Кем был господин Керенский? Часть 5
Окончание. Начало см.
Часть 1. http://eho-2013.livejournal.com/140284.html
Часть 2. http://eho-2013.livejournal.com/140587.html
Часть 3. http://eho-2013.livejournal.com/141235.html
Часть.4.http://eho-2013.livejournal.com/142263.html
1917 год. Июльская демонстрация в Петрограде. Власти подавили выступления, причем была открыта стрельба и появились жертвы...
Получив пост премьер-министра при сохранении за собой портфеля военного министра, Керенский решил перейти к более жестким методам правления. 12 июля с «демократизацией» армии было покончено - по приказу А.Ф. Керенского в войсках вновь вводились военно-полевые суды и возрождалась смертная казнь, а за несколько дней до этого, 8 июля, в очередном приказе по армии и флоту было введено требование «изъять из войсковых частей все преступные элементы, ведущие путем печати и агитации проповедь неповиновения власти и неисполнения боевых приказов». Свобода слова и право участия в политических ассоциациях упразднялись автоматически, так как всех виновных в антиправительственных призывах надлежало «предавать суду и наказывать как за государственную измену». (Газета «Известия» (Петроград), 1917, 11 июля).
Формировать новые органы власти Керенский берется самолично, опираясь лишь на тех людей, которых он желает видеть на высоких постах. При формировании нового кабинета министров он «заявил, что будет подбирать членов кабинета индивидуально, и они не будут считаться официально делегированными и ответственными перед своими партиями, как это было при первой коалиции».
В рамках этой ротации он назначает командующего юго-западным фронтом Л.Г. Корнилова, известного своим жестким нравом, верховным главнокомандующим, а террориста Б.В. Савинкова, возглавлявшего Боевую организацию партии эсеров и прославившегося подготовкой целого ряда громких и необыкновенно жестоких политических убийств, - управляющим военным и морским министерством. В начале августа 1917 года Л.Г. Корнилов представил Керенскому доклад, в котором предлагал, ввиду нарастающей политической угрозы и хозяйственного паралича, прибегнуть к чрезвычайным мерам, как то: введение смертной казни в тылу, милитаризация фабрик, заводов, железных дорог и т.д., переброска в столицу надежный воинских частей, способных подавить беспорядки силой, объявление Петрограда на военном положении…
Керенский признал, что в докладе Корнилова был изложен «целый ряд мер, в огромном большинстве вполне приемлемых», но оглашение их в подобной редакции могло бы спровоцировать революционные выступления. «Записку» Корнилова Керенский передал Борису Савинкову с просьбой «доработать» и подготовить на ее основе соответствующий законопроект.
В середине августа Керенский собирает Государственное совещание и убеждает его делегатов в необходимости самых решительных мер. Его речи - первая при открытии совещания 12 августа и вторая при закрытии 15 августа, произвели на присутствующих дикое впечатление и получили большой общественный резонанс. Даже люди, отчасти сочувствующие его политике, не могли оправиться от шока.
«Керенский - вагон, сошедший с рельс. Вихляет, качается болезненно и без красоты малейшей. Он близок к концу… Я помню, как он в первые дни свободы «клялся» перед Советами быть всегда с «демократией», как он одним взмахом пера «навсегда» уничтожил смертную казнь… Его стали носить на руках. И теперь у него, вероятно двойной ужас… ведь если соединиться с Корниловым и Савинковым… опять «смертная казнь» - «измена моей весне». Я клялся быть с демократией, «умереть без нее» - и должен действовать без нее, даже как бы против нее. В этом ужасе есть внутренний трагизм», - записала в дневнике Зинаида Гиппиус.
Политические оппоненты были еще жестче в высказываниях: «На тех, кто здесь видел или слышал его [А.Ф. Керенского] впервые, он произвел удручающее и отталкивающее впечатление. То, что он говорил, не было спокойной и веской речью государственного человека, а сплошным истерическим воплем психопата, обуянного манией величия. Чувствовалось напряженное, доведенное до последней степени желание произвести впечатление, импонировать. Во второй - заключительной - речи он, по-видимому, совершенно потерял самообладание и наговорил такой чепухи, которую пришлось тщательно вытравлять из стенограммы», - утверждал Набоков.
Керенский во фронтовых частях
Твердой уверенности в том, что необходимо принять жесткий план Корнилова и идти вместе с генералом до конца по пути наведения порядка «стальной рукой», у Александра Федоровича не было. Уже 26 августа (8 сентября) Керенский, побоявшись недовольства новой политикой со стороны левых сил, объявил Корнилова предателем и изменником и получил от кабинета министров чрезвычайные полномочия. После ареста Корнилова, Керенский принимает пост верховного главнокомандующего, сосредоточив в своих руках огромную власть. Но расправа с боевым генералом, обещавшим навести порядок в стране, оттолкнула от Керенского не только правых политиков, но и большую часть офицерского корпуса. Барон П.Н. Врангель, один из лидеров белого движения, вспоминал: «Участь генерала Корнилова, самоубийство генерала Крымова, возглавление армии «революционным главковерхом», «заложником демократии» во Временном правительстве, адвокатом Керенским, все события последних дней глубоко потрясли армию. Остановившийся было процесс разложения возобновился, грозя совсем развалить фронт, а с ним и Россию».
