(no subject)
Глава 4. Бей жида!
Толпа уже неслась к терему. На ходу бросая камни в окна, озверевшие от долгого ожидания мужики лезли в них друг по другу, резались о стекло и продолжали лезть. Вскоре изнутри здания, из окон верхних этажей, начали падать люди Лужка. Сперва охранники в золоченой форме, затем толстозадые приказчики и правоведы в галстуках. Внизу тех, кто падал, быстро оттаскивали в сторону и начинали топать ногами, стремясь вбить их как можно глубже в размякший на осеннем дожде газон.
Вскоре, однако, пошло интереснее
- через парадный вход одну за другой стали выволакивать девок. Тех, что постарше, гнали пинками и смеялись, стремились схватить за волосы и волочить по земле, попутно прикладываясь ударами сапог под рёбра.
Молодых же тащили на руках по трое - четверо, на ходу сдирая с визжащих девок дорогую одежду и бельё. Тех из них, что выволакивали с крыльца, оттаскивали в сторону, к деревьям, где уже собрались сластолюбцы, только затем и пришедшие на погром, чтобы вдоволь насладиться торжеством над женской плотью. Девок прямо на руках клали на землю, после чего на каждую руку, ногу и на лицо несчастной усаживалось по очереднику, а тот, кому выпадало быть первым, уже входил в ее лоно, лежа сверху на трепыхающемся теле и от восторга ударяя жертве кулаком в пузо.
Одну красивую невысокую светловолосую девицу вытащили за косу из дома, но она вырвалась и побежала по двору, выпучив глаза от изумления и почему-то не издавая ни звука распахнутым губастым ртом. Неожиданно в воздухе просвистел аркан, перехватив девицу за пояс, а затем ее сильно дёрнуло в сторону и она упала. Тут же к ней подскакал один из конников - кадыровцев, охранявших до времени вход в терем, и подхватил ее на седло. Тут до нее словно дошло что-то и она принялась оглушительно верещать. Джигит ловко ударил ее по круглой попе, аппетитно проглядывающей под длинной белой нижней рубахой. Она заверещала сильнее и забила ногами, заголив ляжки. Поймавший ее задрал рубаху ей на голову, а свободной рукой еще несколько раз с наслаждением ударил по ее заду, отчего она почему-то снова умолкла.
Оргия продолжалась - там, где прошло уже по десять, двадцать негодяев через каждое женское тело, уже не было ни сопротивления, ни криков. Лишь возня тел в грязи, где безжизненные вчерашние жены и дочери Лужковских приближенных на вид были неотличимы среди опъянённых и окровалвенных насильников, валяющихся на них и возле них.
Следом побежали прочь из терема грабители, держа в руках кто что мог - и вазы, и телевизоры, и мешки, и пироги, и бутылки, и чучела, и порты, и чуть ли не кирпичи из стен. Однако судьба их была, в основном, такова, что у них тут же отбирали награбленное те, кто не успел еще даже войти в терем, и принимались драться меж собой насмерть.
Однако вот, наконец, за короткие волосы вытащили из терема жирную, носатую, мужиковатую жену Лужка - поганую Еленку. Она изрыгала поносные ругательства, проклиная страшными словами Путю и Медведю, русский народ и московитов, и всё, что знала. Откуда-то из-за терема тут же притащили и бочку с надписью "мазут", в которую, подняв на руках, несколько раз окунули по горло жену - проклятую Кациху.
Затем достали несколько непривычно чистых и белых на фоне творящегося ада подушек, вспороли ножом и высыпали на замазученную Батурину. Потом ударами плети заставили ее подняться и погнали вниз по улице, громко восклицая: - Баба Лужка, смотри, народ!
Пройдя около полукилометра, Елена Батурина упала замертво, после чего ее тело кинули псам.
Лужка же, выгнав пинками из дома, сперва повесили во дворе за ноги. Он краснел, хрипел, задыхался, а москвичи всё плевали и плевали в него, подходя по очереди. Наконец, когда он затих, верёвку отрезали, и он упал на землю, тяжело кряхтя. Тогда москвичи и гости столицы рванулись к нему, вонзили свои загрубевшие от столичной жизни ногти в его дряблую старческую кожу и стали рвать, рвать ненавистное тело на клочья, на ошмётки, превращать мэра - в мясо, а мясо - в фарш, а фарш - в грязь.
И ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ.
Толпа уже неслась к терему. На ходу бросая камни в окна, озверевшие от долгого ожидания мужики лезли в них друг по другу, резались о стекло и продолжали лезть. Вскоре изнутри здания, из окон верхних этажей, начали падать люди Лужка. Сперва охранники в золоченой форме, затем толстозадые приказчики и правоведы в галстуках. Внизу тех, кто падал, быстро оттаскивали в сторону и начинали топать ногами, стремясь вбить их как можно глубже в размякший на осеннем дожде газон.
Вскоре, однако, пошло интереснее
- через парадный вход одну за другой стали выволакивать девок. Тех, что постарше, гнали пинками и смеялись, стремились схватить за волосы и волочить по земле, попутно прикладываясь ударами сапог под рёбра.
Молодых же тащили на руках по трое - четверо, на ходу сдирая с визжащих девок дорогую одежду и бельё. Тех из них, что выволакивали с крыльца, оттаскивали в сторону, к деревьям, где уже собрались сластолюбцы, только затем и пришедшие на погром, чтобы вдоволь насладиться торжеством над женской плотью. Девок прямо на руках клали на землю, после чего на каждую руку, ногу и на лицо несчастной усаживалось по очереднику, а тот, кому выпадало быть первым, уже входил в ее лоно, лежа сверху на трепыхающемся теле и от восторга ударяя жертве кулаком в пузо.
Одну красивую невысокую светловолосую девицу вытащили за косу из дома, но она вырвалась и побежала по двору, выпучив глаза от изумления и почему-то не издавая ни звука распахнутым губастым ртом. Неожиданно в воздухе просвистел аркан, перехватив девицу за пояс, а затем ее сильно дёрнуло в сторону и она упала. Тут же к ней подскакал один из конников - кадыровцев, охранявших до времени вход в терем, и подхватил ее на седло. Тут до нее словно дошло что-то и она принялась оглушительно верещать. Джигит ловко ударил ее по круглой попе, аппетитно проглядывающей под длинной белой нижней рубахой. Она заверещала сильнее и забила ногами, заголив ляжки. Поймавший ее задрал рубаху ей на голову, а свободной рукой еще несколько раз с наслаждением ударил по ее заду, отчего она почему-то снова умолкла.
Оргия продолжалась - там, где прошло уже по десять, двадцать негодяев через каждое женское тело, уже не было ни сопротивления, ни криков. Лишь возня тел в грязи, где безжизненные вчерашние жены и дочери Лужковских приближенных на вид были неотличимы среди опъянённых и окровалвенных насильников, валяющихся на них и возле них.
Следом побежали прочь из терема грабители, держа в руках кто что мог - и вазы, и телевизоры, и мешки, и пироги, и бутылки, и чучела, и порты, и чуть ли не кирпичи из стен. Однако судьба их была, в основном, такова, что у них тут же отбирали награбленное те, кто не успел еще даже войти в терем, и принимались драться меж собой насмерть.
Однако вот, наконец, за короткие волосы вытащили из терема жирную, носатую, мужиковатую жену Лужка - поганую Еленку. Она изрыгала поносные ругательства, проклиная страшными словами Путю и Медведю, русский народ и московитов, и всё, что знала. Откуда-то из-за терема тут же притащили и бочку с надписью "мазут", в которую, подняв на руках, несколько раз окунули по горло жену - проклятую Кациху.
Затем достали несколько непривычно чистых и белых на фоне творящегося ада подушек, вспороли ножом и высыпали на замазученную Батурину. Потом ударами плети заставили ее подняться и погнали вниз по улице, громко восклицая: - Баба Лужка, смотри, народ!
Пройдя около полукилометра, Елена Батурина упала замертво, после чего ее тело кинули псам.
Лужка же, выгнав пинками из дома, сперва повесили во дворе за ноги. Он краснел, хрипел, задыхался, а москвичи всё плевали и плевали в него, подходя по очереди. Наконец, когда он затих, верёвку отрезали, и он упал на землю, тяжело кряхтя. Тогда москвичи и гости столицы рванулись к нему, вонзили свои загрубевшие от столичной жизни ногти в его дряблую старческую кожу и стали рвать, рвать ненавистное тело на клочья, на ошмётки, превращать мэра - в мясо, а мясо - в фарш, а фарш - в грязь.
И ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ.