Первый брак императора Павла. Часть 2
Продолжение. Начало см. запись от 11.07
Великий князь Павел Петрович, которому еще и девятнадцати лет не исполнилось, незадолго до приезда гессенских принцесс начал вести дневник, методично фиксируя свои переживания. 11 июня 1773 года он записал: «Все эти дни я живо беспокоился, хотя чувствовал и радость, но радость, смешанную с беспокойством и неловкостью при мысли о том, чего мы ожидали. Во мне боролись постоянно, с одной стороны, нерешительность по поводу выбора вообще, и с другой - мысль о всем хорошем, что мне говорили про всех трех принцесс, в особенности, про мою супругу…»
Похоже, Павел заранее сделал выбор в пользу Вильгельмины, и, даже не назвав ее невестой, уже мысленно именует супругой. Страницы дневника свидетельствуют, что их автор - еще совсем наивный юноша, сентиментальный, лишенный куртуазной смелости, присущей кавалерам восемнадцатого столетия… Неужели именно этот скромный мальчик со временем обретет славу жестокого тирана и деспота?
Цесаревич Павел
У Павла Петровича в то время «душа ждала кого-нибудь», и заранее настроившись на любовь, цесаревич тут же безумно влюбился, едва встретившись с принцессой Мими взглядом.
«Суббота, 15-го: день, на всю жизнь памятный. Тот день, в который я имел счастье в первый раз лицезреть ту, которая мне заменяет все, - пишет он в восторге от своей невесты. - Этот день мне достаточно памятен, чтобы ничего не пропустить, даже ни малейших подробностей. Я встал в обычный час… и сейчас начал одеваться. Меня причесывали, и я думал только об одном, что меня всецело занимало, когда вдруг постучали в дверь. Я велел отпереть. Это была моя мать. Она мне сказала: «Что Вы желаете, чтобы я от Вас передала принцессам?» Я ответил, что полагаюсь в этом на нее…»
Павел еще во всем доверяет матери, еще верит, что она устроит все самым наилучшим образом. Екатерина вроде бы проявляет большое внимание, даже заходит в комнату сына, чтобы задать ему пару вопросов, но при этом… сама с пышной свитой выезжает навстречу гостям, даже не подумав взять сына с собой. Павел плетется туда же позже, с оставшимися придворными. Ему пытаются объяснить, что самодержица всегда и везде должна быть первой и что именно императрица пригласила гессенских принцесс в гости, потому и решила сама, собственной персоной их встретить. Но Павел наверняка задумался, что никакие правила этикета не запрещают любящей матери вместе с сыном и наследником, в одном экипаже поехать к месту встречи дорогих гостей, тем более что прибывает его невеста…
Екатерина II
Матушка успела встретить и поприветствовать гостей, разместила их в экипажах, и вся кавалькада в облаке дорожной пыли, поднятой копытами лошадей, двинулась в обратный путь. И тут, наконец, подтянулась карета сына. Павел, в предвкушении встречи с девушкой, которая может составить его счастье, по-прежнему старался не обращать внимания на всякие досадные мелочи. В дневник он записал: «Через некоторое время пыль снова поднялась, и мы более не сомневались, что это едет императрица с остальными. Когда кареты приблизились, мы велели остановить свою и вышли. Я сделал несколько шагов по направлению к их остановившейся карете. Из нее начали выходить. Первой вышла императрица, второй - ландграфиня. Императрица представила меня ландграфине следующими словами: «Вот ландграфиня Гессен-Дармштадтская и вот принцессы - ее дочери». При этом она назвала каждую по имени. Я отрекомендовался милости ландграфини и не нашел слов для принцесс»…
От волнения он несколько зарапортовался, перепутав кого и кому представляли, но волнение это было приятным и слов он не находил от восторга. После сумбурной встречи предстоял еще прием во дворце и парадный ужин в честь гостей. А потом Павел Петрович, как благовоспитанный юноша, направился к своему наставнику, графу Панину, узнать, доволен ли Никита Иванович его поведением в этот день. «Он сказал, что доволен мною, я был в восторге, - записал будущий тиран и деспот. - Несмотря на усталость, я все ходил по моей комнате, насвистывая и вспоминая виденное и слышанное. В этот момент мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгельмине, которая мне больше всех нравилась, и всю ночь я ее видел во сне»…
Екатерина, несмотря на всю пышность встречи, отнеслась к немецким золушкам более сдержанно, не уверенная до конца в своем выборе. Но ландграфиня Каролина проявила чудеса ловкости и хитрости, чтобы пристроить хотя бы одну из своих дочерей за столь блестящего жениха. Ко всему прочему, Екатерина пообещала, в случае выбора одной из сестер в невесты для Павла, обеспечить остальных богатым приданым, что заставило ландграфиню удвоить усилия. Король Фридрих недаром называл эту даму «мужчиной по уму».
