Почему Бхагавадгита - это не поэма: заметки карлика (udbāhur iva vāmanaḥ)
В европейской, а особенно в русскоязычной академической и переводческой традиции принято называть всем известную Бхагавадгиту великой "поэмой". Однако подобное именование является навязанной извне точкой зрения, сильно смещающей акценты с понимания индийской традицией самой себя на интерпретацию её сторонними наблюдателями.
В общеевропейском культурном пространстве, к которому, безусловно, относится и Россия, всякое произведение, сочинённое в метрической форме, будет ipso facto относиться к жанру поэзии, даже если в нём ботинки рифмуются с полуботинками, слово "лягушка" со словом "квакушка", a "милицанер" со словом "пионер".
В "воображариуме" (imaginaire) классической индийской культуры, т. е. в её идеальном образе, составленном из рассказов о самой себе, - в которой, например, санскрит считается "языком богов", а не человеков, т. е. занимает совершенно особый, исключительный статус, - и которую американский индолог Шелдон Поллок удачно назвал "санскритским космополисом", далеко не всякое произведение, записанное в стихотворных строфах, может считаться поэзией, т. н. "кавьей". К сему следует добавить, что кавья - это не только поэзия в узко-техническом смысле (śravyaṃ kāvyam - то, что воспринимается со слуха), но это ещё и драматические произведения (dṛśyaṃ kāvyam, то, что следует созерцать на сцене).
Полноты ради следует сказать, что к "классической высокой словесности" в Индии, помимо произведений на санскрите, относятся самые разные сочинения или фрагменты классических драм на литературных пракритах, как например шаурасени, на кoтором (вернее, на которОЙ) щебечут между собой в древнеиндийских драмах барышни, - при царском дворе или в лесной обители аскетов, - или на языках магадхи или махараштри, на которых простой народ общается или поёт песни.
То, что на "большом Западе" (в том числе и в России) принято называть "эпосом", самой индийской "большой традицией" именуется "итихасами" (itihāsa), т. е. повествованиями-историями, легендами, или "пуранами" (purāṇa), т. е. сборниками древних рассказов о богах, царях, героях и тому подобном. Так вот, в то время, как Рамаяна, которую мы называем "древнеиндийским эпосом", считается "самой первой, изначальной поэмой" (ādikāvya), Махабхарата, в которую включена и Бхагавадгита, относится самой традицией к категории "итихас", но отнюдь не "кавьи".
Кроме того, в "санскритском космополисе" огромное количество религиозно-философских (с технической точки зрения) трактатов, т. е. того, что в целом принято называть шастрами (компендиумами или источниками знания специальных областей традиционных наук), написанных метрически, т. е. в форме регулярных строф. И далеко не всегда это ануштубх, в русской академической традиции более известный как "эпическая шлока". Нередко стихотворные размеры могут быть гораздо более сложными, как в учебнике по астрологии "Брихад-джатакa". Однако сам факт их строфической формы не делает из них "кавьи", т. е. поэтического произведения или изящной литературы.
Во время моего недавнего открытого урока по санскритскому синтаксису один слушатель задавал вопрос, комбинируя его с возражением. Дескать, ну почему же нельзя считать Бхагавадгиту поэмой, ведь в ней столько-то сравнений или метафор. И действительно, для санскритской кавьи характерны прежде всего "поэтические украшения" (аланкары), иначе говоря, тропы, делающие речь поэтической. Но не следует забывать, что, помимо украшений звуковых (разного типа аллитераций: анупрас или ямак) или смысловых (сравнения, метафоры, противопоставления, гиперболы и т. п.), поэтическая речь непременно должна содержать так называемые "расы" (rasa, досл. "вкус" или "сок"), приводящие к развитию у слушателя или читателя эстетического опыта вполне определённых, заданных традицией типов, а также тонкие намёки (dhvani, досл. "призвуки"), что в комплексе должно доставлять ценителю "неземное наслаждение", в каковом опытном переживании (carvaṇā, anubhava) радость узнавания комбинируется с восторгом познания нового и радость узнавания. Всего этого и близко нет в Гите.
Бхагавадгита как произведение, по различным причинам обретшее огромную популярность, обладает собственной, особой прагматикой. Это не изящное поэтическое произведение, призваннoe доставить наслаждение читателю или слушателю своими языковыми изысками, а религиозно-философская проповедь, то есть своего рода фундаментальная "шастра", которая в различных религиозных традициях (sampradāya) может истолковываться традиционными комментаторами-герменевтами как в своих отдельных деталях, так и в целом весьма по-разному.
Кстати, именно поэтому столь трудно или даже практически невозможно сделать какой-то один "единственно правильный" перевод Гиты на другие языки. Те или иные конкретные переводческие проекты непременно предполагают геменевтическую, истолковательную, работу по религиозно-философскому осмыслению переводимого, а без опоры на те или иные комментаторские традиции это далеко не всегда возможно. И даже хорошего знания морфологии и синтаксиса санскрита тут бывает совершенно недостаточно.
Итак, назвать Гиту "поэмой" (кавьей или специально махакавьей-саргабандхой) в том смысле, который вкладывает в этот термин индийская традиция, никак нельзя. Несмотря на наличие в ней некоторых тропов, вроде сравнений или метафор. Кроме того, в традиционных "великих эпических" санскритских поэмах-махакавьях комплекс тех или иных тропов должен присутствовать в каждой без исключении (sic!) строфе, а не только в отдельных местах.
