Как собака
- Это все потому, что Горбачев развалил страну, - громогласно заключил Владимир Петрович.
- А что лучше было, когда по талонам продукты давали? - Герман Иванович старался придать голосу мягкость. - Подорожание в десять раз уже пережили в 92-м и это переживем.
Виктор Васильевич стоял рядом, почесывая подбородок. Он воздерживался от реплик.
Денежная реформа в начале 1998 года всех взбудоражила. Снова вернули рубли, тысячи и миллионы отменили. На работе дискутировали об этом с утра до вечера.
Ближе к осени в мире упадут цены на нефть, отчего подскочит курс доллара, Пашкин бизнес от него зависел. Но и это можно выдержать.
Практически все, от чего буйствовал народ моей родины: либерализация цен, инфляция, приватизация - все экономические новшества и общественные потрясения меня совсем не коснулись. Точнее, моей души. Как не касались и теперь. Мне даже лучше, считать деньги стало намного удобнее.
Лида, опершись на кафедру читального зала, рассказывала:
- Вчера купила за один рубль пачку вермишели быстрого приготовления, залила кипятком и съела на перерыве.
Нина Васильевна одобрила с энтузиазмом:
- Как хорошо и удобно! Всего руб на обед.
- А в оптовке она по семьдесят копеек.
Меня в который раз оглушила волна радости. Какими примитивными вопросами они озабочены, а я дышу любовью как воздухом. Любовь - наказание, но и великая награда свыше.
Деньги в голову я не брала, хотя эта проблема всегда угнетала нашу семью. Зарплату по-прежнему отдавала матери, оставляя себе на мелкие расходы. Финансовые сбережения у нас не хранились, по словам мамы, мы никогда не экономили на желудке, все проедали.
В библиотеке процветал маркетинг. Все отделы выполняли платные услуги, у нас в читальном зале имелась касса. Ночной абонемент, ксерокопирование. Тамаре Фирсовне нравилось слово «отксерить». Владимир Петрович, чтобы меня рассмешить, повторял свой термин «отксерачить».
В течение месяца из копеек складывались денежные суммы. Можно было занять, я давно приучилась брать деньги в долг, потом с зарплаты отдавать и это не ощущалось.
Настя специально дразнила свою начальницу Татьяну Васильевну, зная, что она обсудит это с Ниной Васильевной. На вопрос, что она готовила на ужин, отвечала:
- Да так, осетринки поджарила...
Муж Насти работал на таможне. Ее семья была первым объектом зависти.
Вермишель я тоже любила, у нас на центральном рынке ее продавали харьковчане. В Орле во время сессий только и спасались этими шуршащими ароматными пакетиками. На работе же предпочитала шпикачки. Съем одну с хлебом, запью чаем и полдня сыта. Пашка даже двустишие сочинил:
Лечу к тебе, как в стенку мячики,
Люби меня, потом шпикачки.
Глупый, я любила его больше жизни!
Творческая деятельность, конечно, первенствовала. В январе отдел обслуживания провел вечер «Стихов пленительная сладость», где я снова была ведущей. Праздники продолжались: Новый год, Рождество, Святки.
На Рождество вечером сидела дома и страшно обрадовалась, когда заглянул Андрей.
- А я был в Преображенском соборе и увидел там девчонку, похожую на тебя…
Друг, как прежде, весь пребывал в музыке. Строил планы, копил деньги на какие-то замысловатые барабаны. Я ему призналась, что побывала в Москве. Но он не испытывал ничего такого к стольному граду, Андрей в армии служил в Подмосковье и в Москву ездил так часто, как я на Харьковскую гору.
Рассказывал о своей работе школьным сторожем. «Наверное, это здорово, не спать всю ночь. Можно читать или писать», - подумала я.
Перед Крещением посетила заседание студии. Паша велел сходить, а то я все забросила, как он считал, из-за него. Верно, писать-то хотела, а к собраниям интерес утратила.
Накануне в пятницу мы отправились в Музыкальное училище на концерт музыки барокко. Молодые парень и девушка в старинных костюмах играли на трубе и гитаре. Превосходный концерт. Я не знала, что из хорошо знакомых инструментов можно извлекать подобные трели. В зале поблизости заметила человека с редкой прядью жирных волос, закинутых на лысину, не сводящего с меня глаз.
Это был Виктор Череватенко, рядом с ним сидели Михаил Кулижников и композитор Александр Балбеков. Когда выходили, Череватенко подошел к нам:
- В следующий четверг будем отмечать десятилетие студии в клубе «Светоч».
