За то, что покуда живешь ты, и мы как-нибудь проживем.
Был в моем детстве сборник повестей Нины Катерли "Цветные открытки", а эпиграфом к одной из них - стихи.
Но в плеске твоих мостовых
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Любимые чудятся тени
И тянется хрупкая нить
Вдоль времени зыбких обочин,
И теплятся белые ночи,
Которые не погасить.
......................
......................
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живешь ты,
И мы как-нибудь проживем.
На самом деле, это была "Ленинградская" песня совершенно нелюбимого мной Городницкого. И в пропущенных строках предлагалось "за окоем" выпить. А я в детстве думала, там предлагается то ли любить Лениград за все это, то ли защищать. Так у меня в голове эта триада и отложилась: город, где я родилась, - Москва, лучший город на свете - Владивосток, город, который обязан устоять, - Ленинград. Вечен он - вечны мы. Сила ранних впечатлений.
Свет белой ночи я впервые увидела в альбоме репродукций "Советская акварель" (который сейчас бы выкупила за любые деньги, потому что мой куда-то канул). На картине - распахнутое в высокий воздух окно, цветы на узком подоконнике, а дальше - крыши в странном, зеленом, сиреневом, белом свете.
Вживую этот странный свет я впервые увидела (и сразу узнала) в в 2018 году. Большеохтинский мост похож на Тауэрский, Питер похож на северный Египет, одуванчики светятся, дали светлы, злая Нева кипит у мостовых пилонов. Целуясь на мосту, отклоняясь спиной к невской пропасти, чувствуешь: "у-ух".
В этом году все странно (еще бы!). Сирень в три часа ночи, звонкие чайки в бледном небе, ветер. Гроза, заливающая подоконник, молнии ближе, ближе, небо - сначала сизое, с розовым нервным сиянием вдоль крыш, потом штормовое, потом, на излете ливня, зеленое, словно это проливается невидимое море.
Я, оказывается, и Пушкина помню. Высунувшись в окно ночером на манер Наташи Ростовой (только без Сони), я поймала себя на том, что у меня на языке крутится "Петра творенье". А я всегда думала, что я его не знаю.
...И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
Кто слышал, проходя внизу, как с высоты четвертого этажа читают Пушкина, наверное, подумал: "Типичный Питер".
PS: «Там, в этом облаке, Лапута». Я только что видела беззвучную молнию, подсветившую его изнутри. Дивны ж ночи твои, Ленинград.
Но в плеске твоих мостовых
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Любимые чудятся тени
И тянется хрупкая нить
Вдоль времени зыбких обочин,
И теплятся белые ночи,
Которые не погасить.
......................
......................
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живешь ты,
И мы как-нибудь проживем.
На самом деле, это была "Ленинградская" песня совершенно нелюбимого мной Городницкого. И в пропущенных строках предлагалось "за окоем" выпить. А я в детстве думала, там предлагается то ли любить Лениград за все это, то ли защищать. Так у меня в голове эта триада и отложилась: город, где я родилась, - Москва, лучший город на свете - Владивосток, город, который обязан устоять, - Ленинград. Вечен он - вечны мы. Сила ранних впечатлений.
Свет белой ночи я впервые увидела в альбоме репродукций "Советская акварель" (который сейчас бы выкупила за любые деньги, потому что мой куда-то канул). На картине - распахнутое в высокий воздух окно, цветы на узком подоконнике, а дальше - крыши в странном, зеленом, сиреневом, белом свете.
Вживую этот странный свет я впервые увидела (и сразу узнала) в в 2018 году. Большеохтинский мост похож на Тауэрский, Питер похож на северный Египет, одуванчики светятся, дали светлы, злая Нева кипит у мостовых пилонов. Целуясь на мосту, отклоняясь спиной к невской пропасти, чувствуешь: "у-ух".
В этом году все странно (еще бы!). Сирень в три часа ночи, звонкие чайки в бледном небе, ветер. Гроза, заливающая подоконник, молнии ближе, ближе, небо - сначала сизое, с розовым нервным сиянием вдоль крыш, потом штормовое, потом, на излете ливня, зеленое, словно это проливается невидимое море.
Я, оказывается, и Пушкина помню. Высунувшись в окно ночером на манер Наташи Ростовой (только без Сони), я поймала себя на том, что у меня на языке крутится "Петра творенье". А я всегда думала, что я его не знаю.
...И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
Кто слышал, проходя внизу, как с высоты четвертого этажа читают Пушкина, наверное, подумал: "Типичный Питер".
PS: «Там, в этом облаке, Лапута». Я только что видела беззвучную молнию, подсветившую его изнутри. Дивны ж ночи твои, Ленинград.