Кем был господин Керенский? Часть 4
Продолжение. Начало см.:
Часть 1.http://eho-2013.livejournal.com/140284.html
Часть 2. http://eho-2013.livejournal.com/140587.html
Часть 3. http://eho-2013.livejournal.com/141235.html
В 1913 году А.Ф. Керенский в числе 25 видных адвокатов поставил свою подпись под резолюцией, принятой коллегией адвокатов по «делу Бейлиса». Сфабрикованное обвинение в ритуальном убийстве ребенка было выдвинуто против еврея Менделя Бейлиса и носило столь явный провокационный характер, что протест по поводу нарушения закона и нагнетания волны антисемитизма в связи с этим делом выражали не только представители либерально-оппозиционной общественности, но также рисковавшие карьерой чиновники министерства юстиции и иерархи православной церкви. Даже правый депутат В. Шульгин, считавшийся завзятым антисемитом (именно так характеризуют его другие депутаты и сам Керенский в своих воспоминаниях), в печати подверг резкой критике действия официальных лиц по «делу Бейлиса».
Документ, принятый коллегией адвокатов, гласил: «Пленарное заседание членов коллегии адвокатов Санкт-Петербурга считает своим профессиональным и гражданским долгом поднять голос протеста против нарушений основ правосудия, выразившихся в фабрикации процесса Бейлиса, против клеветнических нападок на еврейский народ, проводимых в рамках правопорядка и вызывающих осуждение всего цивилизованного общества, а также против возложения на суд чуждых ему задач, а именно сеять семена расовой ненависти и межнациональной вражды. Такое грубое попрание основ человеческого сообщества унижает и бесчестит Россию в глазах всего мира. И мы поднимаем наш голос в защиту чести и достоинства России».
Материалы по делу Бейлиса, изданные сразу после революции
Адвокаты, подписавшие резолюцию, оказались под судом и были приговорены к незначительным тюремным срокам. Керенский, как инициатор этой акции, получил восемь месяцев, несмотря на свои депутатские привилегии.
Начало Первой мировой войны заставило А.Ф. Керенского, как и многих политиков, переоценить собственное отношение к монархии.
«Я понимал, что борьбу, которую мы вели с остатками абсолютизма, можно теперь на время отложить. Мы вступили в сражение с могущественным врагом, который в техническом отношении значительно превосходил нас. В этих условиях надо было сконцентрировать все наши усилия, всю волю народа ради достижения одной цели. Единство страны определялось не только патриотизмом народа, оно также в большей степени определялось внутренней политикой правительства. Массы были готовы проявить добрую волю и не поминать о старом. Такое же желание осталось проявить и монархии.
…Я работал над планом действий на период войны, основанным на примирении царя и народа.
Быть может, то было бесплотным мечтанием, но бывают времена, как в истории страны, так и в жизни отдельных людей, когда их спасение определяется вовсе не логикой и не разумом.»
В 1915 году Александр Федорович заболел и несколько месяцев провел в Финляндии, где проводил курс лечения и пережил тяжелую операцию (ему удалили одну почку). В Петроград он смог вернуться только в 1916 году. В результате неудач российской армии и трудностей военного времени, болезненно ощущавшихся в тылу, общественное настроение резко поменялось. Больше никто не желал единения всех слоев общества перед лицом внешней опасности. Напротив, большинство политиков сознательно раздували костер недовольства и строили планы смены политической власти в стране.
Павел Николаевич Милюков
Открыв прения на думской сессии 1 ноября 1916 года А.Ф. Керенский, как и поддержавший его кадет П.Н. Милюков (выступивший в тот день со своей знаменитой речью «Глупость или измена?»), подвергли правительство столь беспощадной критике, что это привело к скорой отставке премьер-министра Штюрмера.
