела... с ним говорить о книжках. Нет, не только о книжках, и уж точно не только говорить. Но книжки - обязательно))) В реальности мы книжками молча обменивались, швыряя их друг другу на парту. Он-то кидал метко, а я однажды перестаралась, и книжка улетела под парту.
В один прекрасный момент я подумала:
- И чего я зациклилась? Он что, единственный парень на планете?
И посмотрела вдаль. В дальнем конце школьного коридора двигался мальчишеский силуэт. Я его, собственно, толком не различила с такого расстояния. Просто увидела, что кто-то вдалеке выделяется из толпы. Он как-то отличался. Он по-другому двигался. Он... был светлее других.
- Во! - сказала я себе. - Влюблюсь в этого. Он такой...
(я присмотрелась)
- ...такой...
(догадка была уже близко)
- ...такой ОН, - мрачно закончила я.
Ну да. Это был он самый, просто в новой куртке после каникул. Или даже в старой. Не надо видеть лица, чтобы сработала эта невидимая вспышка, подсвечивающая одного - на фоне толпы. Прикольно, да?
Второй раз я увидела эту невидимую вспышку много лет спустя. И мне не понравилось. Хотя спроси меня - повторишь? - повторю.
А что же тот, первый, с книжками? Да хорошо все с ним. После выпуска я ему позвонила, проинформировала, что я его люблю и положила трубку. Я встречалась с мальчиком, мне было как-то не до школьных любовей. С этим мальчиком за ручку он меня вскоре и встретил. Странно посмотрел.
Надпись на экране: "ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ".
Через десять лет он мне написал. Что его сподвигло, я догадываюсь, но это не мое дело. Провисев в аське несколько недель, мы решили попить кофе. Я впрыгнула в платье, потом в туфли, скатилась по лестнице, вылетела из подъезда, прыгнула через три ступени крыльца прямо на асфальт и полетела дальше сквозь тополиный пух и солнце. Помню, что мне не было тяжело бежать. Совсем. Меня подхватило ликованием как легким ветром. Мама и бабушка проводили меня взглядом с балкона и переглянулись. Как два второстепенных персонажа, поясняющих ситуацию зрителю (интересно, может, у таких ромкомов тоже бывают зрители? невидимые?).
- Куда это она так понеслась? - с интересом спросила бабушка.
- А к ХХХ, - ответила мама.
- Все понятно.
Они-то меня знали))) Я бежала не на свидание. Я бежала говорить о книжках с человеком, с которым я хотела говорить в пятнадцать лет. Меня в тот момент было бульдозером не остановить, наверное.
От той встречи у меня остались смутные засвеченные кадры. Автобус с открытыми настежь окнами, две вытянутые руки рядом - мы сравниваем загар, у меня он кофейный, холодный, у него золотистый. Загар светловолосых. Какое-то очаровательное крохотное кафе под мостом (да, буквально, это то место, где Золотой мост врезается в город). Я хватаю сахарницу, сахарница сопротивляется, я встряхиваю ее от души, глядя ему в лицо... и сахар уже не только в чае. Машина времени: двадцать семь? нет, семнадцать. Любовь? Неа. Десять лет прошло, и свободна я не была. А если бы и была... В пятнадцать я примерно представляла, каким он вырастет. Где-то на просторах Ютуба гулял сто лет назад ролик: "Джулиан Ассанж танцует в ночном клубе в Рейкьявике". Не знаю, Ассанж ли в том ролике, но похож. Там такой разболтанный гик самозабвенно танцует сам с собой. Вот примерно этого - по духу - я ожидала. А он вырос совсем другим. Приятный и весьма неглупый парень с хорошей профессией. Очень домашний. Из него и семьянин потом неплохой вышел. А я есть я, и мне нужно другое.
- Никогда не думала, что он вырастет таким, - сказала моя лучшая подруга.
- Я тоже, - сказала я.
Мы сидели на летней детской площадке, над головой кружили и свистели стрижи, и я рассказывала ей о том, как закрываются гештальты. Двери в прошлое. Двери в лето. Давно это было.
Если в жизни бывает любая чушь, то почему бы ей и на сцене не бывать?
