Крылья любви
Автобус мчался быстрее обычного. Я сидела спиной к водителю и наблюдала в окно движение назад. Будто бы время несется, а я все оглядываюсь и оглядываюсь, перебирая прошлое. Мимо мелькают фонарные столбы, деревья, дома, машины. Темно, холодно, черными облаками затянута луна. Мрачно и глухо. Опустошенность, остолбенение от страха. Время летит, а впереди - неизвестность, и вся жизнь летит куда-то в бездну.
Автобус остановился для выхода пассажиров, но время не останавливается.
У меня в голове звучала музыка. Джазовая композиция Мейнарда Фергюсона «Летим сейчас». Оркестр отрабатывал ее для праздничного концерта на презентации колледжа. Я слушала, потрясенная, когда ребята репетировали в оркестровом классе, потом на сцене клуба. Всего четыре минуты, а какая сила!
Прекрасная тревожная музыка как символ трагического оптимизма. Кажется, подступает отчаяние. Дыхание перехватывает от груза проблем и вот-вот жизнь оборвется. Но вдруг откуда-то с небес спускаются высокие звуки труб, режущие воздух и несущие свет надежды. Громче и выше взмывает надежда, а с ней любовь, побеждающая все. Жизнь давит своим прессом, но душа на крыльях любви взмывает вверх. Слышу каждый инструмент: соло гитары - образ человека, сраженного бедами, потом саксофоны, как порывы бури. Барабаны усиливают тревогу. Глухие голоса тромбонов сигналят о надвигающемся конце. И летящие трубы возрождают надежду.
Руководитель оркестра Юрий Николаевич Биляр не стоит в центре, как дирижер. Он ходит по сцене, изредка нервически выбрасывая жесты руками и качая головой. Власть музыки сильнее всего. Музыка это чудо, которое соединяет всех и все.
На репетициях я по-прежнему была ненасытной жаждущей слушательницей. Верила, что и желанной гостьей.
- Ну что, беспутные мастера неберущихся аккордов, - подбадривал Стас ребят.
Юля некоторое время пела в группе Стаса. Разучивали песню «Хелло, Долли» Луи Армстронга. С началом репетиции она обычно пропевала две-три строки, потом Стас неистово размахивал руками, все останавливались. Они с Юлей долго смотрели в ноты, бурно их обсуждая. Все томились, недовольные. Потом шли курить, в беседах переходили на посторонние темы, и на этом репетиция заканчивалась. Я обижалась на них, Стаса и Юлю, испытывая к друзьям нежность пополам с горечью.
Был еще парень по кличке Леннон. Весь облик: фигура, волосы, очки - копия Джона Леннона. Маша с ним когда-то встречалась. Мы теперь дружили, иногда бывали у него дома. Гениальный бас-гитарист, называющий себя тихим психопатом, он излучал неукротимый пессимизм относительно будущего.
- Да лажа это все, не получится никакой группы, - повторял Леннон время от времени.
- Получится! - говорил Стас и его глаза сверкали.
Именно эта целеустремленность помогла ему остаться верным любимому делу, заниматься музыкой дальше, всю жизнь.
Я очень хотела больше музицировать, день и ночь бы играла. Когда садилась за пианино, в музыке забывалась, находя утешение, умиротворение. Но этот вид искусства не терпит дилетантства, музыка требует полной отдачи, чего я реализовать не смогла.
Было ли что-то дороже этих уютных скамеек в сквере перед училищем! Сколько с ними связано. Особенно одна, возле клуба. Сколько здесь перекурено, переговорено, обсуждено жизненных драм и трагедий. Сколько слышала эта скамейка признаний в чувствах и отчаянных выяснений отношений.
Как мы любили посиделки по поводу и без. Друзья мои в основном жили на Харгоре, кроме Леннона. Но дома собирались в особых случаях, в основном, в парке, классах училища, клубе - место не имело значения. А потом на следующее утро в этом дворе бежали навстречу друг другу с блаженными улыбками, объятьями и вопросами:
- Ой, не помню вообще, что вчера было?
Самое интересное, я всегда пила умеренно, и помнила вчерашнее в отличие от некоторых ребят и девушек.
Друзья становились возлюбленными и, наоборот, бывшие объекты воздыхания оставались друзьями. Потому что кроме большой любви бывают и мимолетные симпатии. «Человек тысячи раз может быть влюблен, и только одни раз он любит», - прочитала я в книгах. Больше всего меня волновал вопрос взаимности.