Лихорадочно пытаясь найти опору, в течение сентября 1917 года Керенский еще дважды реформирует высшие органы власти. 1 (14) сентября он добивается от правительства передачи всей полноты власти Директории из пяти человек (А.Ф. Керенский, А.М. Никитин, М.И. Терещенко, А.И. Верховский, Д.Н. Вердеревский). Одновременно Россия провозглашается республикой. Но уже 25 сентября (8 октября) власть переходит к очередному составу коалиционного правительства, сформированного Александром Федоровичем.
Однако стихийное нарастание революционных событий остановить было уже невозможно. До вооруженного восстания оставался месяц. Большевики, формально находившиеся в подполье, стремительно набирали политический вес. Но Керенский не желал этого замечать. Когда много лет спустя в 1955 году ему довелось отвечать на вопрос журналиста: «Почему вы не ликвидировали Ленина, ведь в ваших руках была тогда вся власть?», он откровенно признался: «Я не считал его важной фигурой». Керенский вплоть до 25 октября (7 ноября) не верил, что проиграл свою политическую партию.
«До самого конца он [А.Ф. Керенский] совершенно не отдавал себе отчета в положении. За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания, в одно из наших свиданий в Зимнем дворце, я его прямо спросил, как он относится к возможности большевистского выступления, о котором тогда все говорили. «Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло», - ответил он мне. «А уверены ли вы, что сможете с ним справиться?» «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно», - свидетельствует В.Д. Набоков.
Но события развивались совсем не так, как предполагал Александр Федорович.
«25-го октября прогремели в Петербурге первые выстрелы с крейсера «Аврора». Керенский бежал, прочие члены Временного правительства засели в Зимнем дворце под охраной женских батальонов и детей-юнкеров», - возмущенно писал П. Врангель.
Бойцы Женского ударного батальона
Вечером 25 октября (7 ноября) Керенский выехал из Петрограда в расположение конного корпуса под командованием генерала П.Н. Краснова, надеясь вернуться в столицу с верными войсками и восстановить власть Временного правительства. Однако попытка реванша провалилась - немногочисленные казачьи отряды, которые ему удалось собрать, остановились на подступах к Петрограду, даже не вступив в серьезный бой, и договорились с большевиками сдать им Керенского в обмен на обещание отпустить казаков на Дон.
Дальнейшие события породили множество легенд, включая многократно использованную в различных источниках версию о бегстве Керенского за границу в женском платье. (В действительности он переоблачился в матросскую форму и, миновав казачьи патрули, бежал из Гатчины в Разлив, а позже, уже в июне 1918 года покинул Россию в форме сербского офицера.)
Г.М. Шегаль. Бегство Керенского из Гатчины (на картине Керенский облачается в форму сестры милосердия)
Английский посол Бьюкенен, лично наблюдавший происходившие в России события, сделал следующие выводы: "Правительство Керенского пало, подобно царизму, без борьбы. И император, и Керенский, намеренно закрывали глаза на угрожавшие им опасности, и оба допустили, чтобы положение вышло из-под их контроля, прежде чем приняли какие бы то ни было меры для своей собственной защиты. Император согласился даровать конституцию только после того, как его час уже пробил, и когда, выражаясь словами телеграммы Родзянко, было уже слишком поздно. То же самое было и с Керенским. Он выжидал и мешкал. Когда же, наконец, он настроился действовать, то оказалось, что большевики обеспечили себе поддержку гарнизона, и что не им, а ему предстоит быть раздавленным. Если бы я должен был написать эпитафии царизму и Временному Правительству, я написал бы два слова: потерянные возможности.
С самого начала Керенский был центральной фигурой революционной драмы и единственный среди своих коллег пользовался явной поддержкой со стороны масс. Будучи горячим патриотом, он хотел, чтобы Россия продолжала войну, пока не будет достигнут демократический мир. В то же время он хотел бороться с силами, создающими беспорядок и разруху, не желая, чтобы его страна сделалась добычей анархии. В первые дни революции он выказывал энергию и мужество, отмечавшие его, как единственного человека, способного обеспечить достижение этих целей. Но он не делал того, о чем говорил, и всякий раз, когда наступал кризис, он не умел воспользоваться случаем. Как доказали последующие события, он был человеком слова, а не дела. Ему представлялись благоприятные возможности, но он никогда не использовал их. Он всегда готовился нанести удар, но никогда не наносил его. Он думал больше о спасении революции, чем о спасении своей родины, и кончил тем, что дал погибнуть и той и другой».
А.Ф. Керенский в Зимнем дворце, в императорском кабинете, который он выбрал для себя
Даже после большевистского переворота Александр Федорович не мог поверить, что все потеряно: «Опомнитесь! Разве вы не видите, что воспользовались простотой вашей и бесстыдно обманули вас? (…) Вам обещали царство свободы, царство трудового народа. Где же эта свобода? Она поругана, опозорена. Шайка безумцев, проходимцев и предателей душит свободу, предает революцию, губит родину нашу. Опомнитесь все, у кого еще осталась совесть, кто еще остался человеком!
Будьте гражданами, не добивайте собственными руками родины и революции, за которую восемь месяцев боролись! … Вернитесь к народу, вернитесь на службу родине и революции!
