(no subject)
Я умерла в тот день, и выпал снег.
Мела зима пушисто и лилово,
И каждый проходящий человек
Не замечал мой лик в его сияньи новом.
Я умерла в тот день. Молчаньем тополя
Меня похоронили безвозвратно.
Вороний грай. И мерзлые поля.
И темноты мерцающие пятна.
Я умерла в тот день, где был ночлег,
Истоптанный подметками бесстрастья.
Играл гобой о днях грядущих нег
И будущем когда-то где-то счастье.
Комната была наполнена страданием, как аквариум водой - до самого верха. Воздух или вода - но что-то жидкое, текучее и пронзительное. Откуда оно там взялось? - удивлялась я на свои воспоминания. И вскоре с удивлением поняла, что страдание это - мое собственное. И надо было долго, долго его копить, чтобы заполнить весь объем этой небольшой, аккуратной и чистенькой комнаты с катушечным магнитофоном «Маяк», девичьей кушеткой, полкой с книгами, фотографией улыбающейся японки (которая тоже страдала, и белые зубы ее напоминали слезинки), письменным столом и хозяином за этим столом. Хозяину тоже взгрустнулось (страдание заразно!), он склонил голову, взглянул искоса, и пробормотал, что порой не верит в то, что все уже позади.
Сколько ему было тогда лет? Да около 35 всего-навсего, делов-то…
А день был солнечный, дорога электричкой, потом - через лесопарк. К новым домам благоустроенным, светлого кирпича, высоким, современным. Шла в черном тулупчике, воротник - белая пена овчинки, на голове - яркий платок в красный цветочек. Понравилась встречному незнакомцу, незнакомец сказал мне что-то хорошее, улыбнулся. И я улыбнулась в ответ. «Я несла свою беду», - хозяин дома мне ничего хорошего не скажет.
фото julis_foto
В большой комнате сиамская кошка грела своим теплом новорожденного котеночка, обвивая его всем телом. Хозяин -ВТ, положил под нее грелку, завернутую в полотенце. Как нежны были движения его рук. Он никогда не прикоснется ко мне с такой нежностью.
Потом пришла его мама. Она не обратила на меня ни малейшего внимания, ушла и деловито шуршала на кухне. Единственные ее фразы были о том, что она не купила накануне хлеба, но в доме был пирог, и ВТ ел этот пирог. Как могут у таких простых мам быть такие сложные дети?
И я тоже ничего не ела, только пила какое-то белое вино, предложенное ВТ еще до прихода мамы. А что у нас было? Память не сохранила этого, так же как не сохранилось, провожал ли меня ВТ, и докуда провожал. О чем говорили в тот вечер - тоже.
Наверное проводил все-таки. Скорее всего, до электрички. Ведь было уже темно, а он никак не мог показать себя простецом, петровичем, проявить некультурность. По происхождению он был самый натуральный подмосковный петрович, но метил выше, потому и всегда следил за собой, очень следил.
Сама внешность его разительно контрастировала с содержанием, - брутальное лицо ковбоя, короткий и широкоий прямой нос, твердые губы, темные жесткие волосы, выраженные надбровья с кустистыми бровями, квадратные плечи. И руки, худые, но плебейской конфигурации, по самые ладони заросшие жестким волосом. Пальцы с бронированными прямоугольными ногтями-черепашками. Эти пальцы выписывали округлые аккуратные буквы, - почерк ВТ был женственно-мягкий, как мягок взгляд совершенно синих глаз. Он был человек-осень: то легкое солнышко, то маленький дождик. Моя проницательная одноклассница сказала про него: «Он уклоняет взгляд».
ВТ следил за модой, покупал красивые фирменные рубашки, джинсы из натурального денима, такого, какой был только в те годы - если штаны новые, то твердые как картон и синие как железная лазурь. И при стирке их невозможно отжать, невозможно прополоскать до конца - вода стекает темная-темная, как чернила.
Он был владельцем кожаного пальто (такой же статусная вещь, как норковое манто сегодня), и при первых встречах контраст между грубым лицом, вкрадчивыми манерами и нарочито модной одеждой очень бросался в глаза.
Помню первую встречу (память, ты очень добра, что не стерла картинку): дверь в лабораторию открывает мужчина в джинсах и расстегнутом халате, здоровается, опуская острые коричневые ресницы. Смуглое лицо, темные густые жесткие волосы, ярко-синие джинсы. По всем параметрам - не мой герой, - пронеслось в голове.
Как же я тогда ошибалась… Как и всегда в этой жизни.
Сейчас в полной власти моей обвинить ВТ в том, что он строил глазки ребенку (мне - 14, ему - без малого 28), что жизнь этого ребенка из-за него стала напоминать кривое дерево. Так и есть. Но кривое дерево по-своему красиво, а в дупло можно поселить птиц и разную мелкую живность. Обрезать ненужные ветки, положить рядом с деревом камни, разровнять граблями песок, поставить фонарь из шамота. Получится философский сад.
Благодаря тому, что он строил глазки ребенку. Шансон руссе. Русская история в японском стиле.
И не без влияния Исэ Моноготари, с которым я все носилась, и даже имя и фамилию поднаторевшая в японском подруга научила меня писать иероглифами. И где могла, я гордо лепила два иероглифа, хотя они запросто могли означать и «я дура».
Осень - самое японское время. Стихи - один из изящных досугов, - фурю, как их называют японцы.
Я приносила ему свои стихи и дарила рисунки. Про стихи он сказал: «О, я думал, что будут хуже!»
Если бы он покривил душой, я бы сразу почувтсвовала. Нет. Не покривил, и его удивление было для меня высшей наградой.
Но ту тетрадь со стихами я давно порвала и выбросила в мусор. Сколько стихов я безжалостно уничтожила! По большей части они того заслуживали. Но в той тетради встречались и хорошие:
Одинокий на волнах баклан держит в клюве браслет золотой.
Ярким блеском рубин осиян, что на тонкой руке у другой…
(Прочитала Джен Эйр).
Или:
О, Анжелика, моя ангелица!
Ты ангелолица, как синяя птица…
…………………………………….
Белоснежная яхта Элиза,
Словно птица, откинула водную гладь.
И сверкнула, и скрылась. И брызнули искры веселого бриза -
Не понять, не догнать, не обнять.
Даль прозрачна, как капля.
Как прекрасно летать!
Словно перышко цапли
Ее тонкая стать.
Некий проницательный мэтр сразу заметил в этих напевах подмигивания и отражения Северянина. Что ж?
Лучше учиться у классиков, чем слушать телевизор и тебя, дорогой метр. Можно было бы обвинить ВТ, можно было бы, но нельзя: кривое дерево не дает света, но его прекрасная бесполезность радует гуляющую публику, а мотыльки всегда найдут огонь, чтобы на нем подпалить свои крылышки, чтобы сгореть совсем. Так что же плохого в том, что ты был моим огнем все мое отрочество, и всю недолгую юность?