Ветер из Антарктиды.
Когда я проснулась утром первого января, в доме было тихо. Не каждый способен безмятежно проспать чье-то хлопотное утро (завтрак, посуду помыть, сборы, рюкзак, ключ в замке, дверь), но я способна, и мне в очередной раз это удалось. Это было как первый день долгих летних каникул. Я вышла с черного хода, звякнув калиткой, подошла к воде - по-моему, еще не кончился отлив, и пеликанов было не видно. Да и людей тоже. Стоял серенький теплый день. Так начинался 2020 год.
В детстве я любила совмещать два цветных слайда и рассматривать потом на свет фантасмагорические картинки, где Ленинград накладывался на Валаам, Валаам - на Владивосток, Владивосток - на тот прудик с домиком в центре и двумя белыми лебедями... он должен быть недалеко от Севастопольской, и я его там искала, но не нашла. Предположим, он остался в Москве моей молодой матери.
Попробуем повторить фокус.
...Антарктический ветер охладил наконец перегревшийся поселок. Он шумел в пальмовых кронах, от него стонали стекла, и в доме воздух стремительно наливался прохладой. А днем было +42. При такой температуре вопрос жизни, Вселенной и всего такого действительно перестает быть актуальным. Но уже на закате можно сгонять к океану.
Лес и буш, тронутые пожаром, - не тем, что сейчас выгрызает клоками древесную шерсть, точит шкуру огромного континента, а прошлогодним. Старый огонь. На подступах к океану стали попадаться языки песка. Белый-белый, мягкий, как в самой приветливой тропической лагуне песок лижет тропу. Обугленные шишки банксий, яркие на белом, молодая зелень брызгами. Буш. Стрекозы здесь прозрачно-черные, сухонькие, похожи на приморских стрекоз моего детства, только те красные. А вот кто здесь красный, так это муравьи. Красные яростные воины миниатюрного Марса. Если поднести палец - не свернет, а пойдет в атаку, воздев жвала.
И вот они, тускло-розовые, с отливом в разбавленную киноварь, слоистые скалы. Внизу - бирюзовая ярость океана, вдали - туманный горизонт. Над сопками стоят Венера и яркий полумесяц (честная, точная половинка Луны - поделим Луну по-братски!).
Когда тускнеет горизонт, набирают силу цикады. Одна из них так тарахтела в огромном одиноком кусте, что мы приняли этот звук за далекий техноген - мотор, неисправный радиоприемник, но никак не цикада. Но это была она - стоило ткнуть палочкой в куст, как она смолкла и потом запела опять. Ее даже океан не глушил.
Обратный путь - уже после заката: как муравьишка домой спешил. В Австралии не успел бы - южное солнце гаснет стремительно. Огненный краешек над холмами, медовый воздух от края до края - и вот уже вы шагаете к машине в сумерках. Над сумеречной землей пролетела мышь (не лисица, у них разный полет). Рассмеялась неприязненно кукабарра, и смех ее раскатился над всей долиной, а когда совсем стемнело, так, что песок в ложбинах стал белеть смутно и пронзительно, и в дереве у тропы мне померещился одинокий человек - на сцену вышел воллаби.
Он не показался на глаза, просто кустарник слева от тропы затрещал так, словно сквозь него ломится здоровый пес. И я услышала это характерное, ни на что не похожее "бэумс-бэумс". Тугой прыгучий мячик в густом подлеске. Увидеть воллаби в природе, а не в зоосаде, мне удалось позже, в штате Виктория - он вышел из лесу, серенький такой, с черными глазками, с интересом воззрился на машину, но стоило мне потянуться к дверце, метнулся в чащу и больше не показался.
В детстве я любила совмещать два цветных слайда и рассматривать потом на свет фантасмагорические картинки, где Ленинград накладывался на Валаам, Валаам - на Владивосток, Владивосток - на тот прудик с домиком в центре и двумя белыми лебедями... он должен быть недалеко от Севастопольской, и я его там искала, но не нашла. Предположим, он остался в Москве моей молодой матери.
Попробуем повторить фокус.
...Антарктический ветер охладил наконец перегревшийся поселок. Он шумел в пальмовых кронах, от него стонали стекла, и в доме воздух стремительно наливался прохладой. А днем было +42. При такой температуре вопрос жизни, Вселенной и всего такого действительно перестает быть актуальным. Но уже на закате можно сгонять к океану.
Лес и буш, тронутые пожаром, - не тем, что сейчас выгрызает клоками древесную шерсть, точит шкуру огромного континента, а прошлогодним. Старый огонь. На подступах к океану стали попадаться языки песка. Белый-белый, мягкий, как в самой приветливой тропической лагуне песок лижет тропу. Обугленные шишки банксий, яркие на белом, молодая зелень брызгами. Буш. Стрекозы здесь прозрачно-черные, сухонькие, похожи на приморских стрекоз моего детства, только те красные. А вот кто здесь красный, так это муравьи. Красные яростные воины миниатюрного Марса. Если поднести палец - не свернет, а пойдет в атаку, воздев жвала.
И вот они, тускло-розовые, с отливом в разбавленную киноварь, слоистые скалы. Внизу - бирюзовая ярость океана, вдали - туманный горизонт. Над сопками стоят Венера и яркий полумесяц (честная, точная половинка Луны - поделим Луну по-братски!).
Когда тускнеет горизонт, набирают силу цикады. Одна из них так тарахтела в огромном одиноком кусте, что мы приняли этот звук за далекий техноген - мотор, неисправный радиоприемник, но никак не цикада. Но это была она - стоило ткнуть палочкой в куст, как она смолкла и потом запела опять. Ее даже океан не глушил.
Обратный путь - уже после заката: как муравьишка домой спешил. В Австралии не успел бы - южное солнце гаснет стремительно. Огненный краешек над холмами, медовый воздух от края до края - и вот уже вы шагаете к машине в сумерках. Над сумеречной землей пролетела мышь (не лисица, у них разный полет). Рассмеялась неприязненно кукабарра, и смех ее раскатился над всей долиной, а когда совсем стемнело, так, что песок в ложбинах стал белеть смутно и пронзительно, и в дереве у тропы мне померещился одинокий человек - на сцену вышел воллаби.
Он не показался на глаза, просто кустарник слева от тропы затрещал так, словно сквозь него ломится здоровый пес. И я услышала это характерное, ни на что не похожее "бэумс-бэумс". Тугой прыгучий мячик в густом подлеске. Увидеть воллаби в природе, а не в зоосаде, мне удалось позже, в штате Виктория - он вышел из лесу, серенький такой, с черными глазками, с интересом воззрился на машину, но стоило мне потянуться к дверце, метнулся в чащу и больше не показался.