Deep Purple в Дубае (из архива Classic Rock)

[elhombresombro]

Click to view

Текст: Ли Марлоу
Перевод: Антон Вильгоцкий

Утро в дубайском отеле InterContinental, одном из самых прекрасных отелей в Дубае, городе, который, кажется, специализируется на строительстве потрясающих отелей. На балконе нефтяные шейхи потягивают кофе, заключают сделки, транжирят деньги. Богатые семейные пары наслаждаются зимним солнцем - даже сейчас здесь 28 градусов выше нуля, люди планируют походы по магазинам и также транжирят деньги. В лучших номерах отеля Deep Purple готовятся к своему хедлайнерскому выступлению на Dubai Jazz Festival, самом роскошном из фестивалей, которые вы когда-либо видели. Это тоже - вы не будете удивлены - сплошное расточительство.
Где-то посреди этого богатства находится сотрудник Classic Rock. Он, к сожалению, не транжирит деньги. От него исходит тихое отчаяние. Он сидит рядом с миллионерами и молодыми богатыми девчонками, и он лихорадочно скользит взглядом вдоль и поперек по двухстраничному списку вопросов, заготовленных для Deep Purple. Потому что все эти вопросы - дерьмо. Вопросы, которые вы много раз видели и слышали в других интервью. Вопросы, которые сама группа слышала десятки тысяч раз.
«Не нужно слишком сильно беспокоиться об этом, - говорит Иэн Гиллан, когда мы встречаемся с ним позднее. - В истории этой группы осталось не так уж много «белых пятен». Мы однажды были в Японии, и к нам выстроилась очередь из журналистов, которые не умели говорить по-английски, и с ними была одна на всех женщина-переводчик».
Серия интервью началась, и вокалиста начали донимать одинаковыми вопросами. «Довольно скоро меня спросили, какой у меня любимый альбом Purple - этого вопроса никогда не приходится долго ждать - и я сказал, что Fireball. Мы продолжали, интервью закончилось, и вошел следующий журналист, у которого был фактически идентичный список вопросов. Переводчица была та же самая. Его третий вопрос был: «Мистер Гиллан, какой ваш любимый альбом Purple?”. Я вздохнул и на этот раз сказал: Made In Japan. Он законспектировал это, а я бросил взгляд на переводчицу. Она выглядела охваченной паникой. “Но… неееет… вы… вы же сказали…”».
Он откидывается на спинку кресла и тихо смеется на всей этой клоунадой под названием «рок-н-ролл», клоунадой, которую он разыгрывает уже 45 лет.
«Так что, не волнуйся насчет своих вопросов, волнуйся насчет моих ответов». Он откидывается на спинку кресла и тихо смеется над комичностью этой игры под названием «рок-н-ролл», в которую он играет вот уже 45 лет. «Что бы ты ни хотел услышать, в конце концов ты это услышишь».
Вот таковы Deep Purple сегодня, эти великие пожилые джентльмены британской рок-музыки: все еще гстролируют, все еще играют, все еще снисходительно общаются с неуклюжими журналистами, отвечая на их дрянные вопросы. Они - группа, которая чувствует себя целиком и полностью в своей тарелке. Группа, которая настолько удобно чувствует себя в своей шкуре, что даже порой счастлива продемонстрировать свои слабые места. Но об этом позже.
Это единственный способ - говорит басист Роджер Гловер. Притворство, игра на публику - все это причиняет слишком много проблем. Он вспоминает интервью, которое он и Гиллан сделали во время раскрутки невыразительного альбома 1987-го года The House Of Blue Light. «Я пытался сказать, что это хороший альбом, что он нам самим нравится, ну, вы понимаете, показать все с позитивной точки зрения, - говорит он. - И я увидел, как Иэн отрицательно качает головой. «Все это ерунда, Род», - сказал он, и это меня остановило. Он, конечно, был прав. Я решил тогда, что лучше всегда говорить правду».
Deep Purple сегодня 45 лет (37, если вычесть паузу, продолжавшуюся с 1976-го по 1984-й; 34, если вычеркнуть эру Джо Линна Тернера, что многие предпочитают сделать). Они разъезжают как арабские принцы в эти дни: самолеты первого класса, самые лучшие отели. Небольшая, но эффективная команда менеджеров и техников. Все это функционирует как хорошо смазанный механизм. «Мы не можем делать это по-другому», - говорит Иэн Пэйс. Им приходится иметь дело с путешествиями, с рутиной, с разнообразными мелочами жизни на колесах.