В "Сне в летнюю ночь" Шекспир оставил Деметрия заколдованным, потому что никакой принципиальной разницы между такой влюбленностью, солнечным ударом и эльфийским спецсредством нет. Все один фиг - ослиные ушки и праздник жизни))
Первой стала советская костюмная экранизация 1955 года с Кларой Лучко. Яркая, хорошо и сжато поставленная. Манера игры - старой школы, едва ли не довоенной. Все двусмысленные шутки вычищены. Идеальный школьный Шекспир. И там лучший сэр Эндрю (трусливый рыцарь). Его Вицин играет потому что. Я не могу сказать, что это моя любимая экранизация, далеко не так. Но она меня просветила насчет... вот взираешь ты вежливо на эту прямую как шпала игру, на эти академические ракурсы. На классицизм по-советски. А потом раз - деталька, интонация, улыбка в глазах. И до тебя доходит, что эти монументальные люди понимали оттенки не хуже, а лучше нас, состоящих из полутонов.
Постановка "Современника" совсем другая. Еще бы, это уже семидесятые. Спектакль вычурно-небрежный. Изысканный такой капустник. Все двусмысленности и остроты ниже пояса на месте. А у Себастьяна-Нееловой такое лицо после закадрового общения с Оливией, что до венчания они, похоже, немножко недотерпели. Оливию играет Анастасия Вертинская, и она себя в кадре обожает. Манерная, несуразная красавица. Ботичеллиевский макияж - медовые локоны вдоль лица, белесые брови и ресницы, от которых лицо делается немножко неотмирным. Откровеннейший вырез со шнуровкой на якобы траурном платье. Он такой, чтобы подчеркнуть ее силуэт - она в этом спектакле двигается, вся изогнувшись буквой S, чтобы походить на средневековых Мадонн. Одновременно и насмешка, и отсылка. Чудачка она, эта Оливия, но очень быстро и рационально соображает. На ее фоне Неелова-Цезарио похожа на случайного принца, забредшего из соседнего фильма. Из еще какой-нибудь ироничной советской экранизации, может, даже Уайльда. А что. Тут всяко веселее! Виола и Себастьян у Нееловой, кстати, разные. Но на юношу не похожи ни тот, ни та. Хотя Себастьян мне определенно понравился. По нему легко угадывается, каким был бы этот рассудительно-авантюрный мальчик, будь он... мальчик.
Спектакль самоиро... нет, даже не самоироничный, а самоехидный. Еще шаг - и все это рассыплется фарсом. Но шаг так и не будет сделан. Обязательный компонент комедии - грусть - на месте:
"И все те же пьесы ставит мир,
И зрителю нужно одно и то ж".
А кто бы спорил.
Третья версия - любимая. Она старенькая, 1996 года, производства Ирландии, Британии и США. Это очень странная постановка... Для начала, это не комедия. Трагикомедия, может быть. В смысле, она не смешная! Ее изначально ставили по-другому. У Виолы-Нееловой, когда она расспрашивает капитана о герцоге Орсино и его матримониальном статусе, лицо озорное. Она высказывается прямо в камеру, непосредственно посвящая зрителей в свою затею. Кажется, что в финале она воскликнет: Mischief managed!)) А здесь все всерьез, выползают из моря мокрые, недосчитываются братьев. И вдруг понимаешь: Виола переодевается в мальчика не просто чтобы выжить, устроиться ко двору, выйти замуж за Орсино. Ей нужно одеться в одежду якобы погибшего брата (ирония - брат не выплыл, а сундучок с его вещами вынесло), назваться пусть не его именем, но принять его облик. Ей так проще.
Виолу и Себастьяна в кои то веки играют два разных человека. Причем действительно похожих, могли бы быть братом и сестрой. И оба - очень приятные, не знаешь, в кого влюбиться. Оливия интересная и спорная: молодая Хелена Бонэм-Картер. Она мне даже в "Гарри Поттере" Беллатрису испортить умудрилась, хотя казалось бы! Мне искренне кажется, что ей только городских сумасшедших играть. Не в плохом смысле - она хорошая характерная актриса. Вот Красная Королева в "Алисе" из нее вышла на ура, и вышла бы еще лучше, если бы продюсеры понимали, что снимают. И Моргана в стареньком сериале "Великий Мерлин" хорошая. А романтические героини, с этим ее тяжеловатым лицом, с гипертрофированно живой мимикой... ох. Зато темперамент - оливко... оливьев... подходящий!
