Жуткий образ
«Трудно спорить с тем, что человек есть воистину венец творения. Он, будучи образом Божиим, наделен от Господа удивительными творческими способностями. В основе великих свершений науки, различных шедевров культуры лежит человеческая мысль...
Многие знаменитые философы и писатели воспевали человека как существо совершенное и исключительное, возводя его, словно некое божество, на пьедестал... Многое познал человек, многое себе покорил. Только повсюду и слышишь: «Человек - владыка мира, хозяин планеты».
Только вот одно смущает «владыку мира», в одну сторону он боится обратить свой взор, одно остается всегда неизменным - человек по-прежнему смертен. Боится человек смерти, не любит о ней помнить, в том числе и потому, что она сбивает с него всю его спесь и превращает его «планы на жизнь» в ничто. Как ни бились многие великие умы, искавшие эликсир вечной молодости, но так и не избавили человечество от владычества пожирающей его смерти...» - пишет священник Олег Булычев.
Как правило, нам неприятны размышления об этом великом таинстве - смерти. Она остается страшной и непостижимой. А вот в эпоху Средневековья люди более спокойно к ней относились и этого скелета, что я панически боялась в детстве, почитали с особым уважением и симпатией.
Пляска смерти ( лат. Mortis Saltatio, англ. Dance of Death), Макабр (франц. Danse macabre, итал. Danza macabra) - аллегорический сюжет живописи, скульптуры и литературы Средневековья.
«На рубеже X и XI веков в Западной Европе получили широкое распространение мысли христианского учения о бренности всего земного и о равенстве всех и каждого пред лицом смерти, внезапно сражающей и папу, и императора, и последнего из простолюдинов. Эпидемии болезней, ожидание скорого конца света вызвали популярность этого сюжета.
Персонифицированная Смерть в виде скелета с радостью ведет в иной, лучший мир пляшущих представителей всех слоев общества - дворянство, духовенство, купцов, крестьян, мужчин, женщин, детей. Первые Пляски смерти появились в 1370-х годах и представляли собой серии рифмованных строк, служивших подписями к рисункам и живописным полотнам.
Со временем в содержании подобных сочинений начинает преобладать что-то вроде черного юмора: смерть предстает, например, ловким шулером, наверняка обыгрывающим всякого партнера, или водителем хоровода, в котором невольно участвуют люди всех возрастов, званий и состояний, или злорадным музыкантом, заставляющим всех и каждого плясать под звуки своей дудки.
Такие иносказания пользовались большой популярностью и так как по заключавшемуся в них назидательному элементу могли служить к укреплению религиозного чувства в народе, то католическая церковь ввела их в круг мистерий и допустила их изображения на стенах храмов, монастырских оград и кладбищ. Драма и танцы были в ту пору неразрывно связаны между собой; этим объясняется происхождение названия Пляски смерти.
Лицевые изображения Пляски смерти на стенах парижского кладбища Невинных существовали уже в 1380 году. Картины обыкновенно сопровождались стихами, соответствовавшими содержанию представленных сцен. Театрализованные представления такого рода были в большом ходу во Франции, Англии, Германии, Испании вплоть до XVI века.
Идея триумфа смерти часто появляется и в других сюжетах. Смерть в них предстает в самом разном обличье - это вездесущий скелет с косой или разлагающийся труп, который обрушивается не на конкретного умершего, а на толпы, города и царства. Также Смерть восседает верхом на катафалке, который является одновременно и триумфальной колесницей. (Здесь прослеживается римская идея о триумфе императора-победителя, въезжающего в город).
С начала XV века Пляска смерти стала все чаще воспроизводиться не только в живописи, но и в скульптуре, в резьбе по дереву, на коврах и в книжных иллюстрациях. Сюжеты пляски Смерти украшали, если можно так выразиться, стены храмов, кладбищенские здания и даже дворцы вельмож.
В 1534 году герцог Георг Саксонский приказал исполнить и поместить на стене третьего этажа своего дворца в Дрездене длинный каменный рельеф, представляющий Пляску смерти в 27 фигурах натуральной величины; этот рельеф сильно пострадал во время пожара 1701 года, но был реставрирован и перенесен на кладбище дрезденского Нойштадта, где его можно видеть и ныне.
По усовершенствовании искусства гравирования и изобретении книгопечатания стали расходиться в большом количестве народные, общедоступные картинки Пляски Смерти в виде отдельных листов или тетрадок со стихотворным текстом и без него. Самое знаменитое из таких изданий - серия 58 изображений, гравированных на дереве резчиком Гансом Лютцельбургером с рисунков Г. Гольбейна Младшего.
Художник задался целью выразить не столько идею о том, что смерть одинаково нещадно сражает человека, каковы бы ни были его возраст и общественное положение, сколько представить, что она является нежданно среди житейских забот и наслаждений; поэтому вместо вереницы фигур или пляшущих пар он нарисовал ряд отдельных, не зависящих одна от другой сцен, обставленных подходящими личностями и в которых Смерть является непрошенной гостьей.
Например, к королю, когда он сидит за столом, уставленным обильными яствами, к знатной даме, ложащейся спать в своей роскошной опочивальне, к проповеднику, увлекающему своим красноречием толпу слушателей, к судье, занятому разбирательством тяжебного дела, к крестьянину, вспахивающему поле, к врачу, принимающему визит пациента и так далее.
Этимология слова «макабр» имеет несколько версий. По одной версии, оно может иметь арабские истоки и косвенно восходить к слову «макбара», обозначающему «кладбище». По другой, более распространенной гипотезе, его истоки - библейские, и оно возникает как переиначенное, искаженное имя ветхозаветного персонажа Иуды Маккавея, который в средневековой христианской традиции был памятен как человек, который, среди прочего, научил иудеев молиться о душах умерших, то есть воспринимался как один из дохристианских зачинателей заупокойного культа - чрезвычайно значимой для Средневековья традиции. Существительное «макабр» можно охарактеризовать как страшный, чудовищный, мрачный, жуткий».
Иными словами, жуткий образ Смерти был неотъемлемой частью быта и культуры того времени и почти превратился в повседневность. Вполне правильное отношение! Теперь понимаю так: чтобы жить, надо помнить о смерти.