Ортанз
в каждом взгляде издевка
на Монмартре играют в бридж
наглый красивый как девка
Рембо явился в Париж
голландский солдат на Суматре
оружие диких племен
химеры богоматери
пьяный сатир Верлен
эти французские мэтры
Бенсерад или Вуатюр
какие к черту поэты
кроме тебя Артюр
быть поэтом о боже
ободран семнадцать лет
бросается вшами в прохожих
и пьет голубой абсент
для быдла одна свобода
ютиться в своих городах
я знаю спасенье от холода
надо искать во льдах
в снегах в голубых торосах
среди перламутровых стен
белой мистической розой
расцветает истерзанный член
и с обнаженного лезвия
теки моя кровь теки
я знаю слово поэзия
это отнюдь не "стихи"
когда педерасты и воры
сдохнут в кровавой грязи
на груди им выклюют вороны
слово poesie
в нервах в планетах в природе
бьется черный экстаз
в озаренном водороде
поэты ищите Ортанз
Иронический поиск №2. Норд
I
Вооружившись длинной жердью
от разных бытовых невзгод,
старик подходит к этажерке,
где иногда бывает кот.
Старик подходит неудачно,
не поспевая никогда -
изысканны и многозначны
движенья белого кота.
И стариковской злой дубинки
уже предчувствуя размах,
он рассыпается в снежинки
и тает в сонных зеркалах.
Он не торопится за мышью,
не катит по полу клубок,
живет спокойной личной жизнью
холодной, словно белый шелк.
Он любит страусовой пеной
вздыматься в солнечный туман,
звездой холодной, эфемерной,
парадоксальной, как фонтан.
Он любит бархатною тенью
скользить под призрачным мостом...
Лишь иногда, по настроенью,
фиксируя себя котом.
Старик, бессильный от подагры,
хитро глядит из-под очков
и тлеет огонек сигары
в зеленолунии зрачков.
Но если б даже вместо жерди
имел он шелковую сеть,
ему не отловить до смерти
седую вкрадчивую смерть.
И соль жестокого буруна
съедает кости бледных рук,
и сердце черное, как шхуна,
дрейфует за полярный круг.
Легли арктические блики
на старческий холодный лоб,
и кровь терзают злые льдинки
активней белых антилоп.
Старик бормочет об угрозе,
трясет остатками волос...
и перед ним в пушистой позе
сидит зловещий альбинос.