Но какой там неприятный Орсино. Он и так-то самовлюбленный кретин в некоторых отношениях, а в исполнении Тоби Стивенса - во всех. Вообще на редкость антипатичный актер. И когда он валяется на кушетке с печоринским видом и картинно тоскует по Оливии, хочется сказать: "Иди повоюй уже" (там за кадром идет какая-то война, для полноты картины). Зато эта экранизация выгодно отличается тем, что их там всех слегка ведет, искрит и колбасит, и Виолу с несимпатичным Орсино - тоже. Он явно предпочитает женщин, и до него не сразу дошло, кто таков его очаровательный слуга. Но что Цезарио в него по уши, он понял очень хорошо. И не удивился. Зато обрадовался - когда все прояснилось. Занятно: в постановке "Современника" взаимодействия больше у Виолы и Оливии, а в этой - у Виолы и Орсино. От влюбленной Оливии Виола здесь вообще не знает, как отделаться, ей даже не смешно. Виоле-Нееловой - по меньшей мере забавно. Она трикстер в юбке, простите, в штанах.
Далее. Даже сэр Тоби и компашка не делают эту экранизацию истинной комедией. Знаменитая дуэль здесь выглядит глупее некуда, но... мелькает мысль: "Они ж оба не умеют фехтовать, как бы чего не вышло, осторожно ты!". Над напыщенным Мальволио в желтых чулках смеешься во всех постановках. Кроме этой. Розыгрыш выглядит злым, его последствия ложатся легкой тенью на всеобщий праздник. И быстрое "пошлите кого-нибудь, пусть его успокоит" не поможет - Мальволио собирает чемоданчик и уходит. Не простил. И сэр Эндрю, трусливый рыцарь, уходит, затуманившись челом, и Виола задумчиво смотрит ему вслед. Он здесь не очень-то и нелепый. То есть нелепый, конечно, но его играет актер с тонким, серьезным лицом. Для сравнения, в "Современнике" - клоун Константин Райкин. А здесь такой вот нелепый трусоватый джентльмен, который правда на что-то надеялся... а когда все понял - церемонно поцеловал Оливии пальцы с новеньким обручальным кольцом, сунул руки в карманы и ушел. Шут с пронзительными темными глазами... ну тоже уходит, разумеется. Он возвращается из ниоткуда в начале истории и уходит в конце, когда пьеса сыграна. Именно он, а не Виола, бросает прощальный взгляд в камеру, на зрителя. Дальше только сопки над морем, тучи над морем, свет над морем - родные, понятные душе моей пейзажи.
Click to viewНу как, весело? Вот то-то и оно. И радостно, и грустно, но не весело. Влюбленные счастливы, правда: их закружило и унесло лето. А почему у Шекспира везде сплошное безрассудство? И разве можно пожениться в первую, вторую... третью встречу? Да как вам сказать. Можно. Шекспир всегда говорит правду, какой бы странной она ни была. От сочетания реалистичного мира и вымышленных городов, от этой знакомой, но сдвинутой куда-то вбок "общеевропейской стилистики" возникает ощущение альтернативного мира. Европа, но не та, война, но не эта. Я люблю это чувство и радуюсь ему везде, где нахожу его. В некоторых черно-белых фото, в некоторых песнях, фильмах… Оно вообще-то редкое.
В 2012 году современный "Глобус" ставил Шекспира в стилистике елизаветинского театра, с максимально аутентичными декорациями, стоячими местами (готовы три часа на ногах приобщаться к прекрасному?). И полностью мужским составом. Сбылась мечта моей подруги посмотреть, что за Виола получится у мужчины, которому надо сыграть женщину, играющую мужчину. Может, я недостаточно подкована, но мне казалось, что женские роли в том, первом "Глобусе" исполняли юноши. Вот вам две сцены. Оливия-Цезарио и Оливия-Мальволио (знаменитый прогон с желтыми чулками). Мальволио играет Стивен Фрай, и играет, ничего не скажешь, хорошо. Но Оливия - это мужик лет шестидесяти.
Короче, если постановщики хотели, чтобы зрители ржали в голос, то они своей цели добились. Но я "Двенадцатую ночь" всегда воспринимала как историю любви, присыпанную нелепицей и приправленную гендерной путаницей. А в «Глобусе», видимо, так не считали. У них смешно. Смешно. Но где тот веселящий воздух всеобщей влюбленности, которая, со слов Оливии, наверное, заразна... как ковид?)) То есть она-то не с ковидом сравнивала, но сейчас сравнили бы так.
Любви с первого взгляда, может, и не бывает. А солнечный удар бывает. Шекспир и тут не соврал, ну что ты будешь делать.