Ландграфиня Каролина Генриэтта Гессен-Дармштадтская
Тем временем на реке Яик * вновь объявился Емельян Пугачев, убеждавший казаков признать его царем. Политическая программа новоявленного царя народу понравилась: своим верноподданным он пообещал землю, деньги, оружие, освобождение от налогов и рекрутских наборов, а также - свободу вероисповедания, что особенно вдохновило староверов, терпевших со стороны государственной власти гонения. Каждое публичное оглашение этой программы приводило в лагерь пугачевцев сотни новых сторонников. Они верили, что теперь все в стране станется по-другому: «царь Петр III» отрешит от престола неверную жену-немку, которую он именовал «дьявольским отродьем», восстановит порядок, а потом возведет на престол сына, цесаревича Павла, так как сам вкус к царствованию уже утратил. Свои временные пристанища Пугачев украшал портретом Павла Петровича, чтобы всем было понятно - только родной отец может так любить сына, а стало быть, «воскресший царь» настоящий.
Емельян Пугачев
А в Петербурге ни императрица, ни ее приближенные, занятые свадьбой наследника, по-прежнему не догадывались, что на Урале зреет мятеж…
Наследник влюбился, и участь его, казалось бы, была решена. Для Софии Доротеи Вюртембергской места ни в его сердце, ни в его жизни не осталось. Но у судьбы свои планы, порой довольно причудливые. Павел грезил о прекрасной Вильгельмине, а судьба продолжала плести свои кружева, вплетая в них все новые и новые нити.
Раз Вильгельмина пришлась Павлу по сердцу, Екатерина решила не тянуть со свадьбой. В одном из личных писем она призналась: «Мой сын с первой же встречи полюбил принцессу Вильгельмину; я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он; и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестер, то на четвертый день я обратилась к ландграфине, которая, точно так же, как и принцесса, без особых околичностей дала свое согласие… По-видимому, ни ей, ни ее дочерям у нас не скучно. Старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней [Вильгельмине - Е.Х.] все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой очень влюблен…»
15 августа Вильгельмина приняла православие, получив при крещении имя Наталья. Еще через день состоялось торжественное обручение наследника с невестой. 23 сентября 1773 года Павла и Наталью обвенчали с подобающей случаю пышностью.
Великая княгиня Наталья Алексеевна (Вильгельмина)
Между тем, в России наступали тяжелые времена, хотя отплясывавший на свадебных балах Санкт-Петербург этого не заметил. За несколько дней до венчания цесаревича, 17 сентября, Емельян Пугачев выступил в поход со своим войском. Заполыхал бунт… К отрядам Пугачева, поначалу преимущественно казацким, присоединялись башкиры, калмыки, татары, обиженные на екатерининских губернаторов. Потянулись и рабочие горных заводов; существование этих людей в Богом забытых захолустьях было невероятно тяжелым и полностью зависело от произвола их хозяев; работный люд был доведен до такого отчаяния, что ему поистине было нечего больше терять. Далеко не все восставшие, особенно из числа казаков, верили, что их предводитель и вправду царь, но все равно шли за ним, надеясь на перемены к лучшему.
Пугачев с войском шел по Яику и захватывал военные крепости, причем казаки, служившие там, обычно сразу переходили на его сторону, а офицеры сражались до последнего, после чего те из них, кто сумел уцелеть в бою, гибли на виселицах. Екатерина II, то ли не получавшая должной информации, то ли не желавшая ей верить, рассказывала в это время приближенным, что в окрестностях Оренбурга на больших дорогах действуют шайки грабителей, а один из их вожаков нахально называет себя царем. Это казалось почти курьезным и не стоящим особого внимания. Какой-то забавный анекдот…
После свадьбы сына у Екатерины оставалось одно желание - поскорее проводить (или выпроводить?) из Петербурга свою новую родственницу, ландграфиню Гессен-Дармштадтскую. Чтобы столь поспешное расставание не показалось гостям оскорбительным, императрица осыпала их щедрыми дарами: Каролина Гессен-Дармштадтская получила 100 000 рублей и еще 20 000 на дорожные расходы, фантастические суммы по тем временам (Ассебургу за все его хлопоты и трехлетнее мотание по дворам владетельных особ выплатили 4 000 рублей, и то он счел оплату весьма щедрой, и основательно поправил свои дела, получив «гонорар»).
Но оказалось, что и это не все подарки: сестрам Вильгельмины, принцессам-невестам в качестве приданого было предоставлено по 50 000 тысяч рублей, ее брат Людвиг был зачислен на русскую службу с достойным жалованием, и даже члены свиты, сопровождавшие ландграфиню в поездке, были богато одарены.