Это говорю вам я - Керенский, которого вожди ваши ославили «контрреволюционером» и «корниловцем» …
Восемь месяцев, по воле революции и демократии, я охранял свободу народа и будущее счастье трудящихся масс. Я вместе с лучшими привел вас к дверям Учредительного собрания. Только теперь, когда царствуют насилие и ужас ленинского произвола - его с Троцким диктатура, - только теперь и слепым стало ясно, что в то время, когда я был у власти, была действительная свобода и действительно правила демократия …
Опомнитесь же, а то будет поздно и погибнет государство наше…»
(Из обращения А.Ф. Керенского к гражданам России, опубликованного в газете «Дело народа» 22 ноября 1917 г.).
Генерального штаба генерал от кавалерии А.М. Каледин, атаман войска Донского
Он бежал на Дон к атаману Каледину, но тот отказался от сотрудничества со столь скомпрометировавшей себя (по мнению казачества) фигурой. В конце 1917 - первой половине 1918 года Керенский скрывался под Новгородом, в Петрограде, в Финляндии, в Москве, пытаясь установить контакт с антисоветским подпольем. Но в послереволюционной России в губерниях, занятых красными, активная антисоветская деятельность в силу объективных обстоятельств, была невозможна.
В июне 1918 года Александр Керенский навсегда покинул Россию. Бывший глава правительства и верховный главнокомандующий стал беженцем, «беспаспортным» частным лицом. Власти западных стран его не преследовали, а попросту «не замечали», зато в кругах русской эмиграции его многие не любили, недобрыми словами вспоминая его прошлые дела и роль «могильщика» Российской империи.
Тем не менее, Керенский активно сотрудничал с эмигрантской прессой, печатался в «Современных записках», под его редакцией выходила газета «Дни». Деньги у Керенского, по наблюдениям русских эмигрантов, поддерживавших с ним знакомство, водились - на безденежье и нищету он, в отличие от большинства соотечественников не жаловался, к унизительным способам заработать на кусок хлеба никогда не прибегал.
Только к 1935 году сторонние наблюдатели заметили, что материальное положение Керенского пошатнулось. Роберт Брюс Локкарт, в революционные годы выполнявший в России задания английской разведки, а позже ставший известным журналистом, описал в дневнике, как к нему обратились знакомые с просьбой приискать для Керенского «журналистскую работу», так как тот «разорен до тла».
«Восемнадцать лет тому назад он мог бы иметь первую страницу любой газеты в мире. Сегодня ему цена - грош…», - отметил для себя Локкарт.
Брюс Локкарт
Керенский в то время был одинок. Ольга Львовна Керенская с двумя детьми осталась в России и оказалась в революционном Петрограде в ужасающем положении - она вместе с детьми голодала и подвергалась угрозе грабежей, как и все жители, но ее лично новая власть еще и воспринимала как врага. У нее часто бывали обыски - искали то Керенского, то следы контрреволюционной деятельности, то драгоценности, то хотя бы продукты, чтобы изъять. Но ничего найти не могли. Во время одного из обысков произошел курьезный случай, о котором рассказывала сама О.Л. Керенская: "Один из солдат только спросил меня, почему у нас так много портретов Керенского, и когда узнал, что это квартира его семьи, то, против ожидания, он не удвоил своего рвения при обыске, не сделался грубым, а только покачал головой и глубокомысленно сказал: "Да, бывает, бывает!" Вероятно в его уме встало имя Керенского и тот ореол, которым он был когда-то окружен, и с именем которого, наверное, у этого простого солдата было связано представление о богатой и сытой жизни. А тут в холодной, едва освещенной и уже наполовину опустошенной квартире он увидел все свидетельства бедности, полуголодного существования, и его "бывает, бывает", вероятно, резюмировало все промелькнувшие в его голове мысли о превратностях судьбы". Вскоре Керенскую арестовали, потом перевезли из Питерской ЧК в Москву на Лубянку. Здесь ее заставили подписать прошение о разводе с мужем, так как "брак был временным". Ольга подписала, потому что и так фактически уже была в разводе и полагала, что Керенский за границей живет с новой семьей. Это дало ей возможность вернуться к детям, правда, оставаясь под надзором ЧК. Угроза ареста оставалась. Питирим Сорокин вывез Ольгу с детьми в Усть-Сысольск и спрятал в деревне у своих знакомых, надеясь. что она сможет затеряться. С мая по август 1918 года Керенская жила в зырянской деревне Кочпон относительно спокойно. Но ее арестовали и там и отправили в ссылку в Котлас.
Ольга Керенская с детьми и родственницей Анной Васильевой-Крушинской
Ольга Львовна только через два года выбралась из Котласа и ходатайствовала перед советским властями о разрешении выехать за границу для лечения тяжело больного младшего сына. Ей отказали. Жить было не на что, да и Петроград произвел на нее жуткое впечатление: "В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла... Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И, как горькая насмешка, на каждом шагу развевались огромные плакаты: "Мы превратим весь мир в цветущий сад".
