В шелковом шелесте
Я надевала черный, до пола, шелковый плащ с капюшоном и шла по улицам Парижа. Это был Париж XIII века, в период возведения и расцвета собора Парижской Богоматери. Вот он: чудо и тайна, каменная легенда, древний собор, как неподвижный двухмерный силуэт в темном небе.
Средневековый человек создал такую красоту. Все воплощено в камне. Полет души, молитва, любовь, грех, страсть. Загадочно и романтично, но глаз не видно, капюшон почти закрывал лицо. Плащ я взяла в костюмерной. Такой широкий, что в него можно завернуться несколько раз. Своими складками на спине и застежкой на горле он был похож на монашескую мантию.
Наша уважаемая и любимая Валерия Николаевна готовила с нами грандиозное представление в рамках предмета мировой художественной культуры. Мы жили этим целый учебный год, весь третий курс. Нет, артисток из нас уже никто сделать не пытался, это было библиотечное мероприятие - презентация книги «Этюды об изобразительном искусстве».
Училищу присваивался статус колледжа, и наши преподаватели постоянно что-то устраивали. Самым интересным было то, что она сама все придумала с начала до конца. От нас требовалось только сделать или найти костюмы, разработанные так же Валерией Николаевной. Но главное, выучить свои тексты.
Монологи составляли из глав книги, каждая из нас сообщала о каком-либо шедевре русского или мирового искусства. У меня, на особых правах, как пришедшей в библиотекари с театрального отделения, было два этюда.
Даже более важным считался первый по хронологии рассказ о скульптурном портрете Нефертити. Из кремового льна я сшила что-то вроде туники, украшения из серебряной фольги казались натуральными. Корону соорудила из бумаги, раскрасила в голубой цвет в точности, как у египетской царицы. Я вдохновенно читала наизусть:
«...Как жена Аменхотепа IV, Нефертити часто изображалась со своим венценосным супругом. Вместе с ним она поклонялась Солнцу, образ которого стал главным объектом почитания Бога… Подобно тому, как время меняет все живое, так и в скульптурных изображениях Нефертити, ее прекрасный образ на века остается воплощением женственности и любви».
Вика рассказывала о Венере Милосской. На ней было тонкое облегающее платье, оттенка цвета между серым и голубым. Люба говорила о скульптуре Давида работы Микеланджело, она краснела, произнося слова: «Вот он, этот Гигант!» Галя представляла «Весну» Боттичелли. Валерия Николаевна, как настоящий художник, уловила, что Галя поразительно похожа на богиню цветов Флору с картины. И Надя Лукьянова, когда откинула волосы со лба, оказалась почти одно лицо с Моной Лизой-Джокондой.
Кате достался революционно-патриотический сюжет по картине Делакруа «Свобода на баррикадах». Она нарядилась в белое платье с красным поясом и красную косынку. Глядя на Катю, я сразу вспоминала мелодию и слова «Марсельезы» на французском языке.
В книге чередовались зарубежные шедевры с русскими. У Ани была Троица Андрея Рублева, у Вали картина Иванова «Явление Христа народу». У Тани Владимирская Богоматерь.
Все было более чем серьезно. Некоторые девочки брали уроки у преподавателя сценической речи. Все входили в свои роли увлеченно, с вниманием, вкладывая душу. Ира и Саша изображали Арлекина и Даму с обложки, они не готовили монолога, а только выходили в начале и конце, становились в изящную позу, как на картине Константина Сомова.
Это творчество нас сильнее сблизило. Теперь, когда их таланты раскрылись глубже, я полюбила группу как самых родных людей. Я уже многое о них знала. Галя приехала из Туркмении, а Катя из Мурманска. Старшая сестра Вали тоже училась в училище и славилась, как лучшая исполнительница народных песен. У Тани был жених-спортсмен.
Главная библиотечная «декорация» - развернутая, на всю доску, книжная выставка. Красными буквами название: «И разные века, что братья исполины…» Мы буквально сроднились каждая со своей эпохой. Все с нетерпением ожидали назначенного дня праздника.
Надя, одетая под Джоконду, охрипла перед выступлением. Валерия Николаевна сделала горячий грог и заставляла ее пить, отчего Надя пьянела и смеялась. Валерия Николаевна разрумянилась, подбадривая нас всех. Она так действовала, что мы почти не волновались. Множество гостей собрались смотреть наше шоу. Это были приглашенные преподаватели и библиотекари из разных учебных заведений города, даже из района приехали.
Мне хотелось поскорее закончить с Нефертити и облачиться в средневековый монашеский плащ. Такой был, наверное, у Клода Фролло, когда он пробирался по ночному Парижу, выслеживая Эсмеральду. В определенные моменты включалась соответствующая музыка. Я начинала говорить о соборе под звуки органа. И думала о том, что все герои «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго обрели свою смерть и бессмертие.
Еще мы приготовили угощения. Всякие экзотические блюда подносили гостям в самом конце программы. Чего там только не было! Вика принесла из дома настоящий сбитень. Я, снова переодетая в Нефертити, выносила блюдо с сухофруктами.
От возбуждения шумело в ушах, я чувствовала, как Анатолий Алексеевич смотрит. Любимый учитель занимал мои мысли все больше. Пунктуальный и вежливый со студентками, но внимателен не ко всем одинаково. Я за этим пристально следила. Мои письменные работы он всегда хвалил, что стало привычным.
Я не умела специально привлекать к себе внимание, наше общение складывалось естественно. Мы с ним часами могли беседовать о семи чудесах света или о прозе Паустовского и Пришвина. Казалось, мы понимали друг друга с полуслова.