Как известно, деньги, даже очень большие, всех проблем не решают. Поездка в Петербург подорвала здоровье Каролины. Ландграфиня стала болеть, через несколько месяцев слегла и больше уже не поднялась… Екатерина сочувствовала родственнице, давала в своих письмах советы медицинского характера и подробно извещала Каролину о жизни молодых: «Ваша дочь здорова. Она всегда тиха и любезна, какой вы ее знаете. Муж ее обожает. Только и делает, что хвалит ее… Я слушаю его и задыхаюсь иногда от смеха, потому, что она не нуждается в рекомендации…»
Цесаревич Павел
При этом Екатерина с первых же дней дала понять невестке, что той придется усвоить, кто здесь настоящая хозяйка, и смириться с тиранией всемогущей свекрови. В наставлении, составленном государыней для Наталии-Вильгельмины, великой княгине было указано, что «ее долг - разоблачать перед императрицей и великим князем, своим мужем, тех, кто из-за неблагоразумия или бесчестности наберется наглости высказывать ей мнения, противоречащие преданности, которую она должна испытывать по отношению к императрице и великому князю, своему мужу».
История с несостоявшимся заговором преображенцев запала Екатерине в душу, поэтому каждый стоявший рядом с троном, включая ее юную невестку, отныне должен был разоблачать, разоблачать и еще раз разоблачать, подозревая в отсутствии преданности всех вокруг… Впрочем, круг общения для Мими свекровь намеревалась составить сама, во избежание ненужных знакомств, а тем паче - дружбы. «…Она должна, - говорится в том же наставлении, - дарить свое доверие и уважение только тем, кого выберет для нее императрица, которая наверняка знает об их привязанности к своей государыне и великому князю».
Павел был влюблен в свою молодую жену всерьез, со всем пылом первого юного чувства. Полагая, что своим счастьем он полностью обязан матери, цесаревич еще больше сблизился с императрицей, вел с ней долгие откровенные разговоры, просил совета и одобрения. Екатерина заметила, что отношения с сыном стали теплее, и была благодарна невестке за ее «благотворное влияние». Однажды императрица даже призналась: «Я обязана великой княгине возвращением мне сына». Наталья Алексеевна, по крайней мере, в первое время, старалась не раздражать свекровь, слушать все советы и по-возможности вызывать ее симпатию.
Добрые отношения продолжались до тех пор, пока императрица не узнала о тайном романе своей невестки и молодого графа Разумовского. Влюбленность, вспыхнувшая во время путешествия принцессы Мими в Россию, не только не истаяла после ее свадьбы, но разгорелась с новой силой. Конечно, в куртуазном восемнадцатом столетии амурные увлечения при дворе смертным грехом не считались, Екатерина и сама была далеко не святой… Но стремление невестки украшать рогами голову цесаревича посчитала полным бесстыдством. Она не была бы сама собой, если бы спустила это оскорбление, но такой козырь нельзя было использовать между делом. Если открыть его при подходящем случае, можно добиться более значительного эффекта.
Граф Андрей Разумовский
Императрица решила до поры до времени Павлу ничего не говорить, а просто откомандировать "шалунишку Андрэ" с придворной службы куда-нибудь от греха подальше. Например, за границу. И не с разовым поручением, а с дипломатической миссией, чтобы задержался он в дальних странах как можно дольше и не торопился обратно в Россию.
Александр Михайлович Тургенев, служивший при Павле ординарцем, рассказал в своих «Записках»: «Неожиданное назначение камергера, графа Андрея Кирилловича Разумовского послом в Лондон было для всех деловых и бездельных царедворцев неразрешимою задачею… Екатерина проникла зарождавшуюся благосклонность великой княгини к А. К. Разумовскому и отправила его в Англию». Так, волей случая Андрей Разумовский вынужден был начать дипломатическую карьеру и до конца царствования Екатерины представлял интересы русского престола в различных европейских столицах. После смерти императрицы и воцарения Павла другой посол сменил его на дипломатическом посту в Вене, но Андрей Разумовский счел за лучшее не возвращаться в Россию, ко двору своего бывшего друга, и остался жить в Европе как частное лицо.
К зиме 1773-74 годов действия Пугачева приняли такой размах, а число жертв настолько увеличилось, что отмахиваться от этой опасности стало невозможно. Узнав, что восставшими казнено по самым скромным подсчетам свыше 500 человек, Екатерина пришла в ужас и направила на подавление мятежа войска под командованием генерала Карра. Увы, тот не только не сумел взять ситуацию под контроль, но и ухудшил ее, вызвав своими действиями ярость пугачевцев. Тогда противостоять повстанцам был послан генерал Бибиков, военные таланты которого вызывали у Екатерины самые радужные надежды. «Вероятно это вскоре придет к концу, - писала Екатерина. - У генерала Бибикова есть для того все необходимое. Скажу больше - все, что не имеет ни смысла, ни порядка, не может выжить, сталкиваясь с порядком и разумом».
Однако у Пугачева о порядке и разуме были собственные представления...