Трубач по имени Саша был моложе на два года и жил на улице Железнякова, неподалеку от покойной Наташи. Как-то раз поделился своей мечтой: оказаться на необитаемом острове посреди теплого моря, а кругом кокосы и бананы. И чтобы там росла великолепная золотая труба с серебряным мундштуком. Он хотел бы оказаться там со мной и Биляра бы взял с собой, чтобы тот учил его играть. И чтобы ноты росли из земли, много-много разных нот.
- Согласна, если там будут расти еще тетради и блокноты с ручками, - ответила я.
Он не понял, а я пояснила, что должна постоянно писать. Была радость общения и потребность не расставаться. А через месяц, я в недоумении осознавала, что не любила его совсем. Саша говорил:
- Вечной взаимной любви нет, есть только привязанность.
Я размышляла, почему в стихах и песнях мужчины воспевают душу женщины. А сколько в классической литературе блистательных примеров пусть трагической, но взаимной любви. В реальности же полное несоответствие. Мои учителя толковали все по-разному.
На классном часе Маргарита Ильинична говорила, что любимые и любящие чувствуют друг друга на расстоянии. Когда она безответная, то нелюбящий и не догадывается даже об этом, потому его сердце молчит. Если же знает и не любит, то просто не способен ничего чувствовать.
У Тамары Владимировны была такая теория: Половые отношения разрушают женскую ауру - энергетическую оболочку, и поэтому душа становится все более незащищенной, ранимой, болезненной. Вот почему опасно жить на поводу у своих страстных желаний. Она советовала не торопиться с замужеством, но главное, не упустить время.
- Приходит время думать, а затем наступает время действовать. До 18 лет, интересуясь парнем, мы задаем вопрос «какой он»? После 18 до 25 мы спрашиваем «кто он»? А после 25 уже волнует другой вопрос «где он»? Так вот нужно сделать выбор в тот период, когда еще хочется спросить, какой он.
Она заражала доброй энергией, жизнерадостностью. Потому что счастлива в своей личной жизни, у нее благополучная семья. Я не имела такого примера. Наблюдая отношения в моей семье, хотелось сбежать на необитаемый остров, а не тоже создавать семью. Но и мысли об одиночестве страшили.
Я не меняла любимых умышленно, а лишь с ужасом осознавала, что любовь проходит. С моей стороны. А в тех случаях, когда долго не проходит, она безответная. Что тогда делать? Выходить замуж без любви? Никогда!
Актриса Нина Николаевна говорила, что для женщины каждый год - ценность. Нельзя их тратить впустую, особенно в молодости. Это самое дорогое, что потом не вернешь.
Дима-Зайчик когда-то мне сказал:
- Все мужики мартовские коты, понимаешь?
Он удивился, когда я сказала, что не хочу замуж и никогда не выйду.
В 20-х числах апреля 1996 года у Димы с Ариной родилась девочка. Вот результат любви, разве плохо? Я как-то шла от стадиона через сквер, и боковым зрением увидела: кто-то сидящий на скамейке кивает мне головой. Арина, очевидно, очень хотела, чтобы я подошла. Младенец спал у нее на руках. Я не задержалась долго, потому что общих тем для разговора у нас не было.
- Какого принца ты ждешь? - спрашивал Стас.
- Я никого не жду, а просто живу, - отвечала я.
Физкультура в учебной программе занимала важное место, два-три раза в неделю, тем более для библиотекарей - обитателей душных непроветриваемых книгохранилищ. А с новым физруком так вообще уроки превратились в дополнительные счастливые часы. Он тщательно занимался с нами, профессионально научил основам легкой атлетики. Сначала кто-то из однокурсниц назвал его узурпатором, но вскоре все почувствовали полезные плоды этих нагрузок.
Юрий Эдуардович был отставным военным лет пятидесяти, строгим и внимательным. Однажды он назвал меня самой терпеливой.
- На физкультуре можно смотреть на выносливость девушек и выбирать невесту, - пояснил он с улыбкой.
- Ну, вот еще! Нечего на нас смотреть, - ворчала я, повиснув на шведской стенке в спортзале, - можно хотя бы здесь не говорить о замужестве!
Когда выпал снег, Юрий Эдуардович стал подбирать нам лыжи. О, чудо! С подросткового возраста не вставала на лыжи. От училища километровым сквером шли до улицы Щорса, где на углу располагалась Школа олимпийского резерва с большим стадионом. А через дорогу Архиерейская роща. Даже не было слов выразить, какое удовольствие сильнее - извлекать из клавиш неповторимые звуки музыки или на свежем воздухе слушать хруст снега под лыжами.
