Еда собачья.
Холодно сегодня, солнце еле греет.
Ночью с неба сыпала белая крупа, двуногие её снегом называют. Она ещё, когда на нос падает, щиплется холодом и исчезает, а нос от неё мокрый потом. Её пока мало, но судя по наступающей холодрыге, будет все больше и больше. Так Пятнистый говорит, а он старый, он уже три таких холодрыги пережил. Мы с Белым, когда мелкими щенками были, эту крупу уже видели, и её тогда было много, весь мир вокруг от неё белый был. Бррр... как вспомню, так загривок словно мурашами щекочет и скулить хочется.
Бррр... чуть не сдохли тогда!
Хорошо хоть двуногие не дали помереть - кормили.
Сытому псу никакой холод не страшен, свернёшься клубком на снегу, сунешь нос в теплоту подбрюшья, хвостом укроешься и дремлешь в снегу, слушая, как приятно урчит жратва в пузе. Хорошо...
Главное - двуногих держаться, тогда голод не страшен. У них еды много, они её даже выбрасывают в специальных местах - помойка по-ихнему.
Наша стая как раз около такого места живет: я - Чёрный, Белый, Мама, Пятнистый, Веселый, Обжора, Шрам.
Чуть дальше по большаку пять минут неспешной рыси с двумя остановками на ловлю блох, есть ещё одно такое место, там еды ещё больше, но ходить туда нельзя - там другие четвероноги живут, загрызут даже под хвостом не понюхав. Мы, кстати, с чужаком тоже самое сделаем, был случай.
Так что, больно надо туда бегать!
У нас тут, и жратвы, и двуногих полно. У двуногих тут, помимо места для складывания еды, ещё будки для их тележек стоят. Здоровые такие тележки. Они страшные, гарью и железом воняют, рычат и гремят, когда мимо проносятся. Двуногие в них по делам своим ездят, потом вечером в будки их загоняют, собираются стаей и начинают громко орать и руками махать. Пьют какую-то горькую гадость(Обжора как-то выпросил, потом долго рыгал в кустах), жрут, пускают вонючий дым изо рта и орут.
Двуногие в такие моменты не предсказуемы - могут кусок вкусного мяса бросить или ещё какую няку, погладить по голове, поговорить ласково. А могут и пнуть, злобно обругав, или кинуть чем в тебя.
В общем, когда от них этой горькой гадостью воняет, я к ним с опаской подхожу, гораздо лучше обычные, не горькие. Те, кто специально приезжает нас покормить. Одна двуногая так вкусно пахнет мясом, такие косточки нам привозит! После неё так сладко спится на набитое брюхо! Или двуногий, что другим двуногим в своей будке их тележки блестящими железками ковыряет. Он каждое утро нам целую бадью жратвы наваливает!
Короче, жить можно, если не борзеть и на двуногих не гавкать. Был у нас тут один, все гавкал да на всех кидался, особенно на щенков двуногих, так ему кто-то отравы дал. Долго подыхал, когтями землю скрёб, пену пастью пуская. Нельзя на двуногих кидаться - убьют. Не кусай руку, тебя кормящую!
Верти хвостом, улыбайся и будешь всегда сыт - это мы с детства усвоили.
Хочешь жди, когда накормят, хочешь - на помойке мешки разоряй в поисках вкусняшки, хочешь спи, хочешь - попрошайничай - чего так не жить?
Так и живем-не тужим...
Сегодня двуногие что-то задерживаются, ни того - из будки, ни той - с мослами. Вообще никого!
Эй, двуногие, выходите! Нам есть пора!
Никого.
Только одна телега все время мимо по большаку носится и громко орет строгим голосом про «соблюдайте режим изоляции», про «оставайтесь дома», про «сохраняйте спокойствие», «масочный режим» и что-то ещё, я пока плохо язык двуногих понимаю.
Странные дела у них творятся!
Ещё с тех пор, когда начал таять прошлый большой снег, ещё до жары, травы и листьев на деревьях. Двуногие вдруг стали прятать лица в намордники, от их лап стало все чаще пахнуть горькой гадостью, а от некоторых, очень редких, пахло чем-то новым, странным и страшным. Таким, от чего шерсть на холке вставала дыбом, от чего хотелось скулить и рычать. Словно полынь с гарью, как пожар в степи. Так Мама сказала, а ещё добавила, что так пахнет Смерть. Эти двуногие были намного теплее обычных, слабее и сильно кашляли. Тогда их было мало и они быстро куда-то пропадали. Пятнистый клялся своим хвостом, что видел, как их забирают в свои большие белые телеги странные двуногие в белых шкурах с ног до головы, со стеклянными окошками вместо морд.