В это время ее, в совершенно жалком и униженном виде, встретил случайный знакомый, врач из клиники, где когда-то А.Ф. Керенскому делали операцию на почках, Борис Соколов. Он и сам успел пережить за эти годы много - чудом спасся от расстрела, побывал в застенках ЧК и т.д., и теперь намеревался покинуть Россию. Узнав, что замученная жизнью, изможденная женщина - действительно жена бывшего премьера Керенского, и она находится под угрозой ареста и высылки в Сибирь, Соколов решил ей помочь Он не был другом и почитателем Керенского, не был и поклонником Ольги, он просто захотел спасти женщину и детей, пребывавших в опасности. Но переход границы был делом тяжелым, при обнаружении нарушителей их расстреливали на месте.
Сколов достал поддельные документы на имя эстонского гражданина Ганса Озолиня, его жены Мильды и двоих детей и с невероятными приключениями и смертельным риском вывез семью Керенского в независимую Эстонию. Чтобы "замаскировать" Ольгу, ей купили белокурый парик и очки, в которых она странно смотрелась, к тому же парик постоянно сползал, обнажая темные волосы. Женщина, страдавшая неврастенией из-за всего пережитого, неадекватно держалась на допросах при получении выездных документов, а когда (уже при пересечении границы) в ее багаже чекисты обнаружили золотой карандаш с надписью: "Александру Керенскому от почитателей", Соколов был уверен, что все кончено. Однако их выпустили. Чекист дал понять, что обо всем догадался, но не стал губить несчастную женщину. Эта детективная история была подробно описана Соколовым в книге воспоминаний "На берегах Невы", изданной в Англии в 1973 году.
В Эстонии А.Ф. Керенский, прибывший из Лондона, воссоединился с семьей и увез жену и сыновей с собой. Но позже Ольга Львовна совершенно бесследно «исчезла» из его жизни, и даже хорошие знакомые не знали, где она и что с ней. К примеру, в беседах с Локкартом Керенский как-то обмолвился, что его сыновья в Англии, оба стали инженерами. Но об Ольге Львовне не сказал ни слова.
Ольга Львовна Керенская в старости
Когда Керенский приехал в Эстонию и забрал семью, он перевез их в Англию и... оставил там. В его жизни уже были другие женщины и другие интересы. А Ольге Львовне нужно было самой поднять детей и дать им образование. Она нуждалась, работала машинисткой, потом волонтером в благотворительной организации. Но оба сына выросли, выучились и стали известными инженерами. Олег Керенский настолько прославился как строитель мостов, что был удостоен титула Командора Британской империи. В его честь ныне регулярно проводятся международные Керенские чтения - научная конференция по мостостроению. После Второй мировой войны Керенский сблизился с выросшими сыновьями и стал приезжать к ним в Англию для встреч.
В 1936 году в Советском Союзе стали готовить «большие процессы», и для убедительной компрометации «врагов народа» потребовались архивные материалы. Сталин распорядился добыть личные архивы Троцкого, Горького и Керенского.
Архив Александра Федоровича советские агенты взяли самым простым, «бандитским» способом - при помощи кражи со взломом. Вскрыв двери парижской квартирки Керенского, они унесли необходимые им документы.
Незадолго до Второй мировой войны в конце 1930-х Керенский снова женился. Его женой стала англичанка, родившаяся и долго жившая в Австралии, Тереза Нелль, в девичестве Трайтон. Она была значительно моложе Александра Федоровича, считалась красавицей и пользовалась большим успехом у мужчин. Ради Керенского Тереза оставила мужа, оформила развод и обвенчалась с новым избранником. Александр Федорович не уставал повторять, как он счастлив с женой.
В 1946 году Тереза умерла. Керенский в то время сблизился с выросшими сыновьями и стал приезжать к ним в Англию для встреч.
Судьба подарила ему еще много лет жизни. Его ожидало множество перипетий - тяжелые болезни, полунищее существование, забвение и ненависть окружающих и… новая любовь к Елене Петровне Ивановой-Пауэрс, исполнявшей в 1950-е годы должность личного секретаря-переводчика при особе экс-премьер-министра России.
Когда казалось, что все уже кончено - Александр Федорович, всеми покинутый, умирал в больнице для бедных, куда сдал его один из сыновей, Елена Петровна осмелилась поспорить с судьбой. Она сумела продать остатки архива Керенского в библиотеку Техасского университета, выручить приличные деньги и обустроить жизнь Александра Федоровича, по крайней мере, последние годы этой жизни…
Скончался Александр Федорович Керенский 11 июня 1970 года. Русская эмиграция отозвалась на это событие множеством публикаций.
Самый проникновенный некролог был напечатан в газете «Русская мысль», которая резко критиковала Керенского при жизни. Теперь, после его смерти, газета писала: «Вся биография этого удивительной судьбы человека вмещается почти без остатка в несколько месяцев 1917 года. Всё остальное - и то, что он родился в 1881 году в том же Симбирске и в той же учительской среде, где на несколько лет раньше увидел свет его будущий соперник и победитель Ленин, и то, что в 1912 году молодым адвокатом он стал депутатом Государственной думы и вошёл в численно незначительную фракцию трудовиков, и то, что впоследствии, после поражения, тенью прошлого 50 лет жил в изгнании (в Париже, Лондоне и, наконец, в Нью-Йорке), - как будто относится к другому лицу… Он вызывал неумеренное (правда, недолгое) восхищение одних и столь же безмерную, но уже провожающую его даже до могилы ненависть других. Ни того, ни другого, по совести говоря, он не заслужил».
