Я провела c ним пять дней. Это были прекраснейшие дни моей жизни, ибо я купалась в любви. Он смотрел на меня, улыбался открыто, иногда слегка смущенно и излучал бесконечную любовь. Мы давно толком не виделись, так набегу, я не ожидала, что он так изменится.
Мы ели апельсины, собирали виноград Изабелла и еще какой-то желто-зеленый, который по странной прихоти природы растет в нашей примороженной Канаде, ходили в ресторан, где он ничего не ел, а только смотрел на меня нежно и одобрительно. Мы почти не разговаривали, потому что все наши мысли и эмоции легко читались по лицам. Были даже на пляже, где я сделала последний сентябрьский заплыв в тихом прозрачном озере, пока он грелся на солнышке.
Иногда он клал голову мне на плечо, и я пела песни Окуджавы «В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали, в черно-белом своем преклоню перед нею главу...» и «Живописцы, окуните ваши кисти в суету дворов арбатских и в зарю, чтобы были ваши кисти словно листья.
Словно листья, словно листья к ноябрю...» Он мог слушать часами.
Все время хотелось целовать его короткие золотисто-блондинистые волосы. Он смеялся и великодушно позволял мне это делать.
Мы развлекались по-разному, он ползал по дому способом, которым тренируют солдат в армии, этот прием называется "одна нога прямая". Он отталкивался правым локтем и левой коленкой и быстро полз, подтягивая правую ногу, которая оставалась прямой к интересующим его объектам, как то: проводам, телефонам, компьютерам и игрушкам, из которых вынимаются батарейки, и с особым энтузиазмом - к мячикам, по которым долго шлепал рукой. Плакал он коротко по-военному, один раз в день, вернее пускал скупую мужскую слезу, когда одевался. Он отталкивал одевающего крепкими руками и ногами так, что не удержать. Его зовут индийским именем Сантош, поскольку родители большие почитатели Индии и всего индо-санскритского, но мне кажется, больше идет ему имя Саня, или Павлик, или Антоша. Этот кругленький золотистый блондин семи месяцев отроду - мой внук.
Не понимаю, как я раньше жила без него...