У двуногих наступила эпидемия. Это типа чумки нашей. Пятнистый про неё рассказывал как-то на ночь, пугал нас, щенков, злодей. Двуногие тоже, кстати, побаивались. Сколько раз замечал, как они на своих, тех, кто без намордников был, громко лаяли и рычали злобно. Обжора даже говорил, что таких безнамордных в Магазин, в место, где для самих двуногих жратва лежит, не пускают! Жуть! Хотя, Обжора и соврать может, что с него взять...
Кто же Обжоре поверит?
Он нам с Белым в прошлый раз сказал, что у двуногие самую вкусную жратву про запас не в земле прикапывают, а в свою обувку прячут. Обувка - это такие лапы на лапах, они, короче, съемные, чтоб несъёмные не пачкать. Двуногие, кстати, и шкуры на себе съёмные носят, ага.
В общем, поверили мы тогда Обжоре, тем более, что от ног двуногих всегда тухлятинкой пованивает, чем не нычка со жратвой? Поверили и украли пару обувок из отрытой будки с тележкой. Как же двуногий тогда орал! Рванул было за нами, да куда там! Он то по утрам от своей стаи с колбасой или сахарной костью в зубах не бегает, у него мама с братом кусок из пасти на бегу не рвёт. Убежали мы, короче. И обе обувки в поисках жратвы изгрызли. Только не было там жратвы! Резина да тряпка, хоть и тухлятиной несло. Обманул, гад!
Сволочь он, Обжора этот. Дом для блох и поедатель какашек.
Двуногим без намордника еду в Магазине не дают? Ха!
Может их ещё без них и в тележках не возят?
Ха!
Кто ж ему поверит.
Время шло, день сменялся ночью, завтрак - ужином, ручьи от тающего снега -пылью и жарою.
Казалось, что Чумка у двуногих пошла на спад. Они сняли намордники, перестали рычать друг на друга, жизнь потихоньку налаживалась.
И тут снова такое!
Двуногая с кормежкой появилась только вечером. Вышла из тележки, вывалила на землю жратву из мешка и долго печально смотрела на нашу кучу-малу над угощением. Потом потрепала меня за ухо, всхлипнула и укатила в сгущающиеся сумерки.
От её руки веяло жаром и горечью. Больше она у нас не появлялась...
Скоро стало ещё холоднее, выпал Большой снег, а по большаку так и ездил автомобиль со строгим громким голосом. Кормили нас теперь реже, помойки становились все скуднее и голоднее, двуногие все горячее и злее.
Они все реже показывались на улице, все медленней передвигались.
Как то раз, старая двуногая, изредка подкармливавшая нас, открывая мешок со жратвой, смешно и странно всхрапнула, зашлась кашлем и, хватая оскаленным ртом воздух, вдруг ставший таким недоступным, кулем рухнула на нас, едва не задавив Белого своим тучным телом. Белый отскочил, а вот мешок со жратвой - нет, оставшись под мертвым телом.
Двуногую так никто и не забрал. Ни в этот день, ни ночью, ни на следующее утро. Труп присыпало снегом, другие двуногие равнодушно проходили мимо, хрипло кашляя и хлюпая на каждом шагу.
Как же нам было жаль того мешка со жратвой!
На следущий день зазвенел битым стеклом Магазин неподалёку. Двуногие быстро сновали туда-сюда с коробками и мешками. Мы с Белым и Обжорой, вертя хвостами, крутились у них под ногами, выпрашивая пожрать. Было весело и интересно, когда ещё доведётся вот так безнаказанно побывать в Магазине жратвы для двуногих!
Он был огромный! Самая большая будка для тележки и рядом не стояла! Он был больше всех будок, вместе взятых! И он был забит жратвой! Я столько еды никогда не видел! Обжора выл в экстазе и ходил на задних лапах, маша передними, попрошайничая. Белый, давясь упаковкой, грыз палку копченой колбасы, которую обронили ему под ноги, я жадно слизывал с пола сметану из растоптанного мешка.