В школе мне нравился мальчик. Он мне - да, а я ему - нет. Я хотела... с ним говорить о книжках. Нет, не только о книжках, и уж точно не только говорить. Но книжки - обязательно))) В реальности мы книжками молча обменивались, швыряя их друг другу на парту. Он-то кидал метко, а я однажды перестаралась, и книжка улетела под парту.
В один прекрасный момент я подумала:
- И чего я зациклилась? Он что, единственный парень на планете?
И посмотрела вдаль. В дальнем конце школьного коридора двигался мальчишеский силуэт. Я его, собственно, толком не различила с такого расстояния. Просто увидела, что кто-то вдалеке выделяется из толпы. Он как-то отличался. Он по-другому двигался. Он... был светлее других.
- Во! - сказала я себе. - Влюблюсь в этого. Он такой...
(я присмотрелась)
- ...такой...
(догадка была уже близко)
- ...такой ОН, - мрачно закончила я.
Ну да. Это был он самый, просто в новой куртке после каникул. Или даже в старой. Не надо видеть лица, чтобы сработала эта невидимая вспышка, подсвечивающая одного - на фоне толпы. Прикольно, да?
Второй раз я увидела эту невидимую вспышку много лет спустя. И мне не понравилось. Хотя спроси меня - повторишь? - повторю.
А что же тот, первый, с книжками? Да хорошо все с ним. После выпуска я ему позвонила, проинформировала, что я его люблю и положила трубку. Я встречалась с мальчиком, мне было как-то не до школьных любовей. С этим мальчиком за ручку он меня вскоре и встретил. Странно посмотрел.
Надпись на экране: "ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ".
Через десять лет он мне написал. Что его сподвигло, я догадываюсь, но это не мое дело. Провисев в аське несколько недель, мы решили попить кофе. Я впрыгнула в платье, потом в туфли, скатилась по лестнице, вылетела из подъезда, прыгнула через три ступени крыльца прямо на асфальт и полетела дальше сквозь тополиный пух и солнце. Помню, что мне не было тяжело бежать. Совсем. Меня подхватило ликованием как легким ветром. Мама и бабушка проводили меня взглядом с балкона и переглянулись. Как два второстепенных персонажа, поясняющих ситуацию зрителю (интересно, может, у таких ромкомов тоже бывают зрители? невидимые?).
- Куда это она так понеслась? - с интересом спросила бабушка.
- А к ХХХ, - ответила мама.
- Все понятно.
Они-то меня знали))) Я бежала не на свидание. Я бежала говорить о книжках с человеком, с которым я хотела говорить в пятнадцать лет. Меня в тот момент было бульдозером не остановить, наверное.
От той встречи у меня остались смутные засвеченные кадры. Автобус с открытыми настежь окнами, две вытянутые руки рядом - мы сравниваем загар, у меня он кофейный, холодный, у него золотистый. Загар светловолосых. Какое-то очаровательное крохотное кафе под мостом (да, буквально, это то место, где Золотой мост врезается в город). Я хватаю сахарницу, сахарница сопротивляется, я встряхиваю ее от души, глядя ему в лицо... и сахар уже не только в чае. Машина времени: двадцать семь? нет, семнадцать. Любовь? Неа. Десять лет прошло, и свободна я не была. А если бы и была... В пятнадцать я примерно представляла, каким он вырастет. Где-то на просторах Ютуба гулял сто лет назад ролик: "Джулиан Ассанж танцует в ночном клубе в Рейкьявике". Не знаю, Ассанж ли в том ролике, но похож. Там такой разболтанный гик самозабвенно танцует сам с собой. Вот примерно этого - по духу - я ожидала. А он вырос совсем другим. Приятный и весьма неглупый парень с хорошей профессией. Очень домашний. Из него и семьянин потом неплохой вышел. А я есть я, и мне нужно другое.
- Никогда не думала, что он вырастет таким, - сказала моя лучшая подруга.
- Я тоже, - сказала я.
Мы сидели на летней детской площадке, над головой кружили и свистели стрижи, и я рассказывала ей о том, как закрываются гештальты. Двери в прошлое. Двери в лето. Давно это было.
Если в жизни бывает любая чушь, то почему бы ей и на сцене не бывать?
В "Сне в летнюю ночь" Шекспир оставил Деметрия заколдованным, потому что никакой принципиальной разницы между такой влюбленностью, солнечным ударом и эльфийским спецсредством нет. Все один фиг - ослиные ушки и праздник жизни))