На пороге наших дней неизменно мы встречаем
Когда в прошлом году я написала о своих одноклассниках, читатели удивились - как же так, класс-то был биологический, а одна из них - литературовед, другой - археолог? Так что сегодня, в очередную годовщину нашего праздника, вот вам рассказ о том, кто больше соответствует предметному профилю и сделал, может быть, самую блестящую профессиональную карьеру из всех нас - по крайней мере, по формальным критериям.
Сережа Лукьянов пришел к нам в класс на год позже, но легко вписался в компанию. Из прежней школы он принес прозвище «Луша», и у меня до сих пор язык не поворачивается называть его как-то иначе. Ах, какой вкусный штрудель делала его бабушка - мы заранее передавали ей просьбу испечь его перед каждыми нашими посиделками. А уж сколько мировых проблем было решено в тех ночных разговорах!
Еще в школе Луша начал резать планарий - червей, служащих классическим объектом для изучения регенерации - и в девятом классе стал победителем биофаковской олимпиады за эти свои изыскания. Его научный руководитель на кафедре эмбриологии был выдающимся ученым, но работал методами 19-го века. Увы, эхо лысенковщины - борьбы с «буржуазной лженаукой генетикой», усугубленное технологическим отставанием СССР, ставшим уже очень заметным к началу 1980-х, привело к тому, что даже в ведущем вузе страны современную биологию могли позволить себе считанные единицы.
Одним из таких был Юрий Анатольевич Овчинников - фигура неоднозначная и весьма характерная для позднего СССР, где все материальные блага распределялись в партийных кабинетах. Овчинникову удалось убедить Брежнева отвалить ему денег на новый научный институт, да какой! Построенный по оригинальному архитектурному проекту и в плане напоминающий двойную спираль ДНК, он до сих пор впечатляет. Но главное, этот институт был буквально нашпигован новейшим научным оборудованием - рассказывали, там в подвале еще долгие годы рядами стояли нераспакованные ультрацентрифуги, закупленные с запасом.
Вот в этот институт Луша и пошел работать после окончания биофака. Может, тут сказалось влияние родителей-инженеров, но он всегда говорил, что ему интереснее придумывать новые технологии, чем открывать новые явления. Первым его достижением - во время стажировки в американской компании «Клонтех» - стала модификация недавно изобретенной полимеразной цепной реакции, значительно увеличившая ее специфичность. Компания тут же выпустила коммерческие киты на этой основе - много лет спустя я тоже ими воспользовалась, но Луша в США не остался. К тому времени в Москве вокруг него уже сложилась группа учеников и сотрудников (многие из них тоже были нашими биошкольниками, из последующих выпусков - и в первую очередь его младший брат Костя), а в новой стране надо было все начинать сначала.
Стремление к оптимизации социальной среды вокруг себя всегда было у него очень выражено, и масштабы ее постоянно росли: от руководителя лаборатории к заместителю директора института к ректору другого. Но, к его чести, он всегда оставался готовым придти на помощь по первому зову своих друзей. Помог он и мне, когда срочно потребовалось клонировать некий ген, а возможностей для этого не было.
Его профессиональные достижения выглядят особенно впечатляющими с учетом того, что его всю жизнь мучила болезнь Бехтерева - наследственное аутоимунное заболевание суставов, сопровождающееся жуткими болями в спине. Действуя в соответствии с древним cura te ipsum, он разработал метод лечения этого недуга и применил его к себе, что позволило ему в буквальном смысле распрямить спину.
Click to viewАкадемик Сергей Лукьянов рассказывает о современных
биомедицинских технологиях на Фестивале науки в 2016.
В самом конце (с 30:00) он упоминает и оптогенетику, разработкой новых молекулярных инструментов для которой я занимаюсь
Конечно, я огорчилась, увидев его имя в списке ректоров-подписантов. Похоже, ему сделали предложение, от которого было невозможно отказаться - а я не была в его положении и не берусь его судить.
Еще студентом, для своей тогдашней жены - тоже нашей одноклассницы - Луша сочинил песенку, очень нам всем понравившуюся. В совсем простенькой и не безупречной по части словоупотребления, в ней что-то было - как в стихотворениях Геннадия Шпаликова. Утраченный золотой век?
Дорогой мой человечек, раздобудем тонких свечек,
Испечем пирог мудреный и заварим чай зеленый.
Чтобы нам с тобой укрыться от тоски и непогоды,
Заскрипят тихонько спицы нашей старенькой подводы.
До колен засучим брюки, будто мы и вправду дети,
Подадим друг другу руки, позабудем все на свете.
И покатится тележка по проселочной дороге,
И теперь уже без спешки мы с тележки свесим ноги.