В этот период в Думе по инициативе П.Н. Милюкова создается Прогрессивный блок, объединяющий большинство фракций, за исключением самых экстремистски настроенных. Павел Николаевич Милюков, которого многие политики именовали «автором блока», определял суть этого объединения так: «последняя попытка найти мирный исход из положения, которое с каждым днем становилось все более грозным. (...) Средство, для этого употребленное, состояло в образовании, в пределах законодательных учреждений, большинства народного представительства, которое взяло бы в свои руки руководство дальнейшими событиями».
А.Ф. Керенский принимал непосредственное и самое активное участие в деятельности блока, направленной на то, чтобы взять «в свои руки руководство дальнейшими событиями». В частности, он присутствовал на тайном совещании лидеров Прогрессивного блока, на котором решено было сместить с помощью дворцового переворота правящего императора Николая II и заменить его двенадцатилетним наследником Алексеем при регентстве великого князя Михаила Александровича. Организатором заговора был А.И. Гучков, но большинство парламентариев, включая и Керенского, весьма сочувственно отнеслись к этим планам.
"Знамя свободы над Таврическим дворцом", плакат времени Февральской революции
Но когда через несколько месяцев Николай II отрекся от престола в пользу брата, А.Ф. Керенский решительно выступил против передачи царского престола Михаилу Александровичу. За время, прошедшее с ноября 1916 года по февраль 1917 Александр Федорович пришел к убеждению, что царская власть вообще не нужна в России.
Накануне свержения монархии 27 февраля 1917 года Александр Федорович призвал не подчиняться царскому указу о приостановке работы Думы и в тот же день был избран членом Временного комитета Государственной Думы, позже преобразованного во Временное правительство, и заместителем председателя исполкома Петроградского Совета рабочих депутатов.
Временный комитет Государственной Думы, позже преобразованный во Временное правительство. Керенский в верхнем ряду, второй справа
П.Н. Милюков, лично поспособствовавший выдвижению Керенского в состав Временного правительства (о чем потом, по собственному признанию, горько сожалел), вспоминал: «Керенский, товарищ председателя Совета [рабочих депутатов], лично приглашенный [во Временное правительство], дорожил министерским постом как козырем в своей игре и, можно сказать, вынудил согласие Совета [на делегирование его во Временное правительство]. Трудовик, объявивший себя, когда понадобилось, с.-р., он теперь готовился на роль «заложника революционной демократии» в стане «буржуазии» и принимал соответственные позы. Это место было нужно ему дозарезу. А Совет решил представителей демократии в правительство не посылать. (…) Керенский преодолел это препятствие. Он произнес бессвязную речь, рекомендуя себя, требуя «доверия» и поддержки, заявляя о «готовности умереть», обещая «с почетом» освободить из Сибири политических заключенных, «не исключая и террористов». «Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук… Я не могу жить без народа, и в тот момент, когда вы усомнитесь во мне, убейте меня!» Произнеся эту речь «то замирающим шепотом, то захватывающими нотами, с дрожью в голосе», Керенский выбежал из собрания, не дождавшись голосования, но с предполагаемым разрешением «объявить правительству, что он входит в его состав с разрешения Совета, как его представитель».
Плакат с портретами членов Временного правительства
2 (15) марта А.Ф. Керенский становится министром юстиции Временного правительства.
"Когда вы перестанете верить мне, убейте меня!" - крикнул Керенский рабочим депутатам в первый день своего выступления в министерстве юстиции».
Большинство членов правительства, знакомых друг с другом по парламентской работе, считали Александра Федоровича человеком энергичным, способным на смелые действия и ответственные решения. И лишь у единиц закрадывалось некоторое сомнение в «великих государственных способностях» министра Керенского.
«…члены Думы знали Керенского давно и были знакомы с приемами его самовозвеличения. Он умел себя навязать вовремя. Мы не знали только, что из привычки это стало системой, и мне [Милюкову] пришлось самому создать для него новый плацдарм, пригласив его занять пост министра юстиции».
