Об изначальном
Обсуждали очередной раз на днях во фейсбуке неисчерпаемый вопрос, что есть родина; я сказала, что это совокупность изначальных условий формирования, которую потом таскаешь с собой, в себе всю жизнь напролёт и разбираешься с ними, отталкиваешься, притягиваешься, перетолковываешь и т.п., - главное, что таскаешь как своё первоусловие; это можно любить, можно не любить, можно испытывать более сложные чувства, можно (и уж точно стоит) использовать как ресурс, можно всю жизнь от этого освобождаться, но никогда нельзя полностью освободиться. Ну, то, что задаёт твою структуру в целом: место, люди, среда, язык, воздух… Добавила бы я к этому, однако, и то, что в изначальном - по крайней мере для меня, но вряд ли я тут исключение - есть нечто нуминозное: столь же огромное, таинственно нас превосходящее (да нас всё вообще подряд превосходит, только мы не обо всём это чувствуем - иначе разорвало бы, раздавило бы), - сколь и неясно-опасное, тёмное в своей огромности, в своём соприкосновении с непостижимой глубиной. Попросту: то, от чего страшно; к чему нельзя приближаться безнаказанно. До сих пор такова станция Ч., заставшая меня во младенчестве и дорастившая детскими дачными летами до пятнадцати годов. Физически чувствую, физически помню там тёмную, страшную и влекущую глубину. И если бы надо было без посредничества рациональных конструкций сказать, что есть родина
(понятно, что это сопровождающая цитата из ранней Вероники Долиной: «уж не знаю я, что есть родина, / но никто меня не украдёт, / ибо Сретенка - это родинка, / это до смерти не пройдёт», и да, конечно же, «дело в Сретенских воротах, что захлопнулись за мной», - за мной захлопнулись другие ворота, но так ли важно), -
так вот, сказала бы я, что это тёмная глубина, - благодаря которой человек потом вообще знает, что такое темнота и глубина.
Изначальное, принявшее тебя в ладони из небытия, - это щемящая тёмная музыка, тёмный огонь.
Приближаться к нему, конечно же, нельзя (но и - надо, поскольку заряжает безусловным, первоэнергиями, сырым неприрученным бытием) - по крайней мере, стоит делать это очень дозированно.
И от чего непременно надо удаляться, иметь его так или иначе в статусе утраты.
Утрата одновременно, практически одним движением делает его безопасным - и запускает его действие.
…и когда я даже просто проезжаю мимо (за почти пятнадцать лет, прошедшие после окончательного, на многие годы растянувшегося и наконец случившегося расставания с этим местом [в сами наши отношения с ним была заложена идея расставанья, она долго разваливала наши связи, казавшиеся безусловными], так и не отважилась ни на что другое - выйти, пройти по проспекту Старых Большевиков, пройти мимо места, где был наш дом и где его не будет уже никогда - побывать в собственном посмертии), - обжигает. Тёмным огнём.
Возможно ли такие отношения с изначальным назвать любовью? Вполне: в любви (знакомой нам и по иным обличьям) тоже есть такое, тот же или родственный тёмный огонь, не вполне дающийся слову. - Означает ли это (как и любовь вообще) желание непременно соединиться с любимым предметом и существовать далее нераздельно с ним? - Скорее нет. - Достаточно - так достаточно, что даже избыточно - знать, что оно есть.
Имеет ли вся эта совокупность внутренних движений отношение к государству вообще, к актуально властвующему на соответствующей территории в частности? - Очевидным образом нет. Когда я родилась и получала на станции Ч. свой изначальный нуминозный опыт, над этой территорией властвовало другое государство, называвшееся тремя жёлтыми буквами и одной кирпично-красной и прекратившее своё существование в 1991 году.