Григорий Потемкин
Сама Екатерина в тот момент уделяла вопросам борьбы с Пугачевым меньше внимания, чем следовало - ее все больше увлекал страстный роман с Потемкиным, затмивший все прежние увлечения. Никто из прежних фаворитов - ни скучный Салтыков, ни слабовольный Понятовский, ни преданный, но легкомысленный Гришка Орлов, ни безликий Васильчиков не рождали у нее столь глубокого чувства. Она забрасывала нового фаворита любовными посланиями: «Чтобы сохранять рассудок подле тебя мне приходится закрывать глаза - иначе впору сказать то, что я всегда считала смешным: «Мой взгляд пленяется тобой». Выражение, которое я использовала, глупо, неправдоподобно и неестественно. Но, как я ныне вижу, не надуманно. Мои глаза бессмысленно останавливаются на тебе, ни одно рассуждение не проникает ко мне в голову, и бог ведает, как глупа я становлюсь. Мне нужно побыть с тобой хотя бы три дня, если это возможно…»
21 апреля 1774 года на праздновании своего сорокапятилетия Екатерина щедро наградила нового возлюбленного - Потемкин получил орден Святого Александра Невского и премию в 50 тысяч рублей. Цесаревич Павел (молоденькая супруга которого наделала долгов, будучи не в силах противиться соблазнам роскошной северной столицы), тоже рассчитывал на получение крупной денежной суммы в честь матушкиного юбилея. Ему пора было платить по векселям, выданным великой княгиней, и деньги наследнику престола оказались необходимы как никогда. Но его ожидания были обмануты, и пришлось довольствоваться лишь часами, которые Екатерина вручила ему «на память» с милой улыбкой.
Великая княгиня Наталья (Вильгельмина)
Между тем, Вильгельмина-Наталья, раздраженная действиями свекрови, державшей ее в «черном теле», принялась внушать своему супругу, что его положение под крылом матушки - смешное и недостойное, что императрица не подпускает его, взрослого, почти двадцатилетнего мужчину к государственным делам и политике, да и вообще, незаконно занимает трон, который должен принадлежать ему, Павлу! Пора заявить о своих правах! Можно не сомневаться, что народ поддержит притязания цесаревича. Даже мятежники в оренбургских степях и те воюют за то, чтобы передать цесаревичу Павлу власть. А глас народа - глас Божий!
Прислушивался ли Павел к ее словам? Неизвестно, поскольку ни на какие конфликты с матерью он не пошел. Но многим лицам из царского окружения казалось, что наследник полностью подчинился влиянию обожаемой супруги. «Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивая, настойчивого нрава женщина, - рассказывал Александр Тургенев. - Кто знал… Павла Петровича, для того будет весьма понятно и вероятно, что великая княгиня Наталья Алексеевна, рожденная принцесса дома князей Дармштадтских, едва ли могла сочетаться с ним в браке по любви… Великий князь Павел Петрович был страстно влюблен в супругу свою…»
Не все признавали «тонкий, проницательный ум» великой княгини, но то, что она пытается плести интриги, заметили все. Английский посланник Гуннинг весной 1774 года сообщал в своем отчете правительству Британии: «Принцесса, обладая даже меньшим умом, чем великий князь, приобрела, однако, над ним сильное влияние и, кажется, до сих пор весьма успешно исполняет наставления, данные ей, несомненно, ее матерью…»
Наставления исходили, скорее всего, не от матери (ведь ландграфиня Гессен-Дармштадтская после свадьбы дочери тяжело заболела и вскоре ушла в мир иной), а от «прусского дядюшки», короля Фридриха, надежды которого обрести «агента влияния» при русском дворе Мими вполне оправдала. Во всяком случае, ей удалось сформировать «партию» сторонников своего мужа, и это чрезвычайно раздражало императрицу Екатерину. Мими торжествовала… Но Екатерина II была не тем противником, которого легко переиграть.
Драматург Денис Фонвизин
Одним из педагогов при особе Павла Петровича был драматург Денис Иванович Фонвизин, а потому все семейство Фонвизиных оказалось хорошо осведомлено о происходящем при дворе. М.А. Фонвизин, племянник драматурга, свидетельствовал в своих «Записках»: «Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 или 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился... граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына... Душою заговора была супруга Павла, в.к. Наталья Алексеевна, тогда беременная *. При графе Панине были доверенными секретарями Д.И. Фонвизин и Бакунин (Петр Васильевич), оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы князю Г.Г. Орлову все обстоятельства и всех участников...»
Вполне возможно и даже вероятно, что «заговор» был спровоцирован самой императрицей, чтобы направить политическую энергию невестки в безопасное русло и, так сказать, держать руку на пульсе событий. И не только Бакунин, но и значительная часть заговорщиков представляла из себя «засланных казачков» - слишком уж много среди них оказалось лиц, известных своей преданностью императрице. Чем позволить невестке плести опасные интриги и искать поддержки у недовольных, императрица предпочла окружить ее надежными людьми, которые превратили заговор в игру, глупую, детскую игру. Никто из «заговорщиков» не пострадал после разоблачения. Да и громкого разоблачения, собственно, не было…
Продолжение следует.
* В настоящее время река Урал.
* Мемуарист немного спутал даты. Беременность Натальи Алексеевны наступила в августе 1795 года.
Великий князь Павел Петрович, которому еще и девятнадцати лет не исполнилось, незадолго до приезда гессенских принцесс начал вести дневник, методично фиксируя свои переживания. 11 июня 1773 года он записал: «Все эти дни я живо беспокоился, хотя чувствовал и радость, но радость, смешанную с беспокойством и неловкостью при мысли о том, чего мы ожидали. Во мне боролись постоянно, с одной стороны, нерешительность по поводу выбора вообще, и с другой - мысль о всем хорошем, что мне говорили про всех трех принцесс, в особенности, про мою супругу…»
Похоже, Павел заранее сделал выбор в пользу Вильгельмины, и, даже не назвав ее невестой, уже мысленно именует супругой. Страницы дневника свидетельствуют, что их автор - еще совсем наивный юноша, сентиментальный, лишенный куртуазной смелости, присущей кавалерам восемнадцатого столетия… Неужели именно этот скромный мальчик со временем обретет славу жестокого тирана и деспота?
Цесаревич Павел
У Павла Петровича в то время «душа ждала кого-нибудь», и заранее настроившись на любовь, цесаревич тут же безумно влюбился, едва встретившись с принцессой Мими взглядом.
«Суббота, 15-го: день, на всю жизнь памятный. Тот день, в который я имел счастье в первый раз лицезреть ту, которая мне заменяет все, - пишет он в восторге от своей невесты. - Этот день мне достаточно памятен, чтобы ничего не пропустить, даже ни малейших подробностей. Я встал в обычный час… и сейчас начал одеваться. Меня причесывали, и я думал только об одном, что меня всецело занимало, когда вдруг постучали в дверь. Я велел отпереть. Это была моя мать. Она мне сказала: «Что Вы желаете, чтобы я от Вас передала принцессам?» Я ответил, что полагаюсь в этом на нее…»
Павел еще во всем доверяет матери, еще верит, что она устроит все самым наилучшим образом. Екатерина вроде бы проявляет большое внимание, даже заходит в комнату сына, чтобы задать ему пару вопросов, но при этом… сама с пышной свитой выезжает навстречу гостям, даже не подумав взять сына с собой. Павел плетется туда же позже, с оставшимися придворными. Ему пытаются объяснить, что самодержица всегда и везде должна быть первой и что именно императрица пригласила гессенских принцесс в гости, потому и решила сама, собственной персоной их встретить. Но Павел наверняка задумался, что никакие правила этикета не запрещают любящей матери вместе с сыном и наследником, в одном экипаже поехать к месту встречи дорогих гостей, тем более что прибывает его невеста…
Екатерина II
Матушка успела встретить и поприветствовать гостей, разместила их в экипажах, и вся кавалькада в облаке дорожной пыли, поднятой копытами лошадей, двинулась в обратный путь. И тут, наконец, подтянулась карета сына. Павел, в предвкушении встречи с девушкой, которая может составить его счастье, по-прежнему старался не обращать внимания на всякие досадные мелочи. В дневник он записал: «Через некоторое время пыль снова поднялась, и мы более не сомневались, что это едет императрица с остальными. Когда кареты приблизились, мы велели остановить свою и вышли. Я сделал несколько шагов по направлению к их остановившейся карете. Из нее начали выходить. Первой вышла императрица, второй - ландграфиня. Императрица представила меня ландграфине следующими словами: «Вот ландграфиня Гессен-Дармштадтская и вот принцессы - ее дочери». При этом она назвала каждую по имени. Я отрекомендовался милости ландграфини и не нашел слов для принцесс»…
От волнения он несколько зарапортовался, перепутав кого и кому представляли, но волнение это было приятным и слов он не находил от восторга. После сумбурной встречи предстоял еще прием во дворце и парадный ужин в честь гостей. А потом Павел Петрович, как благовоспитанный юноша, направился к своему наставнику, графу Панину, узнать, доволен ли Никита Иванович его поведением в этот день. «Он сказал, что доволен мною, я был в восторге, - записал будущий тиран и деспот. - Несмотря на усталость, я все ходил по моей комнате, насвистывая и вспоминая виденное и слышанное. В этот момент мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгельмине, которая мне больше всех нравилась, и всю ночь я ее видел во сне»…
Екатерина, несмотря на всю пышность встречи, отнеслась к немецким золушкам более сдержанно, не уверенная до конца в своем выборе. Но ландграфиня Каролина проявила чудеса ловкости и хитрости, чтобы пристроить хотя бы одну из своих дочерей за столь блестящего жениха. Ко всему прочему, Екатерина пообещала, в случае выбора одной из сестер в невесты для Павла, обеспечить остальных богатым приданым, что заставило ландграфиню удвоить усилия. Король Фридрих недаром называл эту даму «мужчиной по уму».