Часть 1. http://eho-2013.livejournal.com/140284.html
Часть 2. http://eho-2013.livejournal.com/140587.html
Часть 3. http://eho-2013.livejournal.com/141235.html
Часть.4.http://eho-2013.livejournal.com/142263.html
1917 год. Июльская демонстрация в Петрограде. Власти подавили выступления, причем была открыта стрельба и появились жертвы...
Получив пост премьер-министра при сохранении за собой портфеля военного министра, Керенский решил перейти к более жестким методам правления. 12 июля с «демократизацией» армии было покончено - по приказу А.Ф. Керенского в войсках вновь вводились военно-полевые суды и возрождалась смертная казнь, а за несколько дней до этого, 8 июля, в очередном приказе по армии и флоту было введено требование «изъять из войсковых частей все преступные элементы, ведущие путем печати и агитации проповедь неповиновения власти и неисполнения боевых приказов». Свобода слова и право участия в политических ассоциациях упразднялись автоматически, так как всех виновных в антиправительственных призывах надлежало «предавать суду и наказывать как за государственную измену». (Газета «Известия» (Петроград), 1917, 11 июля).
Формировать новые органы власти Керенский берется самолично, опираясь лишь на тех людей, которых он желает видеть на высоких постах. При формировании нового кабинета министров он «заявил, что будет подбирать членов кабинета индивидуально, и они не будут считаться официально делегированными и ответственными перед своими партиями, как это было при первой коалиции».
В рамках этой ротации он назначает командующего юго-западным фронтом Л.Г. Корнилова, известного своим жестким нравом, верховным главнокомандующим, а террориста Б.В. Савинкова, возглавлявшего Боевую организацию партии эсеров и прославившегося подготовкой целого ряда громких и необыкновенно жестоких политических убийств, - управляющим военным и морским министерством. В начале августа 1917 года Л.Г. Корнилов представил Керенскому доклад, в котором предлагал, ввиду нарастающей политической угрозы и хозяйственного паралича, прибегнуть к чрезвычайным мерам, как то: введение смертной казни в тылу, милитаризация фабрик, заводов, железных дорог и т.д., переброска в столицу надежный воинских частей, способных подавить беспорядки силой, объявление Петрограда на военном положении…
Керенский признал, что в докладе Корнилова был изложен «целый ряд мер, в огромном большинстве вполне приемлемых», но оглашение их в подобной редакции могло бы спровоцировать революционные выступления. «Записку» Корнилова Керенский передал Борису Савинкову с просьбой «доработать» и подготовить на ее основе соответствующий законопроект.
В середине августа Керенский собирает Государственное совещание и убеждает его делегатов в необходимости самых решительных мер. Его речи - первая при открытии совещания 12 августа и вторая при закрытии 15 августа, произвели на присутствующих дикое впечатление и получили большой общественный резонанс. Даже люди, отчасти сочувствующие его политике, не могли оправиться от шока.
«Керенский - вагон, сошедший с рельс. Вихляет, качается болезненно и без красоты малейшей. Он близок к концу… Я помню, как он в первые дни свободы «клялся» перед Советами быть всегда с «демократией», как он одним взмахом пера «навсегда» уничтожил смертную казнь… Его стали носить на руках. И теперь у него, вероятно двойной ужас… ведь если соединиться с Корниловым и Савинковым… опять «смертная казнь» - «измена моей весне». Я клялся быть с демократией, «умереть без нее» - и должен действовать без нее, даже как бы против нее. В этом ужасе есть внутренний трагизм», - записала в дневнике Зинаида Гиппиус.
Политические оппоненты были еще жестче в высказываниях: «На тех, кто здесь видел или слышал его [А.Ф. Керенского] впервые, он произвел удручающее и отталкивающее впечатление. То, что он говорил, не было спокойной и веской речью государственного человека, а сплошным истерическим воплем психопата, обуянного манией величия. Чувствовалось напряженное, доведенное до последней степени желание произвести впечатление, импонировать. Во второй - заключительной - речи он, по-видимому, совершенно потерял самообладание и наговорил такой чепухи, которую пришлось тщательно вытравлять из стенограммы», - утверждал Набоков.
Керенский во фронтовых частях
Твердой уверенности в том, что необходимо принять жесткий план Корнилова и идти вместе с генералом до конца по пути наведения порядка «стальной рукой», у Александра Федоровича не было. Уже 26 августа (8 сентября) Керенский, побоявшись недовольства новой политикой со стороны левых сил, объявил Корнилова предателем и изменником и получил от кабинета министров чрезвычайные полномочия. После ареста Корнилова, Керенский принимает пост верховного главнокомандующего, сосредоточив в своих руках огромную власть. Но расправа с боевым генералом, обещавшим навести порядок в стране, оттолкнула от Керенского не только правых политиков, но и большую часть офицерского корпуса. Барон П.Н. Врангель, один из лидеров белого движения, вспоминал: «Участь генерала Корнилова, самоубийство генерала Крымова, возглавление армии «революционным главковерхом», «заложником демократии» во Временном правительстве, адвокатом Керенским, все события последних дней глубоко потрясли армию. Остановившийся было процесс разложения возобновился, грозя совсем развалить фронт, а с ним и Россию».
Лихорадочно пытаясь найти опору, в течение сентября 1917 года Керенский еще дважды реформирует высшие органы власти. 1 (14) сентября он добивается от правительства передачи всей полноты власти Директории из пяти человек (А.Ф. Керенский, А.М. Никитин, М.И. Терещенко, А.И. Верховский, Д.Н. Вердеревский). Одновременно Россия провозглашается республикой. Но уже 25 сентября (8 октября) власть переходит к очередному составу коалиционного правительства, сформированного Александром Федоровичем.
Однако стихийное нарастание революционных событий остановить было уже невозможно. До вооруженного восстания оставался месяц. Большевики, формально находившиеся в подполье, стремительно набирали политический вес. Но Керенский не желал этого замечать. Когда много лет спустя в 1955 году ему довелось отвечать на вопрос журналиста: «Почему вы не ликвидировали Ленина, ведь в ваших руках была тогда вся власть?», он откровенно признался: «Я не считал его важной фигурой». Керенский вплоть до 25 октября (7 ноября) не верил, что проиграл свою политическую партию.
«До самого конца он [А.Ф. Керенский] совершенно не отдавал себе отчета в положении. За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания, в одно из наших свиданий в Зимнем дворце, я его прямо спросил, как он относится к возможности большевистского выступления, о котором тогда все говорили. «Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло», - ответил он мне. «А уверены ли вы, что сможете с ним справиться?» «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно», - свидетельствует В.Д. Набоков.
Но события развивались совсем не так, как предполагал Александр Федорович.
«25-го октября прогремели в Петербурге первые выстрелы с крейсера «Аврора». Керенский бежал, прочие члены Временного правительства засели в Зимнем дворце под охраной женских батальонов и детей-юнкеров», - возмущенно писал П. Врангель.
Бойцы Женского ударного батальона
Вечером 25 октября (7 ноября) Керенский выехал из Петрограда в расположение конного корпуса под командованием генерала П.Н. Краснова, надеясь вернуться в столицу с верными войсками и восстановить власть Временного правительства. Однако попытка реванша провалилась - немногочисленные казачьи отряды, которые ему удалось собрать, остановились на подступах к Петрограду, даже не вступив в серьезный бой, и договорились с большевиками сдать им Керенского в обмен на обещание отпустить казаков на Дон.
Дальнейшие события породили множество легенд, включая многократно использованную в различных источниках версию о бегстве Керенского за границу в женском платье. (В действительности он переоблачился в матросскую форму и, миновав казачьи патрули, бежал из Гатчины в Разлив, а позже, уже в июне 1918 года покинул Россию в форме сербского офицера.)
Г.М. Шегаль. Бегство Керенского из Гатчины (на картине Керенский облачается в форму сестры милосердия)
Английский посол Бьюкенен, лично наблюдавший происходившие в России события, сделал следующие выводы: "Правительство Керенского пало, подобно царизму, без борьбы. И император, и Керенский, намеренно закрывали глаза на угрожавшие им опасности, и оба допустили, чтобы положение вышло из-под их контроля, прежде чем приняли какие бы то ни было меры для своей собственной защиты. Император согласился даровать конституцию только после того, как его час уже пробил, и когда, выражаясь словами телеграммы Родзянко, было уже слишком поздно. То же самое было и с Керенским. Он выжидал и мешкал. Когда же, наконец, он настроился действовать, то оказалось, что большевики обеспечили себе поддержку гарнизона, и что не им, а ему предстоит быть раздавленным. Если бы я должен был написать эпитафии царизму и Временному Правительству, я написал бы два слова: потерянные возможности.
С самого начала Керенский был центральной фигурой революционной драмы и единственный среди своих коллег пользовался явной поддержкой со стороны масс. Будучи горячим патриотом, он хотел, чтобы Россия продолжала войну, пока не будет достигнут демократический мир. В то же время он хотел бороться с силами, создающими беспорядок и разруху, не желая, чтобы его страна сделалась добычей анархии. В первые дни революции он выказывал энергию и мужество, отмечавшие его, как единственного человека, способного обеспечить достижение этих целей. Но он не делал того, о чем говорил, и всякий раз, когда наступал кризис, он не умел воспользоваться случаем. Как доказали последующие события, он был человеком слова, а не дела. Ему представлялись благоприятные возможности, но он никогда не использовал их. Он всегда готовился нанести удар, но никогда не наносил его. Он думал больше о спасении революции, чем о спасении своей родины, и кончил тем, что дал погибнуть и той и другой».
А.Ф. Керенский в Зимнем дворце, в императорском кабинете, который он выбрал для себя
Даже после большевистского переворота Александр Федорович не мог поверить, что все потеряно: «Опомнитесь! Разве вы не видите, что воспользовались простотой вашей и бесстыдно обманули вас? (…) Вам обещали царство свободы, царство трудового народа. Где же эта свобода? Она поругана, опозорена. Шайка безумцев, проходимцев и предателей душит свободу, предает революцию, губит родину нашу. Опомнитесь все, у кого еще осталась совесть, кто еще остался человеком!
Будьте гражданами, не добивайте собственными руками родины и революции, за которую восемь месяцев боролись! … Вернитесь к народу, вернитесь на службу родине и революции!