А.Ф. Керенский в окружении народа
Среди противников Керенского оказались и большевики, в планах которых не числилась такая позиция, как переуступка кому бы то ни было политического влияния и власти. Отношение видных большевиков к Керенскому лучше других выразил Л. Троцкий:
«Керенский вошёл в правительство как бы в качестве её [Февральской революции] полномочного посла. Между тем его отношение к революции было отношением провинциального адвоката, выступавшего в политических процессах. Керенский не был революционером, он лишь тёрся около революции. Попав впервые в четвёртую Думу благодаря своему легальному положению, Керенский стал председателем серой и безличной фракции трудовиков, которая являлась анемичным плодом политического скрещивания либерализма с народничеством. Ни теоретической подготовки, ни политической школы, ни способности к обобщающему мышлению, ни политической воли у него не было. Все эти качества заменялись беглой восприимчивостью, лёгкой воспламеняемостью и тем красноречием, которое действует не на мысль или волю, а не нервы. Выступления в Думе в духе декламаторского радикализма, который не испытывал недостатка в поводах, создали Керенскому если не популярность, то известность. Во время войны Керенский в качестве патриота считал вместе с либералами самую идею революции гибельной. Он признал революцию, когда она пришла и, зацепившись за его подобие популярности, так легко подняла его наверх. Переворот, естественно, отождествлялся для него с новой властью. Исполнительный комитет решил, однако, что в буржуазной революции власть должна принадлежать буржуазии. Эта формула казалась Керенскому фальшивой уже по одному тому, что захлопывала перед ним двери министерства. Керенский был вполне основательно убеждён, что его социализм не помешает буржуазной революции, как и последняя не нанесёт ущерба его социализму. Временный комитет Думы решил попытаться оторвать радиального депутата от совета и достиг этого без труда, предложив ему портфель министра юстиции, от которого успел уже отказаться Маклаков. Керенский ловил в кулуарах друзей и спрашивал: брать или не брать? Друзья не сомневались, что Керенский решил взять. Суханов, весьма расположенный к Керенскому в тот период, подметил у него, правда по позднейшим воспоминаниям. «уверенность в какой-то своей миссии… и величайшее раздражение против всех, кто об этой миссии ещё не догадывался».
После вступления Александра Федоровича в состав Временного правительства политический рейтинг Керенского резко пошел вверх. Вскоре по его инициативе создается комиссия по расследованию деятельности царского режима (Чрезвычайная следственная комиссия).
А.Ф. Керенский и члены Временного правительства в Царском Селе
В первые послереволюционные недели Керенский еще был далек от идеи какой бы то ни было расправы с низвергнутым императором и членами его семьи. П.Н. Милюков вспоминал «Керенский еще 7 марта в Москве заявил: «Сейчас Николай II в моих руках… Я не хочу, не позволю себе омрачать русскую революцию. Маратом русской революции я никогда не буду… В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на парохоже отправится в Англию».
Однако буквально через несколько дней Керенский не только согласился с тем, что Николая II и его близких следует содержать под охраной, но, судя по записям в дневнике, сделанным Николаем Александровичем в период пребывания под арестом в Царском Селе, Керенский лично немало поспособствовал ужесточению режима содержания царской семьи и многочисленным издевательствам, допущенным по отношению к царю, царице и их детям. В конце концов, именно то, что царская семья содержалась под арестом еще в период правления Временного правительства и не имела возможности покинуть Россию, а вместо этого была отправлена в ссылку, где оказалась беззащитна перед лицом произвола, и привело к трагедии 1918 года…
Милюков объясняет позицию Александра Федоровича так: «Керенский, узнав, что, что Совет посылает вооруженную стражу в Царское Село, сразу изменил свое благое намерение и спасовал перед Советом». Но Керенский сам возглавлял Петроградский Совет, и от него лично во многом зависели решения, принимаемые Советом, так что «пасовать» или не «пасовать» - было вопросом собственной совести и убеждений. Вероятно, двойственность позиции Керенского в отношении царской семьи, как и по многим другим вопросам объяснялась тем обстоятельством, что Керенский в тот период активно делал политическую карьеру, подбираясь к ключевым постам в государстве, и для него основной задачей момента было правильно уловить настроения народных масс, чтобы объявить себя лидером нации и выразителем общих чаяний.