Дни учебной практики были для меня счастьем, потому что на весь день мы отправлялись в какой-нибудь филиал городской библиотеки. Группа делилась пополам. Одна половина с Инной Григорьевной, преподавателем библиографии. Я, разумеется, в группе с Анатолием Алексеевичем.
Там нас поили чаем и за столом знакомили с работой филиала. Рассказывали везде примерно одно и то же: «Библиотека открыта в 1960 году, на 1 января 1995 года фонд составляет 50435 экземпляров, действует абонемент и читальный зал. Справочный аппарат, количество читателей, формы работы, время работы…» Если попадали в санитарный день, то протирали полки с книгами от пыли. Все было в радость, когда он рядом.
Запомнилась одна дивная картина еще с первого курса. Анатолий Алексеевич зашел в библиотеку училища в день 23 февраля. В своем сером костюме он выглядел как-то особо изыскано и держал в руках одну темно-красную розу на длинном стебле. Кто-то подарил ему в честь праздника. Я вдруг увидела, как его душевная красота сочетается с внешней.
Мое сердце постоянно находилось в состоянии влюбленности. Стаса осуждала, а сама, в попытке забыть печальный разрыв с Сергеем, тут же находила себе объект воздыхания.
С Валерой еще переписывались, он упоминал о том, что хотел бы быть у меня единственным. Это совершенно смешно, потому как он далеко, и потом я знала, что он никогда не бросит свою жену и дочь. Полина, появившаяся последний раз, предлагала мне поехать в Москву работать. Но не могла же я так легко бросить учебу.
Еще она сказала, что Валера напоминает ей Гамлета. В ежедневнике Полины, который тоже остался у меня среди вещей, я прочла запись: «Если бы Валера позвал меня, я бы пошла за ним...» О, юность наша - время безудержных мечтаний и бессонных ночей!
Если с ровесниками все остальное было мимолетно, то со Стасом мы все-таки серьезно дружили. Мне порой казалось, что его люблю больше всех. Как только в человеке соседствует это двойное чувство? Так, наверное, люди женятся по влечению, а потом маются от чередования любви с ненавистью, нежности с раздражением. Удивительны и непостижимы эти внутренние противоречия.
Душевные качества важнее, чем физическая близость. Любовь я понимала как родство душ. Первая влюбленность, когда все в этом человеке кажется прекрасным, проходит, она не может продолжаться вечно. Вот и с Сережей прошло и настало время трезво оценить наши чувства. Смешно вспоминать, но в 19 лет я считала себя уже достаточно опытной в отношениях с мужчинами.
Тесный длинный читальный зал в старом двухэтажном здании центральной городской библиотеки. В тот день нашей практики было какое-то праздничное мероприятие. Надя пригласила своего руководителя психологического кружка в клубе пригородного поселка, где они жили. Иван Николаевич, солидный мужчина лет сорока, с хорошо заметной лысиной.
Когда он запел под гитару песню на стихи Сергея Есенина «Свищет ветер, серебряный ветер в шелковом шелесте снежного шума…» на свою собственную музыку, я наблюдала за его руками. Мне просто нравилось слушать песню и смотреть на руки музыканта. А он ответил таким сияющим взглядом, что у меня замерло сердце.
Когда все закончилось, мы втроем вышли из библиотеки, он не отрывал от меня глаз. Мелкий пушистый снег сыпал с неба, кружил в морозном воздухе.
- Эти стихи Есенин написал за два месяца до своей гибели…, - изрекла я и заинтересованно уставилась на Ивана Николаевича.
Он остановился, будто задумался о чем-то. Потом сказал, что они с Надеждой должны сейчас бежать на автобус. Транспорт до их поселка ходил по расписанию.
Еще некоторое время он передавал мне приветы через Надю. Я не понимала, что это значит, а Надя уверяла, что я ему понравилась. Ну и что? Зачем забивать мне голову своими приветами? Довольно странное поведение было у этого психолога.
Театралов на курсе осталось пять человек, для выпускного спектакля Нина Николаевна взяла пьесу Геннадия Мамлина «Эй ты, - здравствуй». Разумеется, я была приглашена на показ. Сдача спектакля проходила на малой сцене. Главную роль играла Оля Трофимова, отличница с самого начала учебы. Ей в партнеры пригласили мальчика из одного самодеятельного театрального коллектива.
У Маши и еще троих девочек были роли без слов, за всю пьесу несколько раз они танцевали или исполняли пантомимы. Они все делали так слаженно, что мне подумалось: «Хорошо, что без меня, я бы своей неповоротливостью все портила».
И ради этого стоило мучиться, постигая актерское искусство, три года? Но главное, где потом работать? На библиотечном обучение двухгодичное, поэтому заканчивали мы все вместе. Я же в отличие от них получала конкретную профессию. Когда приходила к Маше, ее мама каждый раз радовалась о моем разумном выборе.
Новый год - семейный праздник, но я предпочитала уходить в гости, как только появилась такая возможность. Родители имели привычку ругаться в праздники особенно. Еще у меня всегда сбывалось, как встретишь год так его и проведешь.
1996 год встречала у Маши, ее мама ушла к подругам, а сосед-бизнесмен так напоил нас шампанским, что я не могла даже вспоминать название этого напитка еще долгое время. Вот имя соседа забылось, а его деяние до сих пор живет в моей памяти. Это был молодой человек чуть постарше нас, искренне хотевший нас порадовать.
В новом году мы закончим училище, и что будет дальше? Все-таки немного страшновато. Но я думала только о любви, о самом важном на свете. Несмотря на мою видимую, а может быть, напускную серьезность, ветра в голове было предостаточно. И туманная жизненная цель быть рядом с любимым человеком, и заоблачные мечты о мужчине старше на 20 лет. Все желаемое непременно исполняется в свое строго назначенное время, как загаданное под новый год.