Позолота и завитушки
В почтенном возрасте неизъяснимо приятно впервые открыть "Призрака оперы". Какие же преданные и пылкие поклонники в своё время были у Дюма-отца и Гюго...
Помню, как мне показывала Париж подруга, которая живёт там много лет. Я уже неправильно себя повела, ужасаясь нововведениям Haussmann'а и мыча о том, что на улице Медников сейчас даже две огромнейшие фуры с молочными продуктами не имеют возможности сцепиться так, чтобы образовалась пробка. А тут, увидев грузное архитектурное великолепие с позолотой и чуть ли не бантиками, стала показывать на него пальцем и глупо ухмыляться. "Это же Опера", - сказала мне хозяйка укоризненно: она смутно почувствовала глубины моего невежества.
Ну вот. Гранд Опера по-своему впечатляет не меньше, чем Нотр-Дам. Ужасная или величественная. Или смешная. Леру воплотил это чувство, подарив Опере призрака. Собору Квазимодо, Опере Эрик. Роман будто бы о мелодраматической истории несчастного злодея. Понятно, что всё это отсылает нас к "Современному Прометею" - природа в роли Виктора Франкенштейна, мачеха. Леру, который, как большинство читателей, негодовал на общество, отвергшее чудище Франкенштейна, Эрику дарует - авторской могучей десницей - сострадание и прощение. Но вместе с тем Эрик, кажется, инвертированное подобие здания Оперы, снаружи пышного, но скрывающего мерзкие тайны. Получается, что он сам устраивает ужасные подвалы Оперы, но нет! ловец крыс, останки из времён Парижской коммуны - всё это было и без него.
Нелепое, странное время, чреватое непонятно чем. Это время, когда вполне бульварные книжки звучали по-другому. И обретали странную убедительность. Их не стеснялись писать и талантливые люди. Но, конечно, пены было гораздо больше. Её читал Грин. В неё уходила с головой Настя из горьковского "На дне". И спасибо, если те романисты сами хотя бы перелистывали когда-то Гюго.
Помню, как мне показывала Париж подруга, которая живёт там много лет. Я уже неправильно себя повела, ужасаясь нововведениям Haussmann'а и мыча о том, что на улице Медников сейчас даже две огромнейшие фуры с молочными продуктами не имеют возможности сцепиться так, чтобы образовалась пробка. А тут, увидев грузное архитектурное великолепие с позолотой и чуть ли не бантиками, стала показывать на него пальцем и глупо ухмыляться. "Это же Опера", - сказала мне хозяйка укоризненно: она смутно почувствовала глубины моего невежества.
Ну вот. Гранд Опера по-своему впечатляет не меньше, чем Нотр-Дам. Ужасная или величественная. Или смешная. Леру воплотил это чувство, подарив Опере призрака. Собору Квазимодо, Опере Эрик. Роман будто бы о мелодраматической истории несчастного злодея. Понятно, что всё это отсылает нас к "Современному Прометею" - природа в роли Виктора Франкенштейна, мачеха. Леру, который, как большинство читателей, негодовал на общество, отвергшее чудище Франкенштейна, Эрику дарует - авторской могучей десницей - сострадание и прощение. Но вместе с тем Эрик, кажется, инвертированное подобие здания Оперы, снаружи пышного, но скрывающего мерзкие тайны. Получается, что он сам устраивает ужасные подвалы Оперы, но нет! ловец крыс, останки из времён Парижской коммуны - всё это было и без него.
Нелепое, странное время, чреватое непонятно чем. Это время, когда вполне бульварные книжки звучали по-другому. И обретали странную убедительность. Их не стеснялись писать и талантливые люди. Но, конечно, пены было гораздо больше. Её читал Грин. В неё уходила с головой Настя из горьковского "На дне". И спасибо, если те романисты сами хотя бы перелистывали когда-то Гюго.