Это говорю вам я - Керенский, которого вожди ваши ославили «контрреволюционером» и «корниловцем» …
Восемь месяцев, по воле революции и демократии, я охранял свободу народа и будущее счастье трудящихся масс. Я вместе с лучшими привел вас к дверям Учредительного собрания. Только теперь, когда царствуют насилие и ужас ленинского произвола - его с Троцким диктатура, - только теперь и слепым стало ясно, что в то время, когда я был у власти, была действительная свобода и действительно правила демократия …
Опомнитесь же, а то будет поздно и погибнет государство наше…»
(Из обращения А.Ф. Керенского к гражданам России, опубликованного в газете «Дело народа» 22 ноября 1917 г.).
Генерального штаба генерал от кавалерии А.М. Каледин, атаман войска Донского
Он бежал на Дон к атаману Каледину, но тот отказался от сотрудничества со столь скомпрометировавшей себя (по мнению казачества) фигурой. В конце 1917 - первой половине 1918 года Керенский скрывался под Новгородом, в Петрограде, в Финляндии, в Москве, пытаясь установить контакт с антисоветским подпольем. Но в послереволюционной России в губерниях, занятых красными, активная антисоветская деятельность в силу объективных обстоятельств, была невозможна.
В июне 1918 года Александр Керенский навсегда покинул Россию. Бывший глава правительства и верховный главнокомандующий стал беженцем, «беспаспортным» частным лицом. Власти западных стран его не преследовали, а попросту «не замечали», зато в кругах русской эмиграции его многие не любили, недобрыми словами вспоминая его прошлые дела и роль «могильщика» Российской империи.
Тем не менее, Керенский активно сотрудничал с эмигрантской прессой, печатался в «Современных записках», под его редакцией выходила газета «Дни». Деньги у Керенского, по наблюдениям русских эмигрантов, поддерживавших с ним знакомство, водились - на безденежье и нищету он, в отличие от большинства соотечественников не жаловался, к унизительным способам заработать на кусок хлеба никогда не прибегал.
Только к 1935 году сторонние наблюдатели заметили, что материальное положение Керенского пошатнулось. Роберт Брюс Локкарт, в революционные годы выполнявший в России задания английской разведки, а позже ставший известным журналистом, описал в дневнике, как к нему обратились знакомые с просьбой приискать для Керенского «журналистскую работу», так как тот «разорен до тла».
«Восемнадцать лет тому назад он мог бы иметь первую страницу любой газеты в мире. Сегодня ему цена - грош…», - отметил для себя Локкарт.
Брюс Локкарт
Керенский в то время был одинок. Ольга Львовна Керенская с двумя детьми осталась в России и оказалась в революционном Петрограде в ужасающем положении - она вместе с детьми голодала и подвергалась угрозе грабежей, как и все жители, но ее лично новая власть еще и воспринимала как врага. У нее часто бывали обыски - искали то Керенского, то следы контрреволюционной деятельности, то драгоценности, то хотя бы продукты, чтобы изъять. Но ничего найти не могли. Во время одного из обысков произошел курьезный случай, о котором рассказывала сама О.Л. Керенская: "Один из солдат только спросил меня, почему у нас так много портретов Керенского, и когда узнал, что это квартира его семьи, то, против ожидания, он не удвоил своего рвения при обыске, не сделался грубым, а только покачал головой и глубокомысленно сказал: "Да, бывает, бывает!" Вероятно в его уме встало имя Керенского и тот ореол, которым он был когда-то окружен, и с именем которого, наверное, у этого простого солдата было связано представление о богатой и сытой жизни. А тут в холодной, едва освещенной и уже наполовину опустошенной квартире он увидел все свидетельства бедности, полуголодного существования, и его "бывает, бывает", вероятно, резюмировало все промелькнувшие в его голове мысли о превратностях судьбы". Вскоре Керенскую арестовали, потом перевезли из Питерской ЧК в Москву на Лубянку. Здесь ее заставили подписать прошение о разводе с мужем, так как "брак был временным". Ольга подписала, потому что и так фактически уже была в разводе и полагала, что Керенский за границей живет с новой семьей. Это дало ей возможность вернуться к детям, правда, оставаясь под надзором ЧК. Угроза ареста оставалась. Питирим Сорокин вывез Ольгу с детьми в Усть-Сысольск и спрятал в деревне у своих знакомых, надеясь. что она сможет затеряться. С мая по август 1918 года Керенская жила в зырянской деревне Кочпон относительно спокойно. Но ее арестовали и там и отправили в ссылку в Котлас.
Ольга Керенская с детьми и родственницей Анной Васильевой-Крушинской
Ольга Львовна только через два года выбралась из Котласа и ходатайствовала перед советским властями о разрешении выехать за границу для лечения тяжело больного младшего сына. Ей отказали. Жить было не на что, да и Петроград произвел на нее жуткое впечатление: "В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла... Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И, как горькая насмешка, на каждом шагу развевались огромные плакаты: "Мы превратим весь мир в цветущий сад".