Дон Эйри - высокий, с аккуратно подстриженной бородкой, любитель посмеяться, Дядя Дон, как его называют в своей тусовке - каждый день отправляется в экспедиции: по местным рынкам, музеям, старым автобусам, отдаленным улицам и переулкам. Поскольку Дон подолгу пропадает в каждом новом городе, его сын Майкл, техник клавиш группы, настраивает его оборудование.
Барабанщик Иэн Пейс редко покидает любой из отелей, в которых он останавливается. Он читает толстые романы, лежа в ванне. Он только что закончил читать увесистый том «Взлет и падение Третьего Рейха». Это заняло у него два месяца. «Я вижу Дона только за завтраком и во время шоу, - говорит Пейс. Но это нормально. У разных людей разный темп жизни. Лично я люблю расслабиться, фокусируясь на предстоящем шоу».
Иэн Гиллан когда-то тоже выполнял стандартные «туристические программы», но в последнее время не особо к этому тяготеет. Он уже видел все это, так что ему незачем смотреть на это снова, полагает Гиллан. Иэн - тихо разговаривающий мужчина в кричащем жилете - предпочитает оставаться в отеле. Он - единственный участник группы, у которого есть ассистент, Салли - бывший театральный менеджер из Девона. Она решает все организационные вопросы, так что ему не приходится тратить а это время.
В какой бы точке мира ни находился гитарист Стив Морс, есть вероятность, что он не сможет уснуть. Он живет по американскому времени - поздно ложится и поздно встает, а перед тем как отправиться играть, долго смотрит случайные фильмы и клипы по ТВ у себя в номере.
Роджер Гловер - деликатная открытая душа, он просто счастлив тусоваться с ними за компанию, плыть по течению, до тех пор, покуда у него есть пачка табака и папиросная бумага для самокруток.
«Это просто удивительно для меня, что все это продолжается так долго, - пожимает он плечами. - У меня есть яркое воспоминание о ранних временах - мы играем где-то, я смотрю через гриф своего баса и вижу всех этих людей в зале, всех этих людей, которые пришли на нас посмотреть. У меня волосы на руках встали дыбом. И это чувство все еще со мной. Сегодня я, наверное, ценю это сильнее, чем когда-либо прежде».
В плане «рок-н-ролльного образа жизни» все сегодня обстоит очень спокойно. Несколько бутылок пива после шоу, может быть бутылка бренди на всех, но не более того. Никаких наркотиков. Никаких группиз. Никаких всенощных вечеринок. Разве что Роджера можно время от времени застать торчащим в окне отеля с косячком в зубах. «Старые привычки», - говорит он.
Истина очевидна: в то время как большинство мужчин их возраста каждый месяц получают пенсию на почте, Deep Purple все еще разъезжают по миру. Вы не сможете этого делать, если у вас похмелье или вы находитесь под воздействием запрещенных веществ.
«В начале 70-х я мог проснуться с похмельем и начать снова пить, как только встану с постели, - говорит Пейс. - Но в нашем возрасте так делать нельзя. Вы и недели не протянете».
При всем их размахе, дела никогда не были настолько плохи. «Самыми гулящими людьми, которых мы когда-либо видели, были журналисты, - говорит Гиллан. - Они могли пьянствовать три или четыре дня напролет, и все это было как один затянувшийся уик-энд. Это было не для нас. Мы могли позволить себе выпить пива и покурить перед тем, как лечь спать - но это было и все. Секс, наркотики и рок-н-ролл - меня об этом спрашивают не менее часто, чем про любимый альбом. Да, всегда было много секса. Много рок-н-ролла. Но не наркотиков, нет. Мы не были такими. Я впервые попробовал марихуану только в 38 лет. Мы были «пьющей» группой».
Так вот вы какие. Все настоящее, правильное, изящное и идеальное. Но на самом деле это не так. Точнее, не совсем так. Это была бы сказка, будь все это так. Слабости, удивительная неуверенность и уязвимость для группы, которая существует уже 45 лет, на первый взгляд не столь очевидны, но они есть. Они приоткрываются постепенно. Может быть, это тоже кое-что вам скажет - после этих 45 лет они более спокойно относятся к журналистам, видящим общую картину. Искусственность, как сказал Гловер, слишком похожа на тяжелую нелюбимую работу.
«Конечно, все еще существуют некие трения, - говорит он. - В такой группе, как Purple, где все музыканты вовлечены в творческий процесс, неизбежно возникают разногласия. И я думаю, что на музыке это сказывается благотворно».