Двуногие гребли все подряд, роняя коробки, пакеты, банки, бутылки, мешки, вырывая их друг у друга из рук, рыча и ругаясь. Вот двое сцепились за мешок гречки, один из них, пропустив пару оплеух, хрипя и харкая кровью из разбитого лица, рухнул на пол, по нему тут же протопталось десяток ног, выбивая из него жизнь. Вот ещё один двуногий, в обмен на упаковку туалетной бумаги, получил банкой с огурчиками по башке. Вот две двуногие суки сцепились в визжащий шар, вот два кобеля рвут друг дружке глотки за ящик горькой гадости. Магазин в мгновение наполнился рыками, визгом и болью. А мы в это время жрали, не смотря ни на что, уворачиваясь от быстрых ног дерущихся, жрали, как в последний раз! Колбаса, сыр, мясо, конфеты, молоко, рыба, пельмени... вместе с упаковкой, с грязью, с мусором! Всё, что валялось на полу, всё, что двуногие обронили во пылу драки. Воздух гудел жадностью и гневом.
А потом взгуднула сирена, стало тихо, и заговорил строгий громкий голос из той грозной тележки:
«Граждане, вы нарушаете общественный порядок», «Соблюдайте законность», «Самоизоляция», «Мародерство», «Вынуждены будем применить оружие», «Разойдись, блядь, твари, всех положу!», «Стреляю, блядь!»
На улице вдруг загрохотало, двуногие стали кулями оседать на пол, крича от боли и дергаясь. Мы забились под полки, скуля от ужаса, забыв про жратву. Отгрохотав, в Магазин, через разбитые окна вошли другие двуногие - в чёрных шкурах и закрытыми чёрным мордами. В их руках смердели вонючим дымом железные палки.
- Банг! Банг! Банг!
Палки снова плюнули громом и огнём над лежащими скулящими двуногими. Те дёрнулись и затихли, разбрызгав кровь по полу.
Обжора всхлипнул и обмочился. Белый закрыл глаза.
- Петрович, собак пристрелить?
- Зачем? Они ж заразу не переносят, да и нахер патроны тратить? Патроны скоро дефицитом будут. Пусть живут, шавки. Давай-ка, лучше, прибарахлимся, пока можно. Слыхал, по рации о военном положении объявили? Кирдык походу наступает!
И закашлялся...
Опять снег валит.
В магазине доели всё, даже гречку с мукой.
Жрать охота!
На улице ни одного двуногого, даже их тележки на гусеницах с большими громыхающими палками на башнях перестали ползать, вмерзли в сугробы. Смолк и строгий громкий голос, стращающий расстрелами за нарушение карантина. Ни души.
Мы подъели все помойки, съели всех кошек, придушили всех лисиц, вышедших из леса, мы жрем трупы павших сородичей.
Я лежу в сугробе и замерзаю. Я голоден и обессилен. Все, что мне нужно, это выкопать мешок со жратвой из-под той старой двуногой, что умерла первой на наших глазах. Я помню тот мешок, мне его хватит на пару дней. Двуногая, умерев, упала на него, закрыв своей тушей. Я докопал до неё нору, осталось пробиться до мешка сквозь её промерзшую плоть и кости. Плоть и кости... мясо и мослы... Грызу... хм... а неплохо! Промерзшее в камень, конечно, но ничего, в брюхе оттает... жру... сало ничё так... ребрышки на зубах хрумкают... а полынная горчинка такая пикантная... что же я делаю? Двуногих нельзя есть! Но мешок! Мне же нужна жратва! Я только из необходимости! Вот только до мешка доберусь и перестану... жру... брюхо набивается мясом, горячая нега растекается по телу, теперь точно не замёрзну, теперь выживу! Жру... вот и мешок. Мешок? Да тут сухари плесневелые...буэ... кому нужны эти сухари, когда вот оно - мясо!
Жру... Я понял! Двуногие умерли, чтобы нас накормить! Мертвых двуногих можно есть! Спасибо вам, спасители!
Мммм... это... надо своих позвать... Белого, Маму, Пятнистого, Шрама, Кабыздоха... рассказать им всё... а уж как Обжора обрадуется!
Мертвых двуногих много в снегу лежит,
теперь до Жары точно доживём. А там, глядишь, и живые двуногие вернуться. Жратва...