Книги
Я поехала на встречу с женщиной, продававшей собрание сочинений Константина Симонова. Мы встретились в назначенном месте, и я ее сразу узнала по большому пакету в руках.
- Я вам написала, но вы видимо уже уехали, - сказала она извиняющимся голосом.
- Да, я сразу выехала, когда договорились о встрече, больше сообщений не читала.
- Дело в том, что одного тома не хватает. Первого. Даже не знаю, что там было.
- Стихи, конечно, что же еще может быть в первом томе.
- Вы наверное не захотите брать, раз одного тома нет?
- Почему же. Возьму.
- Я бесплатно отдам. Неудобно как-то.
- Неудобно будет, если я возьму совсем бесплатно.
Женщина передает мне пакет и говорит:
- Родители умерли, я распродаю всякую рухлядь. Библиотеку их продаю. Думала, никто не купит, но столько звонят! И книги такие берут... вот, Стаднюка «Войну» сегодня взяли... как-то не предполагала, что это кому-то сейчас интересно.
Я молча слушаю и думаю, что эта "рухлядь" составляла чью-то жизнь. Совсем другую жизнь, не похожую на нашу, сегодняшнюю. Там радовались, когда удавалось купить хорошую книгу, занимали очередь в библиотеках, чтоб прочесть новый роман, опубликованный в одном из толстых журналов, там оценивали человека не по размеру кошелька, а по тому, какие книги стоят в его книжном шкафу.
Что-то из этой "рухляди" продадут, что-то выбросят, сделают евро-ремонт, и квартира станет как новенькая. В ней не останется ничего от людей, живших там, растивших детей и читавших такие хорошие, настоящие книги, - все уйдет к кому-то на дачи, в чужие книжные шкафы или просто на мусорку. И это нормально, жизнь идет вперед, и эти нелепые серванты, при помощи которых наши родители создавали в своих квартирах уют, сегодня действительно рухлядь.
Но только для нас, вышедших из того, другого мира, с другими ценностями, книги никогда не станут "рухлядью".
И еще я поняла, что, открывая один из томов, уже не смогу не думать о людях, которые их покупали, читали, и тоже перечитывали, потому что нельзя не перечитывать такие книги.
Хорошо бы и мне, не только Симонова, но и Стаднюка перечитать, думаю я уже в маршрутке. Сейчас все это будет читаться по-другому. А стихи Симонова нужно будет обязательно купить, отдельной уже книжкой.
Дома, вечером, забираюсь с ногами в большое кожаное кресло в моей гостиной, закутываюсь в мягкий плед, и под свет настенной лампы читаю военные дневники Симонова, погружаясь в его отточенную прозу. А впереди еще «Живые и мертвые» и любимые, когда-то читанные-перечитанные, лопатинские «записки»...
Я пью горячий чай с шиповником и думаю, что нет в жизни большей роскоши, чем эта - сидеть глубоко с ногами в облепившем меня своей мягкостью кресле, перелистывая желтоватые страницы живой, не компьютерной, книги.
Как хорошо, что мы еще читаем.