Дубай состоит из множества граней. Он богатый. Новый. Сверкающий. Стильный. Всегда горячий. Показушный. Общий. Небольшой. Если бы это была женщина, то с золотым лаком на ногтях и с одной из тех сумочек, что стоят дороже, чем ваш автомобиль. В большой меховой шубе… и без трусов.
«Смешное старое местечко, не правда ли? - говорит Гиллан, когда мы с ним отправляемся на саундчек по шестиполосному шоссе, полному джипов и мерседесов и окруженному тысячами поражающих воображение отелей, каждый из которых шире, выше или величественнее того, что мы проезжали только что. - Я не могу четко сформулировать, что я об этом думаю. Ничто не производит впечатления в полной мере настоящего. Это просто большое старое местечко, пришлепнутое сверху на песок. Множество больших магазинов и отелей, которые еще больше. Мне нравятся люди здесь, но сложно чувствовать страсть к этому месту».
Purple возглавляют Dubai Jazz Festival - девятидневное мероприятие, включающее в себя все разновидности вызывающих недоумение групп, играющих для 10 000 зрителей каждую ночь. Поскольку это - Дубай, то, разумеется, это самый роскошный и пафосный фестиваль, который вы когда-либо видели. Все мероприятие проспонсировано Emirates, самой богатой авиакомпанией в мире, которая раздает красные шляпы и гигантские красные платки корпоративным гостям, которые заплатили немалые деньги за право занимать первые двадцать рядов. Когда Purple выходят на сцену в 10.30 вечера, это выглядит так, будто они выступают перед собранием арабов, каждый из которых наряжен кардиналом Ришелье. И что же первые 20 рядов? Они все сидят, несмотря на то, что концерт проходит под открытым небом. И, поскольку это Дубай, они сидят в креслах, обитых красным бархатом. Это настолько отличается от Ньюборта 85-го, насколько вообще может отличаться. И это заставляет Роджера Гловера поежиться.
«Такое чувство, будто играешь только для первых рядов, которые заслоняют сцену от настоящих фэнов, которым не пробиться на передовую, - говорит он. - Мне это на самом деле не нравится».



Сегодняшний концерт хорош - и даже велик - но потом они соглашаются, что он не станет одним из тех, которые им запомнятся. Все было слишком чинно и спокойно. Слишком напыщенно. Если вы хотите найти самую суть рок-н-ролла, едва ли вы найдете ее на Dubai Jazz Festival.
Шоу начинается с пулеметного грохота бас-бочки Пейса и открывающей песни Fireball, которая переходит в приятный для зрительский ушей залп из Into The Fire, Hard Loving Woman, Maybe I’m A Leo и Strange Kind Of Woman. Днем ранее, когда группа проводила саундчек в маленьком помещении в полуденную жару, я заметил, что Гиллан останавливается посреди песни и ложится, обхватив голову руками, на кусок старого ковра. Вот это да. Должно быть, ему очень жарко. Вечером это снова происходит. Всякий раз, когда группа начинает играть продолжительные инструментальные фрагменты - не столь часто, как они когда-то делали - Гиллан под шумок ныряет за подставку ударной установки и в течение короткого промежутка времени отлеживается на импровизированном диване.
В старые деньки эти инструментальные пассажи были настолько продолжительными, что в течение их он успевал перекинуться в картишки с командой техников. «Я даже, бывало, ходил в ближайший бар, чтобы промочить горло», - говорит он. Сегодня же он использует эти паузы, чтобы отдохнуть и восстановиться. Поначалу это кажется странным, но, наверное, не должно удивлять. Иэну Гиллану, не забывайте, уже 67 лет. Его голос уже не тот разбивающий окна десятибалльный ураган, которым когда-то был. Годы, гастроли и сквозняки взяли свое - но он все еще способен вопить как банши. Учитывая все, что он пережил, кратковременный отдых на диване - это очень маленькая плата.