Принимать какие бы то ни было спорные решения и вызывать широкое недовольство было рискованно с позиций деловой целесообразности, даже если попустительство настрою толпы шло вразрез с христианскими заповедями и общими гуманистическими установками.
Супруга Керенского Ольга с детьми
Семейная жизнь Александра Федоровича к весне 1917 года не то, что дала трещину, а просто прекратилась. Жена прощала ему многое, но не смогла "не заметить" его вульгарный романчик с секретаршей. Однако, в газетах и книгах продолжали печатать трогательные фотографии жены Керенского с детишками, чтобы показать, какой он "человечный человек".
В марте-апреле 1917 года Керенский неоднократно выезжал на фронт и выступал перед воинскими частями, пытаясь поднять боевой дух русской армии. «Керенский обещал возродить «энтузиазм» армии! Он давал так много разных обещаний раньше и позже. Отчего не дать это,- когда оно было в порядке дня, служило к продвижению его карьеры и соответствовало, как он был уверен, его талантам?» - говорил Милюков.
Керенский выступает перед войсками
Отношение Керенского к войне до победного конца, как и многие иные его политические установки, отличалось двойственностью. С одной стороны - призывы продолжать войну и принять «почетную смерть»:
«Керенский… 29 апреля [1917 г.] произносил перед фронтовым съездом свои известные слова: «Неужели Русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов!.. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что… мы умеем без хлыста и палки… управлять своим государством». (…) На самых высоких нотах своего регистра он кричал толпам солдат со свободной трибуны, что вот он, никогда не учившийся военному делу, пошел командовать ими; что, ведя их «на почетную смерть на глазах всего мира», он «пойдет с ружьем в руках впереди» их… Истошным голосом он выкрикивал слова: свобода, свет, правда, революция - и очень много напоминал им о долге, о дисциплине, о том, что они… «свободные люди».
С другой стороны - в дни апрельского кризиса Керенский ратовал за смещение Милюкова с поста министра иностранных дел, инкриминируя ему прежде всего заявление о готовности России воевать «до победного конца».
В новом составе коалиционного Временного правительства, созданного 5 (18) мая Керенский занимает пост военного и морского министра, что является для революционной России ключевой и несравнимо более важной должностью, чем пост министра юстиции в период массового беззакония.
Новое назначение Керенского вызвало большие надежды у самых разных людей, в том числе и тех, кого трудно было бы заподозрить в симпатиях к деятелям Временного правительства. Например, вдовствующая императрица Мария Федоровна в своем дневнике упоминает разговоры, которые вели в Крыму ее внучка Ирина Романова, племянница Николая II, со своим мужем Феликсом Юсуповым:
«7 мая 1917 г. Ирина и Феликс были к чаю и рассказывали о тех жутких событиях, что произошли в Петербурге. Тем не менее они оба дали понять, что доверяют Керенскому. Внушили себе, что он is the man in his plane (человек на своем месте)".
Английский посол в России Дж. Бьюкенен, наблюдавший взлет карьеры Керенского, передал собственные ощущения того периода: «Керенский, принявший на себя обязанности военного и морского министра, не есть идеальный военный министр, но он надеется, что, отправившись на фронт и обратившись со страстным призывом к патриотизму солдат, он сможет гальванизировать армию и вдохнуть в нее новую жизнь. Он − единственный человек, который может сделать все, если это вообще возможно, но его работа будет чрезвычайно трудной. Русский солдат сегодняшнего дня не понимает, за что или за кого он воюет. Прежде он был готов положить свою жизнь за царя, который в его глазах олицетворяет Россию, но теперь, когда царя нет, Россия для него не означает ничего, помимо его собственной деревни. Керенский начал с того, что заявил армии, что он намерен восстановить строжайшую дисциплину., настоять на исполнении своих приказаний и наказать всех неповинующихся. Сегодня он обошел казармы, а завтра выезжает на фронт, чтобы подготовить предстоящее наступление».