Я пообещала навестить их в воскресенье. Посидели, народа было немного. После соображали пива с водкой попить, но я отказалась. Молчанов спросил:
- Он не разрешает?
Я ответила, что разрешает. Значит, они все обсудили, что видели нас с Пашкой на концерте. Так тоскливо стало и противно. Захотелось скорее сбежать от всех.
Света Овчарова оживилась, увидев меня. Уходили вместе, она вдруг разоткровенничалась, как плохо ей живется, никакой радости нет. У нее случилось большое потрясение, рассталась с мужем. Да и с ним ей было плохо. С тех пор одна, переживает жуткую депрессию. Света заразила печалью, и я отправилась в храм.
Людей в соборе было очень много. Зажигая свечу, вспомнилось, что просьбы нужно четко и конкретно формулировать. Как желания, посылаемые в космос, судьбе.
В этот раз я заявила Богу о своей мечте, чтобы мой любимый мужчина принадлежал только мне. «Я не хочу ничего плохого его жене и ребенку, нет. Если бы могла умолять их отпустить его. Это ужасно, но я не могу жить без него». Кто меня поймет? Бог меня понимает? Буду верить, что Он подарит мне это счастье.
Я всего лишь допускала мысль, как прекрасна была бы жизнь, если бы он стал моим мужем. Но представить себя замужем не могла. Вот пожалуйста, на примере Светы - где счастье? Она только недавно вышла замуж, летом 1998, и это ее второй муж, дочь у Светланы от первого. Когда с ней прощались, я сказала, что ей поможет только собственная сила духа и время.
В день Крещения на душе воцарилось спокойствие. Во всех церквах освящают воду. «Светят», - как говорит мама. Многолюдство в храме вызвало у меня невероятное чувство радости и умиления.
Когда мы с Пашкой шли по улице, держась за руки, он начинал дергаться, движимый целью скорее перейти дорогу. На перекрестке норовил проскочить на зеленый свет, не дай Бог, там останавливался автобус определенного маршрута. В нем мог ехать кто-то, кто бы увидел его со мной. Предположительно, теща или тесть.
Встреча с женой в больнице была первым звеном в цепочке затруднений. Я считала, что мы выдержали, ничего не надломилось, а наоборот, укрепилось. Наша любовь сильнее.
В часы наших бесед о жизни и любви я восхищалась его умом, а он смеялся над моей наивностью. Наивность - доверчивость неискушенного сердца. И совсем не порок, а признак душевной чистоты.
Меня больно царапали разные его перепады и причуды. Например, он сморозил такую чушь:
- На новый год буду чокаться и тебя вспоминать.
Я встретила год дома и не могла дождаться, когда выйдем на работу.
В библиотеке как-то после обеда мыла чашки и уронила его чашку в раковину. Треснула и раковина, и вдребезги чашка. Долго выбирала на рынке новую, чтобы по цене подходила, была удобной и красивой.
- Только это не бокал, а чашка. Если хочешь, можно кружка.
Он надулся, что я его учу и не оценил моих стараний.
На день рождения подарила Пашке дорогую туалетную воду «Дабл виски», Люба такую купила своему брату, мне понравился запах. Других я просто не знала.
Я вручала ему открытки с котиками и надписями «Жду тебя», «Скучаю без тебя». Он делал вид, что рад. А, скорее всего, его это раздражало. Они потом валялись вместе с туалетной водой в ящике его рабочего стола.
Еще он признался, что не может дарить мне цветы, это непосильная жертва для мужчины. Разумеется, он на эти деньги лучше пивом заправится.
Время от времени всплывали тягостные моменты, обнажающие различие наших взглядов на многие жизненные вещи. Я не любила спорить, закрывала глаза на пустяки. Но он считал, что я цепляюсь к мелочам.
Однажды я побывала по делам в необычной школе. В нашем слеповском районе рядом с домом, где жил Виктор Васильевич, в двухэтажном здании бывшего детского сада открылась пару лет назад православная гимназия. В честь святых Кирилла и Мефодия.
- Там дети спокойно ходят, представляешь! Не носятся на переменах и не орут, как резанные, - с восторгом говорила я Пашке.
- Это разве хорошо? Ты считаешь это нормальным? - его лицо исказилось в такой презрительной гримасе, что мне стало жутко.
Это разногласие меня сокрушило. Я действительно увидела там нечто новое и чудесное. А он полагал, что религию навязывать нельзя, поэтому православных школ быть не должно.