Отсюда Purple летят в Новую Зеландию, затем в Австралию, на Дальний Восток - их тур выходит на пик нынешним летом, чтобы совпасть с релизом альбома Now What?!, их 19-й студийной работы. Это - альбом с лучшим за всю историю Deep Purple саундом, с гордостью говорит Гиллан. Не просто «лучший альбом», а с лучшим саундом. Он был записан прошлым летом в нэшвилльской студии Tracking Room с суровым продюсером Бобом Эзрином (Kiss, Элис Купер, Pink Floyd и так далее в том же духе). Это может показаться странным выбором для столь закаленной группы, как Purple; объяснение, возможно, заключается в том, что они слишком давно не чувствовали себя в студии комфортно. Эзрин - человек, который любит, чтобы все делалось так, как он скажет - проделал превосходную работу по всем параметрам.
«Боб сам обратился к нам, - разъясняет Пейс. - Он пришел посмотреть шоу и сказал, что хочет продюсировать нас - но не создать какую-нибудь разновидность студийной магии, а запечатлеть наш живой звук. Нам это трудно давалось в прошлом, поэтому мы решили дать этому ход». Они вылетели в Нэшвилл прошлым летом. Скелеты композиций были записаны за шесть дней, вся работа целиком заняла чуть более месяца.
«Это была потрясающая старая студия, - говорит Пейс, - с этим прекрасным, естественным саундом. Я настроил звучание своих барабанов в первый же день. Под конец этого первого дня я уже записал некоторые барабанные партии. Я не думаю, что такое когда-либо происходило прежде. Понравилось ли мне это? Думаю, на этом альбоме есть восемь убийственных песен и четыре просто великих. Не так уж плохо, не правда ли?».
Этот альбом было сделать очень легко, говорит Гловер.
«Если оглянуться назад, покажется, что наши альбомы прыгают от простого к сложному. In Rock было просто сделать, Fireball давался нам потруднее. Machine Head был простым. Who Do We Think We Are? - ужасным. Perfect Stranger - мечта. The House Of Blue Light - ужасающий процесс. Bananas - легко. Rapture Of The Deep - трудно. Нынешний было делать легко. Боб нас подталкивал. Возможно, нам это и было нужно. Было ли это нелегко для меня? (Гловер продюсировал несколько альбомов Deep Purple). Нет, совсем. Он несколько раз спрашивал моего мнения, и мне все понравилось».
Гиллан чуть менее несдержан, нежели его коллеги. «С моей личной точки зрения, я внес в его создание меньший вклад, чем в предыдущие альбомы, - говорит он, как ни в чем не бывало. - Я думаю, это в большей степени музыкальный альбом».
Now What?! посвящен одному человеку: Джону Дугласу Лорду, отцу-основателю Deep Purple, маэстро клавишных, во всех отношениях приятному человеку и мудрому старому филину, чья борьба с раком поджелудочной железы трагически закончилась, пока группа записывалась в Нэшвилле. Вы можете почувствовать присутствие этого великого человека на альбоме, полагает Гиллан. «В первые дни после его смерти мы говорили о Джоне постоянно - разные фантастические воспоминания, интересные истории - все в позитивном ключе. Его дух витал над студией, и, я думаю, вы сможете услышать это на альбоме. Я написал пару строчек для песни, которая называется Above And Beyond, которая изначально не должна была стать песней о Джоне, но в итоге стала ею: «Души, что однажды соприкоснулись, сплетаются навсегда».
Читая текст сегодня, можно подумать, что это не просто их дань памяти другу и бывшему коллеге. Скорее всего, говорит Гловер, сам Джон говорит с ними с того света.
«Я все еще не могу спокойно говорить о нем, - говорит басист. - Он был добрым, забавным, умным, галантным, прекрасным, прекрасным человеком».

Известно, что их дружба дала трещину, когда Гловер был бесцеремонно уволен из Purple в 1973-м. Он знал, что были проблемы с гитаристом Ричи Блэкмором в то время, и Гловер с Лордом тихо договорились, что они потянут группу вперед, если Блэкмор решит уйти. Несколько недель спустя Гловеру предложили забрать его инструмент.
«Я горевал об этом очень долго, - признается он. - Это выглядело как подлое предательство. Я был больше зол на Джона и Пейса, чем на Ричи. Их предательство задело меня гораздо сильнее».
Гловер сыграл свой последний концерт в Осаке, в июне 1973-го, со слезами на глазах. «Из Японии я вернулся физически разбитым. У меня была депрессия. И дизентерия. Я был обессилен, как морально, так и физически.
Спустя несколько месяцев состав Purple, известный как МК III выпустил Burn. «Это было сложное время, - признается Гловер. - Я слушал Burn, чувствуя себя отравленным. Я помню, как увидел рекламу в журнале Billboard - там говорилось, что Purple продаются лучше всех в мире - и они использовали фотографию нового состава, - он корчит гримасу и качает головой. - Большую фотографию с Дэвидом Кавердэйлом и Гленном Хьюзом. Эти ребята такого не заслужили - они не имели ничего общего с Purple».
Лорд и Гловер, бывшие лучшие друзья, не общались пять лет. «А потом, однажды в 1978-м мы провели ночь вместе. Ни я, ни Джон не были любителями кокаина, но в тот раз мы нанюхались и разговаривали всю ночь. Он прогнал мою боль, а я простил его вину. Нам это было нужно. Это была лучшая кокаиновая ночь в моей жизни».
Дон Эйри, который присоединился к Purple 12 лет назад, был большим поклонником Лорда. Он видел группу, когда был студентом, в Манчестере, в 1971-м.
«Я выходил вместо Джона несколько раз, когда он испытывал проблемы со своим коленом, - говорит Эйри, - но я никогда не мечтал о том, что займу это место на постоянной основе. Это была большая честь - стать его преемником».
И тяжелая работа?
«О, да, - соглашается Дон. - И она все еще тяжела. Журналисты постоянно спрашивают меня: «Ну и как вы себя чувствуете в его ботинках?». Что достаточно забавно - я и впрямь нашел пару ботинок Джона в гримерке группы, когда только-только стал ее участником. Я стащил их и примерил. Конечно же, они оказались мне велики - но только самую малость».

Для Иэна Пейса, который, возможно, был к Лорду ближе, чем остальные участники группы (они женились на сестрах-близнецах и жили всего в нескольких милях друг от друга в оксфордширском «заповеднике рок-звезд») смерть старого коллеги была не столь шокирующей. Пейс замечал трещины на храбром лице Лорда.
«Я виделся с ним перед тем, как лететь в Нэшвилл, и у меня возникло стойкое ощущение, что больше я его не увижу, - говорит он. - Я видел, что он был настроен позитивно, и он говорил правильные вещи, но… не знаю… я чувствовал, что искра ушла. Он делал хорошую мину при плохой игре, но я был бы удивлен, если в те последние дни он сам в это верил. Это была постоянная битва для него, он был как рыба, плывущая против течения. Я думаю, он, возможно, устал и сдался. Я прилетел обратно в Англию в тот же вечер. Я хотел быть дома, ради Джеки и Вики. Это все еще не кажется мне правильным - множество простых людей излечивается от рака, а вот таким, как Джон, не везет».
Он делает глубокий вдох.
«Жизнь. Она несправедлива, не так ли?».

Последним я интервьюирую Стива Морса. Бывали моменты, когда он думал - и менеджмент думал так тоже - что мы собираемся побеседовать со всеми остальными, кроме него. Думаю, это потому, что такое случалось прежде. Но мы не были намерены так поступать. Нам нужно поговорить с каждым из них. Морс - потрясающий музыкант. Это не его вина, что он отобрал работу у одного из самых загадочных гитаристов в мире рок-музыки.
Морс присоединился к Deep Purple в 1993-м. Он с ними 20 лет, теперь уже дольше, чем Ричи Блэкмор был участником. Однако по-прежнему во время каждого интервью, которое он дает, какждого шоу, в котором он участвует, в процессе исполнения каждого аккорда, который он берет, за его плечом стоит тень Человека В Черном. Он предполагал и надеялся, что после того, как Дон Эйри пришел в группу через десять лет после него, теперь-то он сможет передать ему свой статус «новичка». «Но такое положение дел продолжалось всего около 30 минут, - говорит он, смеясь. - Они все знали Дона, они все любят футбол, и с места в карьер они принялись говорить о британской экономике и телепрограммах, которые они любят смотреть, а потом и вовсе перешли на кокни-сленг и… ну, не знаю. Я люблю их всех… Правда, люблю… но это тяжело. У них у всех есть этот дух английского братства, общее культурное происхождение, а я стою особняком».
Он говорит, что в тот момент, когда его пригласили в группу, он не осознавал этого фактора настолько же отчетливо, насколько осознает сейчас. «Я думал о музыке и о том, как фэны воспримут меня на месте Ричи, - признается он. - Я думал об изменениях в музыкальном стиле. Я не думал о чем-либо еще. Хотя, наверное, стоило. Сейчас мне приходится с этим мириться».
Получается?
«Да, думаю, получается. Лишь время от времени я чувствую себя выпавшим из коллектива. Чувствую себя как выброшенный щенок. От этого на самом деле никуда не деться. Смотри, если я не смогу играть, это будет нарушением соглашения. Я не могу так поступить. Но, поверь, мужик, я могу играть».
Он говорит о его растоптанной любви к живым выступлениям с группой музыкантов, которые выходят на сцену свежими и слегка другими каждый новый вечер. Сейчас с ним происходят совсем другие вещи, они неизбежны, и это делает его подавленным.
«Мне не нравится то, что я не могу планировать свою жизнь из-за наших бесконечных туров, одного за другим, - говорит он. - И потом, когда тур начинается - а мы, похоже, постоянно гастролируем - мне приходится покидать свой дом во Флориде на два дня раньше».
Почему на два дня раньше?
«Ну, я мог бы вылететь и на день раньше, но что если рейс отменят? Так что я уезжаю на два дня раньше. На всякий случай. Знаешь, кто я такой? Я человек, который профессионально умеет ждать. Я жду, и жду, и жду».
Пауза. «Я был близок к тому, чтобы уйти».
Правда? Насколько близко?
«Вот настолько», - он отмеряет пальцами крошечное расстояние.
Когда это было?
«Примерно в то время, когда Джон ушел из группы. Я чувствовал, что мне не хватает мотивации для гастролей. Мне было грустно, когда он ушел. Это была большая перемена, перелом. Я точно знаю, как он себя чувствовал. Я остался, потому что Deep Purple - великая группа, и они дали мне свободу играть, свободу быть собой. Но если бы это зависело от меня, то мы бы играли десять концертов подряд - бах, бах, бах, ночь за ночью - а потом брали отпуск на месяц. Я не особенно хорошо переношу путешествия. И, чтобы быть честным, меня смущает роскошь, которая мне предоставляется. Я люблю находиться на своей ферме во Флориде, заправляя топливо в свой трактор. Это - моя реальность».
Так что же заставляет тебя продолжать?
«Что заставляет меня продолжать - так это мысль, что я хочу быть здесь до самого конца и сыграть последний концерт в истории Deep Purple. Я не знаю, когда это будет. Эти ребята все время жмут, и жмут, и жмут вперед».

Конец. Люди все время спрашивают их о том, когда настанет Конец - так, как будто он уже близок. Но на самом деле это не так, говорит Роджер Гловер. Говорит ли сама группа об этом?
«Нет, мы об этом не говорим. Я думаю, конец когда-нибудь настанет. Но я не думаю о нем. Все выглядит так, как будто некоторые люди страстно желают, чтобы мы остановились. Но я не вижу причин, по которым мы должны это сделать. Мы все еще наслаждаемся этим».

Роджер Гловер - самый приятный парень в Deep Purple. «Вам лучше познакомиться с Роджером сначала», - говорит Стив Морс, как будто это - неписаное правило для всех, кто впервые общается с Deep Purple. - Он самый легкий в общении, во всех отношениях приятный человек. Все любят Роджера».
И все же, как и множество других людей, обладающих этим завидным качеством, Роджер, кажется, не подозревает о том, что его все любят. Он - человек, которому удается быть самим собой, но в то же время он полон неуверенности. Это - часть его обаяния, но тем не менее, это удивляет.
Он винит во всем инструмент. Это трудно - быть бас-гитаристом, даже отличным бас-гитаристом, бас-гитаристом, который сольно выходит на бис, в группе, которая, ничуть не меньше, состоит из виртуозов. Музыкальная неуверенность Гловера зародилась в тот самый день, когда он присоединился к Purple. Прошедшие с тех пор годы не разрушили ее, а лишь укрепили.
«Мне всегда казалось - и до сих пор кажется в некоторой степени - что в группе, состоящей из таких непревзойденных музыкантов я должен постоянно доказывать, что чего-то стою».
И что же он сделал? Он стал очень полезным в качестве композитора и продюсера. В дни MK II он постоянно предлагал группе новые рифы - частично потому, что фонтанировал идеями, но в основном - потому что хотел оправдать свое присутствие в этом кругу блистательных шоуменов.
«Помню, как я сыграл рифф, который придумал, во время одной из сессий Who Do We Think We Are, а Ричи, услышав его, просто покачал головой и вышел».
Тридцать лет спустя он вспоминает тот инцидент так, словно это было вчера. «У нас был перерыв, потом мы вернулись, и он сыграл кое-что. Нам всем, как обычно, это очень понравилось, а он сказал: “Неееет, я это оставлю для моей сольной группы”».
Что именно это было?
«Зачаточная версия 16th Century Greensleeves».
Вновь возникает знакомая тень: человек, одетый в черный замшевый костюм, с белым Стратокастером, скрывается где-то в углу, но не выходит на свет. Ричи Блэкмор сыграл важную роль в биографии Роджера Гловера.
Разговор о Ричи не вызовет у тебя дискомфорта?
«Я не возражаю. Ричи - это часть группы. Он всегда с нами, когда мы выходим на сцену. Я люблю играть со Стивом, он блестящий гитарист и приятный компанейский человек. Он помог мне как бас-гитаристу, в такой степени, в какой Ричи никогда этого не делал. Стив придумал риффы, а я сказал: «Я не уверен, что играть под них» - и мы вместе сели и поработали над этим. Ричи бы так не сделал. Он бы покачал головой и ушел. Это заставляло меня чувствовать себя бесполезным. Я был большим поклонником музыки Ричи, и было большой честью для меня работать с ним, но я думаю, ему нравилось ввергать людей в это состояние. Думаю, сейчас он меня ненавидит. Он сказал, что никогда не будет говорить со мной, и это позор».
Но почему он не хочет говорить с тобой?
«Потому что кто-то сказал ему, что я изменил гитарное соло на одном из переизданий. Я этого не делал. Но так все и закончилось».
Когда ты в последний раз его видел?
Спустя несколько месяцев после того, как он покинул группу. Я был в Нью-Йорке. Взял свою жену на концерт Фрэнка Синатры. Мы остановились в отеле «Уорвик», в котором был хороший бар - я его помнил по старым временам. Я вошел в бар, а там был Ричи».
Звучит ужасно.
«Но это не было ужасно. Мы выпили и поболтали. Он был вежлив. Жаловался на менеджмент, который, как он сказал, был причиной его ухода. На самом деле это обстояло не совсем так».
По словам Гловера, группа решила заснять бирмингемское шоу тура Battle Rages On в ноябре 1993-го. Множество камер было расставлено по залу и вдоль сцены. «Мы все знали об этом - конечно мы знали - но Ричи позднее заявил, что он ничего не знал, и что камеры стояли не там, где надо».
Шоу началось с невероятно длинного интро к Highway Star. Блэкмора не было. В конце концов, через шесть минут, в течение которых группа отчаянно тянула время, Человек В Черном появился на сцене. Первое, что он сделал - так это кинул стакан в оператора.
«Он не только намочил оператора, - говорит Гловер, - Он также облил мою жену и жену Иэна. Я был в ярости. Я хотел ударить его. Я представил себе, как кладу свой бас и бью морду Блэкмору. Атмосфера на сцене была отравлена в тот вечер».

Шоу было снято и выпущено под названием Come Hell Or High Water. Концерт обернулся катастрофой. Блэкмор ушел из группы через несколько недель.
«Странно на самом деле, потому что следующие шоу были великолепны, - смеется Гловер. - Я думаю, он считал, что если он уйдет, то группа распадется, что, конечно же, только сильнее мотивировало нас продолжать».
Они позвали Джо Сатриани, чтобы закончить тур. Был выбор между ним и Джеффом Беком. Бек отклонил предложение.
Что всегда нужно помнить, говорит Гловер, так это то, что если вы будете копаться в лучших и худших моментах богатой истории Deep Purple, то и там и там вы всегда найдете Ричи. Всегда.
«Это не совпадение, - считает он. - Уфф! Как же нас занесло в эту тему?!».
Не знаю. Я спросил тебя насчет возможного конца.
«Ах, да, - смеется Гловер. - Конец. Вот как это выглядит с моей точки зрения: последний раз, когда я ходил на обычную работу, был в 19 лет. Так что я, можно сказать, давно на пенсии. И мне это чертовски нравится. Так пойдет?».

ПОЛИЦИЯ УВЕЗЛА НАС В СОБАЧЬЕМ ФУРГОНЕ
В апреле 1968-го Deep Purple сыграли свой дебютный концерт в одной из школ Дании.

Сорок пять лет назад Deep Purple сыграли свой самый первый концерт. Состав, известный, как Mark 1, включавший будущих «отцов-основателей» Ричи Блэкмора, Джона Лорда и Иэна Пейса, а также вокалиста Рода Эванса и басиста Ника Симпера - собрался в хертфордширском Deeves Hall несколькими неделями позже. Однако еще до того, как совершить сценический дебют в Британии, они решили отправиться в Данию - и, будто предчувствуя, что эта поездка может обернуться катастрофой, они поехали туда под названием, которое их группа носила изначально - Roundabout.
«Мы поехали в Данию потому что, как бы безумно это ни звучало, не были уверены, что сможем произвести хорошее впечатление, - много лет спустя признался Пейс. - И нам не хотелось показывать себя в таком виде в Великобритании».
Клавишник Джон Лорд провел в Дании лето предыдущего года, играя со своей предыдущей группой, The Artwoods, и он задействовал свои связи, чтобы обеспечить тур. Итак, 20 апреля 1968-го квинтет отыграл свое дебютное шоу в школе под названием Вестпоппен, расположенной в городе Тааструп, неподалеку от Копенгагена. Сет-лист состоял из восьми песен, которые в итоге вошли в их дебютный альбом, Shades Of Deep Purple. Воспоминания Пейса о том концерте расплывчаты, хотя он вспоминает нарушения законодательства при попытке уехать обратно в Британию. «Мы нарушили какие-то датские законы на обратном пути, - говорит он. - Полиция увезла нас в кузове собачьего фургона - это был единственный транспорт, который у них имелся. Сначала увезли двоих из нас, а потом вернулись за оставшимися тремя».
Deep Purple часто возвращались играть в Данию в их ранние годы. Одним из тогдашних фэнов был фотограф Йорген Энгель, который был на концерте, когда они играли в этой стране в феврале 1969-го. «Я видел их в месте под названием Gladsaxe Teen Club, в котором еще и Led Zeppelin дебютировали в 1968-м, - говорит Энгель. - Блэкмор не производил впечатления лидера группы. Это уже потом он начал превращаться в примадонну. Много лет спустя, разговаривая с Джоном Лордом, я был потрясен тем, что он может вспомнить название города Тааструп, в котором проходил их первый концерт».

DEEP PURPLE ПРОТИВ ЗАЛА СЛАВЫ РОК-Н-РОЛЛА

Оскорбление или оплошность? А нам все равно!

Под конец прошлого года Deep Perple были номинированы на включение в Зал Славы рок-н-ролла. Номинированы, но не включены. Вместо них туда попали Rush и Heart. Это возмутило Гедди Ли из самих же Rush, который не мог смириться с тем фактом, что Rush и Heart попали в Зал, в то время, как Deep Purple, группа, которая повлияла и на тех и на других, была проигнорирована. Гедди высказывался от лица многих людей. Сами Purple об этой пощечине высказались дипломатично и лаконично.
«Мы были номинированы, что довольно мило, конечно, однако нас на самом деле не интересовало, возьмут они нас или нет, - говорит Гиллан. - Это не было чем-то таким, о чем мы вспоминали бы каждый день. Это не выбор публики. Это делают те же самые безликие люди из звукозаписывающей индустрии, которые создали The Monkees как американский ответ The Beatles».
«Я поражаюсь тем, что происходит там за кулисами, - говорит Иэн Пейс. - Удивляюсь тому, что некоторые ничтожества попадают в Зал славы. Но я не чувствую себя ущемленным. Наверное, нет вещи, о которой я мог бы волноваться меньше».
«Не хочу проявлять неуважения, - говорит Дон Эйри, - но мне не кажется, что мы особо этим озабочены. Я полагаю, однажды они все-таки дадут нам это звание. Надеюсь лишь, это случится, пока мы будем еще живы».