С художником Виктором Павловичем беседовали в субботу накануне прощеного воскресения. Мы оба вдруг замолчали, он так тепло посмотрел на меня и сказал:
- Ну когда я тебя нарисую?
- Когда хотите, - тихо ответила я.
Я сидела, опустив глаза. Договорились встретиться в мае.
- Если конечно мы с вами доживем до мая, - вздохнула я.
- Маленький! - воскликнул он, - Ты что, так нельзя. Отчего тебе-то так думать? Почему ты можешь не дожить?
Мне хотелось плакать и смеяться от счастья. Мне хотелось жить.
Но Виктор Павлович появлялся в училище эпизодически. А Анатолий Алексеевич в поле зрения с понедельника по субботу.
Однажды мой любимый преподаватель высказался о самоубийстве, что это проявление слабости и очень большая глупость. Нужно владеть собой. Еще советовал:
- Никогда не спорьте, а просто в разговорах многократно повторяйте свои доводы.
Мы шептались на переменах, и на уроках я ловила каждое слово, произнесенное Анатолием Алексеевичем. Например, однажды он сказал: «Неисповедимы пути Господни». Я спрашивала о религии, о его отношению к вере, но он был сдержан.
Психологию нам читал молодой рослый рыжий мужчина, напоминающий осьминога. Ноги у него были обычные, просто сидя за учительским столом, он как будто расплывался. Из-за стола торчала овальная голова, а длинные руки разбросаны сверху. Мы слушали его, борясь с зевотой, дремотой и всеми силами старались записывать лекции. Один раз он сказал:
- Меня удивляет, что вас ничего не удивляет.
Бедолага! Ему было с нами тоскливо. Попробовал бы лучше изменить что-то в себе, чтобы рассказывать увлекательней и не скучать с молоденькими студентками.
Еще был преподаватель информатики Богдан Борисович, только после института, лет двадцати трех. Длинный, сутулый, но лицом обаятельный.
Предмет назывался СОИ (система обработки информации), раз в неделю занятия групповые и индивидуальные, на которых он заигрывал со мной. Я усердствовала в теории и практике, хотя еще со школьной скамьи считала, что информатика мне нигде абсолютно не пригодится. Главное, чтоб в дипломе была хорошая оценка.
О нем я тоже собирала информацию, придавая значение каждой мелочи: как он поздоровался, как посмотрел. Дома перед сном перечитывала конспекты по СОИ и вспоминала его васильковые глаза. К концу полугодия Маша злорадно сообщила, будто бы он говорил ей обо мне:
- Ленка ничего не соображает. Поэтому я ее особо не трогал, поставил «4» и все.
Тамара Владимировна назвала его большим занудой. Нет, это был робот, живущий в другом измерении! Ему ничего не нужно кроме этих компьютеров. И вместо сердца у него вычислительное устройство. Я посвящала ему стихи, а он так снисходительно насмехался. Впрочем, может быть, Машка и наврала. Богдан Борисович не сделал ничего плохого. Мне нравился даже не он сам, а то чувство, что он будил во мне.
Беспечная юность - мир, где властвовали вместе иллюзии и влюбленности!
Тогда еще зимой после надиного учителя я написала в дневнике: «Не могу больше, устала от всех этих мужиков. Всех, и молодых, и старых. Уйду в монастырь, чтобы их не видеть и не слышать, не испытывать от них мучений». Но спустя время запись показалась мне довольно странной.
В Преображенском соборе ставила свечу об упокоении Наташи, размышляла, что происходит с душой после смерти через сорок дней и дальше. Я читала, что суд над ней совершают ангелы и демоны. Снова встретила в храме Виктора Павловича. Как жаль, что важные разговоры забывались. В записях сохранились только обрывочные фразы.
Я впитывала все, писала много и бестолково. Переполняли жажда чувств, впечатлений, непрерывного общения. Каждодневные встречи, новые знакомства, жизненные истории, ситуации. Живые люди, человеческие образы, портреты...
Записи в одном из блокнотов тех времен: «Нет ничего интересней человека, его бессмертной души... Бог это пять начал: любовь, мир, сила (ум), свет, милость. Страсти и инстинкты от дьявола… Не избежать суда совести, Бог все видит… Любовь - святыня».
Считала, что познаю мир, себя и учусь жить. Крылья любви уносили меня в дальнейший свободный полет.
Незадолго до выпускного проходила мимо храма и думала: неужели Бог за мои грехи может послать мне самое страшное наказание - потерю друзей? Нет, этого не произойдет! Тогда я просто умру.