Спорила я с ним лишь в одном вопросе. Он не признавал Государя Николая II, возмущенно пересказывал всякую хулу на него. Восхвалял книгу «Двадцать три ступени вниз».
- Ходынка, кровавое воскресение, проиграл две войны. Развалил империю! Вот разве что детей жалко, убили, а его зачем сделали святым?
У меня все кипело от негодования.
- Вы умники, не зная правды, только и обвиняете правителей. Все вам все развалили! - препиралась я, так же не имея определенных доводов.
А может быть, я внушила себе, что люблю, а сама всего лишь привязалась …
Почему я привязалась к Пашке? От душевного одиночества? На первом месте для меня стояла наша духовная близость. Потому подобные разномыслия причиняли непередаваемые муки. Физически я ощущала, будто от меня отрезают куски, когда мы расставались.
Неужели Бог хочет, чтобы я была несчастной? Господи, дай сил не сойти с ума. Возможно, Господь, пославший мне эту запретную и безжалостную любовь, испытывал мое терпение. Он ожидал, когда я скажу: «Все, хватит, больше не могу!»
Настя любила готовить и делала это мастерски. В санитарный день всегда приносила что-то попробовать из своих блюд, рецепт разбирался и переписывался потом неделю. Мы дегустировали то нежный форшмак с грибами, то маринованные пикантные патиссоны, то смачно хрустящие огурчики.
Нина Васильевна, которой предписывалась диета, уплетала все соленое и острое, нахваливая:
- Хорошо тебе, Насть, муж тебя любит!
- Паш, а твоя жена умеет готовить манты? - спрашивала Ольга Станиславовна и посматривала на меня с ядовитой улыбкой.
Я занималась самовнушением: «Нет у меня абсолютно никаких ошибок. У меня все в норме. Я не ошибалась ни в чем. Если бы представилась возможность вернуться на год назад, я бы заново поступила точно так же.
Мое призвание любить и я хочу его совершенствовать. Целый год мы вместе. Мы открываем другу друга постепенно, разгадываем загадки. Мы вместе учимся. Все будет хорошо. Настоящие мужчины пораздумав, остаются с женщиной, которую любят».
Я не могла представить свою жизнь без страданий и отчего-то верила, что испытания закончатся весной. Первое марта выпало на воскресенье.
В голове Пашки что-то творилось. Его речи вводили меня в ступор. Мы пытались вместе определить, для чего нужны друг другу. Я спросила, можно ли его ждать. Он не ответил.
День рождения возлюбленного я проводила в Орле. Ему исполнилось тридцать три года. Возраст Иисуса Христа. Прислал вдохновенное письмо, полное поэтических тонкостей. Будто ждет, жить без меня не может.
Экзамен по философии сдала успешно. Ходила по мокрому от тающего снега бульвару Победы и молилась об одном: пусть поскорее пройдет время, Павел дождется меня, что-то надумает и решит. Если это сбудется, я поставлю много свечей. И буду поститься.
В середине марта уже шел Великий пост. Я тогда впервые пообещала Богу соблюдать пост. На работе об этом трезвонили, Настя и Татьяна Васильевна постились частично. Есть рыбу вместо мяса очень полезно!
Но я осознавала, что не смогу исполнить обещание. Не потому, что страстно обожала шпикачки, а потому, что мне было все равно, чем питаться.
Мной снова владело отчаяние. Именно в Орле, в разлуке, пришло чувство, что он меня не любит. Предощущение скорой потери.
После сессии Тая Семеновна провела со мной беседу относительно Павла. Она говорила спокойно, как старшая подруга. Ее слова резали мой рассудок. Я, как никогда, ясно понимала ее правоту. Смотрела, как она крутит в руке очки и молчала, пораженная. Она своим ровным голосом будто встряхивала меня, сбрасывала с небес на землю, открывала мои затуманенные любовью глаза.
Господи, все верно. Она права во всем. Просто я глупа и не понимаю правды жизни, это же она доказывала мне еще год назад.
Как же хотелось поговорить по душам с Таей, рассказать ей обо всем. Что бы она ответила? Она же умеет незаметно подглядывать в чужие души. А что происходит в его душе, она может знать? Нет, довольно опасно открываться ей. На всеобщее обсуждение будет вынесено каждое мое слово.
Не могу больше! Уйду с этой работы, и все проблемы закончатся. Все меня уже достали. Сколько я обязана отработать по распределению? Два года? Насильно меня держать никто не имеет права.
Год назад держала любовь, а сейчас? Интересно, что директриса знает о любви? И может ли жалеть о чем-то человек, отдавшийся любви. Она поведала мне то, о чем я не хотела знать:
- Да не любит он тебя! Не любит. Он тебя жалеет просто. Если бы любил, развелся бы уже.
Любил, не унижал бы меня своими выходками. Любил, не мучился бы сам.
Да неважно все это. Ну не любит. Значит, я вновь обманулась в свой любви. Год назад думала, обойдусь легко. Думала, время покажет. Прежде чем войти, нужно знать, туда ли я иду. Я знала. Но зачем, не знала. И дошла.
«Время показало. Да, я хочу быть с тобой. Всегда рядом. В беде и радости. Тебе же не хватает друга и единомышленника. Ты дорог мне и в трудные для тебя минуты, и когда ты в плохом настроении и когда ты в силу своего характера вытворяешь неприятные мне вещи. Ты просыпаешься по ночам и ищешь меня. Зачем? Почему-то я слабо верю, что ты тоже хочешь не расставаться со мной», - писала я.
Он обмолвился, что Лариса боится приходить в нашу библиотеку. Ведь там все будут на нее плохо смотреть, зная о нашем романе. Жена думает, она в выигрыше и мне плохо. Глубочайшее заблуждение. Мне лучше, чем ей. Ну и что если она прожила с ним десять лет. А я год.
Качество важнее количества. Он сам так считает. Хотя может быть, он и ее любит? И с ней заботлив, ласков. Говорил, что все так живут ради детей. А какое ребенку счастье, если родители между собой не разговаривают?
Какая-то бессмыслица. Зачем мне знать вторую сторону? Это уже его проблема. Сам выбрал раздвоение. Господи, как тяжело!
Я приводила ему примеры преданных долгие годы любовниц знаменитых людей. Рассказывала о Жюльетте Друэ, которая сожительствовала с писателем Виктором Гюго. И у Федора Ивановича Тютчева при живой жене была Елена Денисьева.
Пашка сказал, что если я буду ждать его годы, как та женщина, имея в виду Жюльетту, то спустя время он превратится в золотого Будду и тогда, добившись, наконец, я сяду и буду молиться на него. Моя любовь, возможно, станет более разумной и зрелой. Так что мы обретем абсолютное счастье.
Почему он заводил со мной эти настойчивые разговоры, откроется совсем скоро. В любовном треугольнике один угол всегда тупой.
Что известно коллегам о нашем романе? Они теряются в догадках, если только Настя с Наташей знают чуть больше. Всем очень интересно что-то узнать. А мы рискуем, когда средь белого дня расхаживаем по улицам и в выходные, и в будни. Рискуем всем. И прячемся, и разрываем руки, когда подходим к светофору.
Сколько возможно выдержать это отношение к себе, всю низость своего положения? Я не знала. Жюльетта Друэ была актрисой и профессиональной любовницей, а я так - детский сад.
В Пашкиной семье жила собака породы эрдельтерьер, молодая сучка Джета. Дружелюбная, послушная, но неухоженная. Я видела ее всего один раз, собака была в квартире на Первомайской. Я провела у него вечер, и провожал он меня с Джетой.
А обычно она обитала у них на Железнякова, завели для Сони. Собаку никто не расчесывал, не мыл, о стрижке и не думали.
Как она стремилась к обществу людей, как хотела быть нужной. С какой болью и повиновением смотрела в глаза! Потом он рассказал, Джета убегала, пропадала несколько дней. Вернулась понурая, будто ее побили.
На вопрос, были ли у нее щенки, Пашка не ответил.
Я сказала, что всех животных люблю, но больше кошек. Он начал вспоминать:
- Когда-то у меня была такая кошка. Языком спину лизала…
Я не понимала, хорошо это или плохо. Зачем кошке лизать мужскую спину? Пашка не то, чтобы не любил природу, любил по-своему. Недолюбливал ботанику как науку, всякие «тычинки-пычинки». К животным относился почти равнодушно.
А вот в биодобавках разбирался почти как медик. Внимательно слушал людей, запоминал их опыт лечения какой-либо болезни. Держал в голове их истории, отзывы о препаратах. Потом, продавая очередную продукцию, уверенно говорил, что после приема через месяц болезнь уходит.
И ослепление любовью к тому времени у меня начало понемногу проходить. Романтическая иллюзия и свежесть чувств пропали. А вдруг он, как главный герой фильма «Осенний марафон», всю жизнь будет меня мурыжить?
Если бы меня распределили в другую библиотеку! Лучше бы я уехала в село. Да, если бы Анна Каренина не поехала увещевать своего братца, не встретила бы Вронского...