Собственно, именно это и делает чтение классических махакавий, например, Калидасы, Бхатти, Бхарави, Магхи или Шрихарши столь невероятно трудным, но и радостным, увлекательным, почти детективным делом. Ведь главным героем здесь, несмотря на назидательный характер того или иного сюжета, взятого по традиции из Махабхараты или Рамаяны, является всё же сам Язык, "божественная, очищенная, культивированная Речь" (именно на это и указывает именование языка "saṃskṛtam"), особые, изысканные плетения санскритских словес, доставляющие сердцу подлинных ценителей-знатоков (sahṛdaya-hṛdaya) неимоверное, "надмирные" наслаждения (lokottara-āhlāda).
Если же кто-то и дальше желает называть Гиту "поэтическим произведением"... ну что же, пусть называет. Только если это не студент-самоучка или самоназванный "переводчик с санскрита", фантазёр, ошибочно почитающий себя великим знатоком санскрита (в традиции для обозначения такого самоуверенного псевдо-знатока имеется прекрасная идиома "svaṃ paṇḍitaṃmanyaḥ"), а серьёзный академический учёный, он должем хотя бы отчётливо отрефлексировать собственную позицию как специфическую, ограниченную позицию совершенно постороннего индийской традиции наблюдателя, подходящего к произведению через призму знаний, опыта и предсрассудков собственного "фонового знания", лишённого плодотворного соприкосновения с классическими и до сих пор живыми традициями "санскритского космополиса". Я не говорю, что такая позиция непременно плоха. Однако она, по словам проказника Козьмы Пруткова, чрезвычайно одностороння, даже если и считает себя полной (ср. "Cпециалист подобен флюсу, полнота его одностороння").
И, наконец, о подступах к чтению, т. е. адекватному и предельно точному (!) пониманию и точному же переводу (в то же самое время не являющемуся филологическим воляпюком уровня студента-востоковеда магистерского курса) санскритских схоластических комментариев. Если некто, охваченный задором и энтузиазмом, полагает, что способен совершенно самостоятельно научиться этому тонкому деланию, сравнивая санскритские оригиналы комментариев с английскими переводами, пусть и полдня ежедневно в течение года, например, то он глубоко ошибается. Без многолетней (!) работы с компетентным преподавателем, хорошо понимающим синтаксические и содержательные структуры схоластического (шастрического санскрита), умеющего их систематически и доходчиво излагать, а также самостоятельного изучающего, медленно-кропотливого чтения, - тоже в течение многих лет, - многочисленных комментариев и шастр из областей самых различных религиозно-философских традиций.
Беря за основу переведённые на английский или любой другой язык санскритские комментарии, самоуверенный самоучка тем самым некритически воспринимает и серьёзные ошибки того или иного переводчика, ещё не чувствия язык изнутри. А большинство из английских и тем более русских переводов шастрических комментариев содержит немалое количество серьёзных ошибок, не говоря о множестве неточностей. Всё это ваш покорный слуга заявляет, увы, исходя из собственного многолетнего опыта преподавания шастрических комментариев из разных областей, в том числе и критического осмысления доступных переводов таких комментариев.
Приведу некое субъективное свидетельство - из собственного весьма специфического, нестандартного академического и преподавательского опыта. Но лично у меня, было некое фактическое преимущество перед гениями-самоучками - не по дарованиям, а по жизненным обстоятельствам: десятилетия занятий санскритом (помимо много чего другого) у лучших европейских и американских академических учителей, а также некоторый опыт соприкосновения с живой индийской традицией санскритских пандитов. Кроме того, из-за отсутствия карьерных амбиций я мог позволить себе немыслимую в наши времена роскошь - заниматься санскритом и прочим совершенно бескорыстно, будучи ведомым лишь искренним любопытством и интересом, то есть изначальной подсознательною склонностью, не думая ни про какие лавры, но лишь (по необходимости) о скромной оплате регуляных счетов.
Впрочем, я не рекомендую ни одному разумному человеку, будь он хоть трижды санскритолюбом, повторять моё собственное блужданиe по расходящимся тропкам скорее не сада, но топких болот. Но здесь я и не об этом вовсе веду речь.
К сожалению, особенность (svabhāva, т. е. глубинная природа) именно русской культуры или, если угодно, один из её "смертных грехов", состоит в прославлении научных "гениев", "генерирующих идеи" (и при этом нередко изобретающих велосипеды, а то и колесо) и в пренебрежении скромными мастерами своего научного рукомесла (помните, в чёрной шапочке с вышитой на ней литерой "М"?). Полагающий себя гением (обычно sammohāt, т. е. ведомый опасными иллюзиями и лишённый духовно здравой перспективы смирения, namratva, т. е. отстранённого и остранённого взгляда на самого себя) хочет реализоваться и прославиться как можно скорее и как бы вне учительской традиции. А "мастер" просто делает своё дело, полагая себя лишь скромным коротышкой-карликом, сидящим на могучих плечах своих великих предшественников и наставников.
В этой связи хорошо бы вспомнить бессмертные слова другого произведения, всё ещё являющегося яркой путеводной нитью, пусть и для жалких осколков нашей некогда великой европейской культуры: "Не многие делайтесь учителями, зная, что подвергнемся бóльшему осуждению". Итак, да будем себя мыслить скорее вечными учениками, смиренно приникшими к живительным источникам великих традиций Знания, и всё не могущими вдосталь из них напиться, томимые духовною жаждой, нежели теми, кто познал глубины и "право имеет".