В это время ее, в совершенно жалком и униженном виде, встретил случайный знакомый, врач из клиники, где когда-то А.Ф. Керенскому делали операцию на почках, Борис Соколов. Он и сам успел пережить за эти годы много - чудом спасся от расстрела, побывал в застенках ЧК и т.д., и теперь намеревался покинуть Россию. Узнав, что замученная жизнью, изможденная женщина - действительно жена бывшего премьера Керенского, и она находится под угрозой ареста и высылки в Сибирь, Соколов решил ей помочь Он не был другом и почитателем Керенского, не был и поклонником Ольги, он просто захотел спасти женщину и детей, пребывавших в опасности. Но переход границы был делом тяжелым, при обнаружении нарушителей их расстреливали на месте.
Сколов достал поддельные документы на имя эстонского гражданина Ганса Озолиня, его жены Мильды и двоих детей и с невероятными приключениями и смертельным риском вывез семью Керенского в независимую Эстонию. Чтобы "замаскировать" Ольгу, ей купили белокурый парик и очки, в которых она странно смотрелась, к тому же парик постоянно сползал, обнажая темные волосы. Женщина, страдавшая неврастенией из-за всего пережитого, неадекватно держалась на допросах при получении выездных документов, а когда (уже при пересечении границы) в ее багаже чекисты обнаружили золотой карандаш с надписью: "Александру Керенскому от почитателей", Соколов был уверен, что все кончено. Однако их выпустили. Чекист дал понять, что обо всем догадался, но не стал губить несчастную женщину. Эта детективная история была подробно описана Соколовым в книге воспоминаний "На берегах Невы", изданной в Англии в 1973 году.
В Эстонии А.Ф. Керенский, прибывший из Лондона, воссоединился с семьей и увез жену и сыновей с собой. Но позже Ольга Львовна совершенно бесследно «исчезла» из его жизни, и даже хорошие знакомые не знали, где она и что с ней. К примеру, в беседах с Локкартом Керенский как-то обмолвился, что его сыновья в Англии, оба стали инженерами. Но об Ольге Львовне не сказал ни слова.
Ольга Львовна Керенская в старости
Когда Керенский приехал в Эстонию и забрал семью, он перевез их в Англию и... оставил там. В его жизни уже были другие женщины и другие интересы. А Ольге Львовне нужно было самой поднять детей и дать им образование. Она нуждалась, работала машинисткой, потом волонтером в благотворительной организации. Но оба сына выросли, выучились и стали известными инженерами. Олег Керенский настолько прославился как строитель мостов, что был удостоен титула Командора Британской империи. В его честь ныне регулярно проводятся международные Керенские чтения - научная конференция по мостостроению. После Второй мировой войны Керенский сблизился с выросшими сыновьями и стал приезжать к ним в Англию для встреч.
В 1936 году в Советском Союзе стали готовить «большие процессы», и для убедительной компрометации «врагов народа» потребовались архивные материалы. Сталин распорядился добыть личные архивы Троцкого, Горького и Керенского.
Архив Александра Федоровича советские агенты взяли самым простым, «бандитским» способом - при помощи кражи со взломом. Вскрыв двери парижской квартирки Керенского, они унесли необходимые им документы.
Незадолго до Второй мировой войны в конце 1930-х Керенский снова женился. Его женой стала англичанка, родившаяся и долго жившая в Австралии, Тереза Нелль, в девичестве Трайтон. Она была значительно моложе Александра Федоровича, считалась красавицей и пользовалась большим успехом у мужчин. Ради Керенского Тереза оставила мужа, оформила развод и обвенчалась с новым избранником. Александр Федорович не уставал повторять, как он счастлив с женой.
В 1946 году Тереза умерла. Керенский в то время сблизился с выросшими сыновьями и стал приезжать к ним в Англию для встреч.
Судьба подарила ему еще много лет жизни. Его ожидало множество перипетий - тяжелые болезни, полунищее существование, забвение и ненависть окружающих и… новая любовь к Елене Петровне Ивановой-Пауэрс, исполнявшей в 1950-е годы должность личного секретаря-переводчика при особе экс-премьер-министра России.
Когда казалось, что все уже кончено - Александр Федорович, всеми покинутый, умирал в больнице для бедных, куда сдал его один из сыновей, Елена Петровна осмелилась поспорить с судьбой. Она сумела продать остатки архива Керенского в библиотеку Техасского университета, выручить приличные деньги и обустроить жизнь Александра Федоровича, по крайней мере, последние годы этой жизни…
Скончался Александр Федорович Керенский 11 июня 1970 года. Русская эмиграция отозвалась на это событие множеством публикаций.
Самый проникновенный некролог был напечатан в газете «Русская мысль», которая резко критиковала Керенского при жизни. Теперь, после его смерти, газета писала: «Вся биография этого удивительной судьбы человека вмещается почти без остатка в несколько месяцев 1917 года. Всё остальное - и то, что он родился в 1881 году в том же Симбирске и в той же учительской среде, где на несколько лет раньше увидел свет его будущий соперник и победитель Ленин, и то, что в 1912 году молодым адвокатом он стал депутатом Государственной думы и вошёл в численно незначительную фракцию трудовиков, и то, что впоследствии, после поражения, тенью прошлого 50 лет жил в изгнании (в Париже, Лондоне и, наконец, в Нью-Йорке), - как будто относится к другому лицу… Он вызывал неумеренное (правда, недолгое) восхищение одних и столь же безмерную, но уже провожающую его даже до могилы ненависть других. Ни того, ни другого, по совести говоря, он не заслужил».