Его слова и поступки стали меня нервировать не вдруг, а постепенно. Все накапливалось. Мне действовало на нервы выражение «собаку гулять», или когда он цитировал своего шурина, или давал указания типа: «Не морщи лоб, тебе не идет».
Раздражало, что он мерз летом, дрожал от малейшего дуновения ветра. Начинал дрожать уже с августа, ныл, какое лето у нас короткое, одиннадцать месяцев в году холодно.
После всех тревожных мыслей, посетивших меня в Орле и после, однажды я сидела в офисе и смотрела на него. Ждала, пока он закончит с клиентами и думала: «Да он совсем чужой мне человек. Господи, зачем это все? Зачем я вошла в его жизнь, а он в мою? Он же мне не нужен!»
Эта мысль донельзя напугала меня.
Я полюбила его в старом свитере с пятном на груди, нестриженного и осунувшегося. Почему-то годом раньше они не так усиленно ухаживали за своим мужем и зятем.
Полюбила потому, что он играл на гитаре и читал литературно-художественные журналы. Потому что он понимал меня. От моей любви он преобразился, стал выглядеть намного лучше.
Год назад, видел Бог, я сохла по Саше и боролась. И другими увлекалась. Я не собиралась впиваться в него, подобно клещу.
Если бы я победила этот соблазн, то смогла бы видеть его каждый день на работе? А возможно, все прошло бы бесследно.
Но дела зашли слишком далеко. Какой смысл сожалеть о прошлом и настоящем? Моя любовь выросла и созрела, закалилась в морозах и засухах. Для меня бросить его это все равно что умереть.
Он все просил, чтобы я меньше думала о нем, как-то отключалась, отдыхала. Пусть мне плохо. Об этом кричит мое сердце уже с декабря месяца. И одновременно я счастлива, как никогда, и ничего другого не желаю.
Он от всей души хотел, чтобы я не страдала, а была радостной. Я счастлива, но только глаза наполнены слезами.
Бедная, бедная Джета! Что потом с ней стало, не знаю. Надеюсь, они не выгнали ее. Я вспоминала лохматую рыжую морду, страдающий взгляд, и мысленно обращалась к ней: «Вот и я точно такая же, преданная, не брошенная, но и не нужная…»
На фоне своих душевных мук смотрела на Ирочку. Бегает «хи-хи» да «ха-ха», но хитрая, она никогда бы не связалась с женатым. А я дура с большой буквы, все мне любовь подавай, вот и расплачиваюсь.
Ирочка покупала в оптовке ванилин в виде порошка. По пятьдесят пакетиков. Совсем не для кондитерского искусства, а чтобы мазать за ушами. Тогда будет пахнуть лучше всяких духов.
Она олицетворяла для меня все негативное. Смешливая, не читающая, увлеченная тряпками с побрякушками. Больше никаких забот.
Тая Семеновна в скором времени нашла Саше невесту. Девочка Вероника училась в Москве в Бауманском институте и внешности была неописуемой. Фигура обычная, а квадратное лицо, вздутые губы - страх и ужас. Даром что блондинка. Мы с Пашкой между собой так ее и называли Вероника-крокодильчик. Она приезжала в библиотеку, словно на смотрины, всем улыбалась. Но был ли счастлив Саша, оставалось вопросом века.
Наташу с магнитофоном переместили на абонемент, там тоже была подобная каморка. Выплывая из нее на перерывы, она развернула удачную деятельность по привлечению Игоря.
- Замужняя любовница хорошо, - соображала вслух Ольга Станиславовна, - не будет требовать, чтоб женился.
Она пыталась прикинуть ситуацию с позиции Игоря. Хотя от нее Наташа все скрывала.
Я догадывалась, Пашка страдает, что не преуспевший бизнесмен, открывший свое дело, как многие из окружения. Деньги придали бы ему уверенности в себе.
Я прочла новость в этой вздорной желтой прессе, порадовалась и по наивности поделилась с любимым. Артист Олег Табаков встречался с Мариной Зудиной десять лет. Они полюбили друг друга, когда она была еще студенткой. Она ждала его, и вот он развелся с первой женой и в 1995 году актеры поженились.
Сказала просто, без всяких упреков и намеков, но его самолюбие было сильно уязвлено. По его мнению, подобное может позволить себе лишь богатый и знаменитый человек.
Пашка отвернулся и цыкнул недовольно:
- Я не Табаков.
А я чувствовала себя как побитая собака.