Ландграфиня Каролина Генриэтта Гессен-Дармштадтская
Тем временем на реке Яик * вновь объявился Емельян Пугачев, убеждавший казаков признать его царем. Политическая программа новоявленного царя народу понравилась: своим верноподданным он пообещал землю, деньги, оружие, освобождение от налогов и рекрутских наборов, а также - свободу вероисповедания, что особенно вдохновило староверов, терпевших со стороны государственной власти гонения. Каждое публичное оглашение этой программы приводило в лагерь пугачевцев сотни новых сторонников. Они верили, что теперь все в стране станется по-другому: «царь Петр III» отрешит от престола неверную жену-немку, которую он именовал «дьявольским отродьем», восстановит порядок, а потом возведет на престол сына, цесаревича Павла, так как сам вкус к царствованию уже утратил. Свои временные пристанища Пугачев украшал портретом Павла Петровича, чтобы всем было понятно - только родной отец может так любить сына, а стало быть, «воскресший царь» настоящий.
Емельян Пугачев
А в Петербурге ни императрица, ни ее приближенные, занятые свадьбой наследника, по-прежнему не догадывались, что на Урале зреет мятеж…
Наследник влюбился, и участь его, казалось бы, была решена. Для Софии Доротеи Вюртембергской места ни в его сердце, ни в его жизни не осталось. Но у судьбы свои планы, порой довольно причудливые. Павел грезил о прекрасной Вильгельмине, а судьба продолжала плести свои кружева, вплетая в них все новые и новые нити.
Раз Вильгельмина пришлась Павлу по сердцу, Екатерина решила не тянуть со свадьбой. В одном из личных писем она призналась: «Мой сын с первой же встречи полюбил принцессу Вильгельмину; я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он; и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестер, то на четвертый день я обратилась к ландграфине, которая, точно так же, как и принцесса, без особых околичностей дала свое согласие… По-видимому, ни ей, ни ее дочерям у нас не скучно. Старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней [Вильгельмине - Е.Х.] все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой очень влюблен…»
15 августа Вильгельмина приняла православие, получив при крещении имя Наталья. Еще через день состоялось торжественное обручение наследника с невестой. 23 сентября 1773 года Павла и Наталью обвенчали с подобающей случаю пышностью.
Великая княгиня Наталья Алексеевна (Вильгельмина)
Между тем, в России наступали тяжелые времена, хотя отплясывавший на свадебных балах Санкт-Петербург этого не заметил. За несколько дней до венчания цесаревича, 17 сентября, Емельян Пугачев выступил в поход со своим войском. Заполыхал бунт… К отрядам Пугачева, поначалу преимущественно казацким, присоединялись башкиры, калмыки, татары, обиженные на екатерининских губернаторов. Потянулись и рабочие горных заводов; существование этих людей в Богом забытых захолустьях было невероятно тяжелым и полностью зависело от произвола их хозяев; работный люд был доведен до такого отчаяния, что ему поистине было нечего больше терять. Далеко не все восставшие, особенно из числа казаков, верили, что их предводитель и вправду царь, но все равно шли за ним, надеясь на перемены к лучшему.
Пугачев с войском шел по Яику и захватывал военные крепости, причем казаки, служившие там, обычно сразу переходили на его сторону, а офицеры сражались до последнего, после чего те из них, кто сумел уцелеть в бою, гибли на виселицах. Екатерина II, то ли не получавшая должной информации, то ли не желавшая ей верить, рассказывала в это время приближенным, что в окрестностях Оренбурга на больших дорогах действуют шайки грабителей, а один из их вожаков нахально называет себя царем. Это казалось почти курьезным и не стоящим особого внимания. Какой-то забавный анекдот…
После свадьбы сына у Екатерины оставалось одно желание - поскорее проводить (или выпроводить?) из Петербурга свою новую родственницу, ландграфиню Гессен-Дармштадтскую. Чтобы столь поспешное расставание не показалось гостям оскорбительным, императрица осыпала их щедрыми дарами: Каролина Гессен-Дармштадтская получила 100 000 рублей и еще 20 000 на дорожные расходы, фантастические суммы по тем временам (Ассебургу за все его хлопоты и трехлетнее мотание по дворам владетельных особ выплатили 4 000 рублей, и то он счел оплату весьма щедрой, и основательно поправил свои дела, получив «гонорар»).
Но оказалось, что и это не все подарки: сестрам Вильгельмины, принцессам-невестам в качестве приданого было предоставлено по 50 000 тысяч рублей, ее брат Людвиг был зачислен на русскую службу с достойным жалованием, и даже члены свиты, сопровождавшие ландграфиню в поездке, были богато одарены.
Как известно, деньги, даже очень большие, всех проблем не решают. Поездка в Петербург подорвала здоровье Каролины. Ландграфиня стала болеть, через несколько месяцев слегла и больше уже не поднялась… Екатерина сочувствовала родственнице, давала в своих письмах советы медицинского характера и подробно извещала Каролину о жизни молодых: «Ваша дочь здорова. Она всегда тиха и любезна, какой вы ее знаете. Муж ее обожает. Только и делает, что хвалит ее… Я слушаю его и задыхаюсь иногда от смеха, потому, что она не нуждается в рекомендации…»
Цесаревич Павел
При этом Екатерина с первых же дней дала понять невестке, что той придется усвоить, кто здесь настоящая хозяйка, и смириться с тиранией всемогущей свекрови. В наставлении, составленном государыней для Наталии-Вильгельмины, великой княгине было указано, что «ее долг - разоблачать перед императрицей и великим князем, своим мужем, тех, кто из-за неблагоразумия или бесчестности наберется наглости высказывать ей мнения, противоречащие преданности, которую она должна испытывать по отношению к императрице и великому князю, своему мужу».
История с несостоявшимся заговором преображенцев запала Екатерине в душу, поэтому каждый стоявший рядом с троном, включая ее юную невестку, отныне должен был разоблачать, разоблачать и еще раз разоблачать, подозревая в отсутствии преданности всех вокруг… Впрочем, круг общения для Мими свекровь намеревалась составить сама, во избежание ненужных знакомств, а тем паче - дружбы. «…Она должна, - говорится в том же наставлении, - дарить свое доверие и уважение только тем, кого выберет для нее императрица, которая наверняка знает об их привязанности к своей государыне и великому князю».
Павел был влюблен в свою молодую жену всерьез, со всем пылом первого юного чувства. Полагая, что своим счастьем он полностью обязан матери, цесаревич еще больше сблизился с императрицей, вел с ней долгие откровенные разговоры, просил совета и одобрения. Екатерина заметила, что отношения с сыном стали теплее, и была благодарна невестке за ее «благотворное влияние». Однажды императрица даже призналась: «Я обязана великой княгине возвращением мне сына». Наталья Алексеевна, по крайней мере, в первое время, старалась не раздражать свекровь, слушать все советы и по-возможности вызывать ее симпатию.
Добрые отношения продолжались до тех пор, пока императрица не узнала о тайном романе своей невестки и молодого графа Разумовского. Влюбленность, вспыхнувшая во время путешествия принцессы Мими в Россию, не только не истаяла после ее свадьбы, но разгорелась с новой силой. Конечно, в куртуазном восемнадцатом столетии амурные увлечения при дворе смертным грехом не считались, Екатерина и сама была далеко не святой… Но стремление невестки украшать рогами голову цесаревича посчитала полным бесстыдством. Она не была бы сама собой, если бы спустила это оскорбление, но такой козырь нельзя было использовать между делом. Если открыть его при подходящем случае, можно добиться более значительного эффекта.
Граф Андрей Разумовский
Императрица решила до поры до времени Павлу ничего не говорить, а просто откомандировать "шалунишку Андрэ" с придворной службы куда-нибудь от греха подальше. Например, за границу. И не с разовым поручением, а с дипломатической миссией, чтобы задержался он в дальних странах как можно дольше и не торопился обратно в Россию.
Александр Михайлович Тургенев, служивший при Павле ординарцем, рассказал в своих «Записках»: «Неожиданное назначение камергера, графа Андрея Кирилловича Разумовского послом в Лондон было для всех деловых и бездельных царедворцев неразрешимою задачею… Екатерина проникла зарождавшуюся благосклонность великой княгини к А. К. Разумовскому и отправила его в Англию». Так, волей случая Андрей Разумовский вынужден был начать дипломатическую карьеру и до конца царствования Екатерины представлял интересы русского престола в различных европейских столицах. После смерти императрицы и воцарения Павла другой посол сменил его на дипломатическом посту в Вене, но Андрей Разумовский счел за лучшее не возвращаться в Россию, ко двору своего бывшего друга, и остался жить в Европе как частное лицо.
К зиме 1773-74 годов действия Пугачева приняли такой размах, а число жертв настолько увеличилось, что отмахиваться от этой опасности стало невозможно. Узнав, что восставшими казнено по самым скромным подсчетам свыше 500 человек, Екатерина пришла в ужас и направила на подавление мятежа войска под командованием генерала Карра. Увы, тот не только не сумел взять ситуацию под контроль, но и ухудшил ее, вызвав своими действиями ярость пугачевцев. Тогда противостоять повстанцам был послан генерал Бибиков, военные таланты которого вызывали у Екатерины самые радужные надежды. «Вероятно это вскоре придет к концу, - писала Екатерина. - У генерала Бибикова есть для того все необходимое. Скажу больше - все, что не имеет ни смысла, ни порядка, не может выжить, сталкиваясь с порядком и разумом».
Однако у Пугачева о порядке и разуме были собственные представления...