Исаак Бродский. Керенский, 1917
Первый приказ Керенского по армии и флоту, изданный 6 мая, был достаточно жестким:
«Взяв на себя военную власть государства, объявляю:
1) Отечество в опасности и каждый должен отвратить ее по крайнему разумению и силе, не взирая на все тяготы. Никаких просьб об отставке лиц высшего командного состава, возбуждаемых из желания уклониться от ответственности, я в эту минуту не допущу.
2) Самовольно покинувше ряды армии и флотских команд (дезертиры) должны вернуться в установленный срок (15 мая).
3) Нарушившие этот приказ будут подвергнуты наказаниям по всей строгости закона.
Но уже через несколько дней Керенский объявил о "демократизации армии". 11 (24) мая им был издан приказ о правах военнослужащих (свобода слова и совести, войсковое самоуправление, участие военнослужащих в любых политических, религиозных и иных ассоциациях). Принципы единоначалия плохо сочетались с войсковым самоуправлением, случалось, что на командные посты солдатские комитеты выбирали неподготовленных и малообразованных людей из числа рядовых солдат или унтер-офицеров, но Керенский сумел обеспечить общественную поддержку своим начинаниям.
Своими агитационными поездками, выступлениями и политическими декларациями Керенский готовил почву для весенне-летнего наступления русской армии. И был период, когда ему поверили даже весьма скептически настроенные люди. Лидер Белого движения А.И. Деникин, в целом относящийся к деятельности Керенского отрицательно, признавал: «Был несомненно такой краткий, но довольно яркий период в жизни Керенского - военного министра - я его отношу приблизительно к июню - когда не только широкие круги населения, но и русское офицерство, преданное на заклание, тогда все забыло, все простило и мучительно ждало от него спасения армии».
А опьяненные революционным порывом люди, признававшие Керенского своим лидером, приходили в полный восторг, слушая его выступления.
«Повсюду - в окопах, на судах, на парадах, в заседаниях фронтовых съездов, на общественных собраниях, в театрах в городских думах, в Советах… Керенский говорил все о том же и все с тем же огромным подъемом, с неподдельным искренним пафосом. Он говорил о свободе, о земле, о братстве народов и о близком светлом будущем страны… агитация Керенского была (почти) сплошным триумфом для него. Всюду его носили на руках, осыпали цветами. Всюду происходили сцены еще невиданного энтузиазма, от описаний которых веяло легендами героических эпох. К ногам Керенского, зовущего на смерть, сыпались Георгиевские кресты; женщины снимали с себя драгоценности и во имя Керенского несли их на алтарь желанной… победы», - писал Н. Суханов в своих «Записках о революции».
Встреча А.Ф. Керенского в Москве летом 1917 года
Если судить по книгам и прочим публикациям 1917 года, посвященным Керенскому, в стране начинался настоящий культ его личности.
«Говорят, что у Керенского нет одной почки, что у него никуда не годятся лёгкие, у него больная правая рука, которая всё время пухнет… И вот, несмотря на всю эту физическую немощь, которая другого приковала бы к постели, Керенский, не угасая, горит огнём своего пламенного духа, своей неодолимой любви к родному народу, - горит сам, зажигает других и буквально творит чудеса, - весь экзальтированный, весь точно под гипнозом, точно посланный Провидением пророк…»
«О диктаторстве Керенского могут говорить или безумные, или подлые люди, которые намеренно извращают весь светлый облик этого человека свободы, всеми своими корнями связанного с народом, лучшего сына этого самого народа…», - можно прочесть в издании 1917 года с красноречивым названием «Вождь свободы А.Ф. Керенский».
«Керенский не только сам горит, - он зажигает всё кругом священным огнём восторга. Слушая его, чувствуешь, что все ваши нервы протянулись к нему и связались с его первыми в один узел. Вам кажется, что это говорите вы сами, что в зале, в театре, на площади нет Керенского, а это вы перед толпою, властитель её мыслей и чувств…
Это - рукопожатие душ, столь сильное, что в нём задохнутся всякая подозрительность, сомнение, колебание, и вы очертя голову пойдёте за ним, куда бы он вас не повёл». («А.Ф. Керенский - народный министр», 1917 г.)
Одна из памятных медалек, выпускавшихся в честь Керенского
Керенского даже воспевали в стихах:
«Тяжёл твой путь, - но подвиг честный
Ты смело принял, как герой…»
- «Ты жжёшь сердца глаголом вещим,
Восторгом пламенным своим,
И перед будущим зловещим
Твой гордый дух неукротим…»
- «Молясь отчизне, как святыне,
Ты веришь, что твой смелый глас
Не вопиет в глухой пустыне,
А будит доблесть в грозный час».
- «Зови нас жертвовать собою, -
Но если на призыв борьбы
Мы не пойдём вперёд с тобою,
Как малодушные рабы, -
Тогда признай мечтою дикой
Свободы русской торжество,
И, сбросив с плеч свой крест великий,
Поставь над родиной его!..»
(П. Оленик-Волгарь. Керенскому)
Общая истерия принимала порой весьма странные формы. Это непроизвольно отмечали даже самые горячие поклонники Александра Федоровича:
«Тернист путь Керенского, но автомобиль его увит розами. Женщины бросают ему ландыши и ветки сирени, другие берут эти цветы из его рук и делят между собою как талисманы и амулеты».
Скептические политики, хорошо знавшие Александра Федоровича в разные времена его политической карьеры, наблюдали за этими процессами с большой иронией.
«Трудно даже себе представить, как должна была отразиться на психике Керенского та головокружительная высота, на которую он был вознесен в первые недели и месяцы революции. В душе своей он все-таки не мог не сознавать, что все это преклонение, идолизация его, - не что иное, как психоз толпы, - что за ним, за Керенским, нет таких заслуг и умственных или нравственных качеств, которые бы оправдывали такое истерически-восторженное отношение. но несомненно, что с первых же дней душа его была «ушиблена» той ролью, которую история ему ему - случайному, маленькому человеку - навязала, и в которой суждено ему было так бесславно и бесследно провалиться», - вспоминал В.Д. Набоков.
Один из "наполеоновских жестов", которые вырабатывал у себя Керенский
18 июня началось наступление русских армий на фронте. Увы, одного морального воодушевления для победы оказалось недостаточно… Не хватало вооружения, снарядов, тактические задачи были плохо сформулированы, солдаты позволяли себе игнорировать приказы офицеров и не желали подниматься в атаку. Наступление, на которое возлагалось столько надежд, захлебнулось.
Провал фронтовых операций и разногласия среди министров по вопросу автономии Украины привели в начале июля к правительственному кризису. 2 июля министры-кадеты вышли из состава Временного правительства, 3-4 июля в столице прошли демонстрации под антиправительственными лозунгами, инспирированные большевиками. 7 июля глава Временного правительства князь Г.Н. Львов ушел в отставку. На волне всеобщего обожания пост председателя правительства с сохранением за собой поста военного министра занял Керенский.
С этого времени среди либералов и, в частности, среди кадетов начинает формироваться стойкая оппозиция Керенскому и его ближайшему окружению, оппозиция пассивная, но при этом не считающая нужным скрывать свои убеждения. «Для меня нет сомнений, что, не будь в составе правительства Керенского, я бы чувствовал себя в среде временного правительства совершенно свободно, не обрек бы себя на молчание, на ту роль пассивного слушателя и свидетеля, которая, в конце концов, стала для меня совершенно невыносимой», - утверждал Набоков.
Продолжение следует.