будем знакомы
На лбу выступили бусины пота - уж больно хороша свеженина: горяча, душиста. А водочка была холодна и совсем не пахла. В общем, всё так, как надо, справно и ладно. Опрокинув рюмашку, Сашка замирал, будто прислушиваясь: «Ну как? Попала?». Блестел красным, обожжённым солнцем лицом, как блин. Растекался в улыбку, щурил глаза с короткими, опалёнными ночными кострами ресницами. Снова подхватывал алюминиевой ложкой из кастрюли кусок нежнейшего мясца, мазал его ядрёной горчицей и отправлял в рот.
Сашку в деревне любили шибко. Работником он был сознательным, в свою смену не употреблял, норму выработки превышал, в помощи никогда не отказывал. Где деду какому подсобит дрова наколоть, или привезти до двора, арбы сена помогал с сенокоса вывозить. Заборы ставил, комбикорм из конторы возил, когда в больничку бабушек доставлял - безотказный. Бутылку за работу не брал, брал деньги, если давали, а чаще творожком свежим, сметанкой, яйцами. Бабы деревенские за его спиной шушукались: не красавец, конечно, волосёнки жидкие, рыжеватые, глаза бесцветные, а раньше голубые-голубые были, но руки золотые. И сердце золотое. В одиночку поднимал двух дочерей.
Наваристый бульон быстро застывал жирными кружками. Дочери сидели здесь же. Одна рядышком, по правую руку - Вика - вся в отца. Лицо плоское, густо обсыпанное охристыми веснушками, длинные прямые ресницы, жёсткие прямые волосы цвета соломы, обгорелый, шелушащийся нос картошкой смешно морщинился, когда она громко смеялась. Руки крепкие, в трудовых весенних цыпках, не делали лишних движений, короткие сильные пальцы ловко сжимали ложку. В ней чувствовалась мощная, деятельная энергия молодого организма, измеряемая лошадиными силами, полными вёдрами, собранными копнами, вычищенными стайками. Бешеная энергия, запертая в невыразительное тело.
Вторая - Света - сидела напротив отца. За спиной шептали об любви всей Сашкиной жизни, которая то ли бросила его с дочерью ради залётного красавца, то ли покончила жизнь самоубийством, то ли от рака умерла. Правдивую версию мне так никогда и не сказали. А Света была смуглая, тоненькая и трогательная. Смешно дула в нависшую надо лбом чёлку каштановых волос, поднимала время от времени правую бровь острым углом, услышав бабкины матерки. Задумчиво отламывала кусочки хлеба, подкладывала на тарелку отцу хрумкие огурчики, тихонько смеялась вместе с Викой, снимала нависшие на бабкином подбородке крошки и ласково чмокала её в морщинистую щёку.
Распаренные сытостью, размягчённые водочкой гости отвалились от стола в ожидании старательного шумевшего самовара и завели разговор о главных событиях: кто на ком женился, или помер, или в город уехал. Дошли и до Славки, ну того, что Фёдора сын, ну, тот, который пастушок, что на гнедой кобыле.
Сашку в деревне любили шибко. Работником он был сознательным, в свою смену не употреблял, норму выработки превышал, в помощи никогда не отказывал. Где деду какому подсобит дрова наколоть, или привезти до двора, арбы сена помогал с сенокоса вывозить. Заборы ставил, комбикорм из конторы возил, когда в больничку бабушек доставлял - безотказный. Бутылку за работу не брал, брал деньги, если давали, а чаще творожком свежим, сметанкой, яйцами. Бабы деревенские за его спиной шушукались: не красавец, конечно, волосёнки жидкие, рыжеватые, глаза бесцветные, а раньше голубые-голубые были, но руки золотые. И сердце золотое. В одиночку поднимал двух дочерей.
Наваристый бульон быстро застывал жирными кружками. Дочери сидели здесь же. Одна рядышком, по правую руку - Вика - вся в отца. Лицо плоское, густо обсыпанное охристыми веснушками, длинные прямые ресницы, жёсткие прямые волосы цвета соломы, обгорелый, шелушащийся нос картошкой смешно морщинился, когда она громко смеялась. Руки крепкие, в трудовых весенних цыпках, не делали лишних движений, короткие сильные пальцы ловко сжимали ложку. В ней чувствовалась мощная, деятельная энергия молодого организма, измеряемая лошадиными силами, полными вёдрами, собранными копнами, вычищенными стайками. Бешеная энергия, запертая в невыразительное тело.
Вторая - Света - сидела напротив отца. За спиной шептали об любви всей Сашкиной жизни, которая то ли бросила его с дочерью ради залётного красавца, то ли покончила жизнь самоубийством, то ли от рака умерла. Правдивую версию мне так никогда и не сказали. А Света была смуглая, тоненькая и трогательная. Смешно дула в нависшую надо лбом чёлку каштановых волос, поднимала время от времени правую бровь острым углом, услышав бабкины матерки. Задумчиво отламывала кусочки хлеба, подкладывала на тарелку отцу хрумкие огурчики, тихонько смеялась вместе с Викой, снимала нависшие на бабкином подбородке крошки и ласково чмокала её в морщинистую щёку.
Распаренные сытостью, размягчённые водочкой гости отвалились от стола в ожидании старательного шумевшего самовара и завели разговор о главных событиях: кто на ком женился, или помер, или в город уехал. Дошли и до Славки, ну того, что Фёдора сын, ну, тот, который пастушок, что на гнедой кобыле.