Григорий Потемкин
Сама Екатерина в тот момент уделяла вопросам борьбы с Пугачевым меньше внимания, чем следовало - ее все больше увлекал страстный роман с Потемкиным, затмивший все прежние увлечения. Никто из прежних фаворитов - ни скучный Салтыков, ни слабовольный Понятовский, ни преданный, но легкомысленный Гришка Орлов, ни безликий Васильчиков не рождали у нее столь глубокого чувства. Она забрасывала нового фаворита любовными посланиями: «Чтобы сохранять рассудок подле тебя мне приходится закрывать глаза - иначе впору сказать то, что я всегда считала смешным: «Мой взгляд пленяется тобой». Выражение, которое я использовала, глупо, неправдоподобно и неестественно. Но, как я ныне вижу, не надуманно. Мои глаза бессмысленно останавливаются на тебе, ни одно рассуждение не проникает ко мне в голову, и бог ведает, как глупа я становлюсь. Мне нужно побыть с тобой хотя бы три дня, если это возможно…»
21 апреля 1774 года на праздновании своего сорокапятилетия Екатерина щедро наградила нового возлюбленного - Потемкин получил орден Святого Александра Невского и премию в 50 тысяч рублей. Цесаревич Павел (молоденькая супруга которого наделала долгов, будучи не в силах противиться соблазнам роскошной северной столицы), тоже рассчитывал на получение крупной денежной суммы в честь матушкиного юбилея. Ему пора было платить по векселям, выданным великой княгиней, и деньги наследнику престола оказались необходимы как никогда. Но его ожидания были обмануты, и пришлось довольствоваться лишь часами, которые Екатерина вручила ему «на память» с милой улыбкой.
Великая княгиня Наталья (Вильгельмина)
Между тем, Вильгельмина-Наталья, раздраженная действиями свекрови, державшей ее в «черном теле», принялась внушать своему супругу, что его положение под крылом матушки - смешное и недостойное, что императрица не подпускает его, взрослого, почти двадцатилетнего мужчину к государственным делам и политике, да и вообще, незаконно занимает трон, который должен принадлежать ему, Павлу! Пора заявить о своих правах! Можно не сомневаться, что народ поддержит притязания цесаревича. Даже мятежники в оренбургских степях и те воюют за то, чтобы передать цесаревичу Павлу власть. А глас народа - глас Божий!
Прислушивался ли Павел к ее словам? Неизвестно, поскольку ни на какие конфликты с матерью он не пошел. Но многим лицам из царского окружения казалось, что наследник полностью подчинился влиянию обожаемой супруги. «Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивая, настойчивого нрава женщина, - рассказывал Александр Тургенев. - Кто знал… Павла Петровича, для того будет весьма понятно и вероятно, что великая княгиня Наталья Алексеевна, рожденная принцесса дома князей Дармштадтских, едва ли могла сочетаться с ним в браке по любви… Великий князь Павел Петрович был страстно влюблен в супругу свою…»
Не все признавали «тонкий, проницательный ум» великой княгини, но то, что она пытается плести интриги, заметили все. Английский посланник Гуннинг весной 1774 года сообщал в своем отчете правительству Британии: «Принцесса, обладая даже меньшим умом, чем великий князь, приобрела, однако, над ним сильное влияние и, кажется, до сих пор весьма успешно исполняет наставления, данные ей, несомненно, ее матерью…»
Наставления исходили, скорее всего, не от матери (ведь ландграфиня Гессен-Дармштадтская после свадьбы дочери тяжело заболела и вскоре ушла в мир иной), а от «прусского дядюшки», короля Фридриха, надежды которого обрести «агента влияния» при русском дворе Мими вполне оправдала. Во всяком случае, ей удалось сформировать «партию» сторонников своего мужа, и это чрезвычайно раздражало императрицу Екатерину. Мими торжествовала… Но Екатерина II была не тем противником, которого легко переиграть.
Драматург Денис Фонвизин
Одним из педагогов при особе Павла Петровича был драматург Денис Иванович Фонвизин, а потому все семейство Фонвизиных оказалось хорошо осведомлено о происходящем при дворе. М.А. Фонвизин, племянник драматурга, свидетельствовал в своих «Записках»: «Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 или 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился... граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына... Душою заговора была супруга Павла, в.к. Наталья Алексеевна, тогда беременная *. При графе Панине были доверенными секретарями Д.И. Фонвизин и Бакунин (Петр Васильевич), оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы князю Г.Г. Орлову все обстоятельства и всех участников...»
Вполне возможно и даже вероятно, что «заговор» был спровоцирован самой императрицей, чтобы направить политическую энергию невестки в безопасное русло и, так сказать, держать руку на пульсе событий. И не только Бакунин, но и значительная часть заговорщиков представляла из себя «засланных казачков» - слишком уж много среди них оказалось лиц, известных своей преданностью императрице. Чем позволить невестке плести опасные интриги и искать поддержки у недовольных, императрица предпочла окружить ее надежными людьми, которые превратили заговор в игру, глупую, детскую игру. Никто из «заговорщиков» не пострадал после разоблачения. Да и громкого разоблачения, собственно, не было…
Продолжение следует.
* В настоящее время река Урал.
* Мемуарист немного спутал даты. Беременность Натальи Алексеевны наступила в августе 1795 года.