Время и его сны.
Когда-то, во времена óны, для меня были внутренне очень важны внешние знаки принадлежности к той или иной духовной традиции. В моём советском детстве, отрочестве и юности встретиться с католическим священнником (по-русски их называли тогда на польский манер ксендзами) было делом необычным.
Каждый человека в сутане представлялся обладателем некоего тайного знания, человеком явно не от сего, большевицкого, строящего безбожный коммунизм мира. Он был словно окружён ореолом тайны, являясь как бы видимым символом мира невидимого. Вряд ли кому-нибудь из людей постсоветских поколений знаком этот внутренний трепет соприкосновения с носителем mysteriums tremendum et fascinans.
Ну а встpетиться с католическими монашествующими (religious) и подавно было почти невозможно, ведь католические религиозные ордена и прочие "институты апостольской жизни" были в СССР официально запрещены.
Я принадлежу к тому странному поколению межвременного разлома, для которого Церковь ещё не пришла на смену КПСС, а представлялась островком абсолютной духовной свободы посреди окружающего мира симулякров, сотканного из тканей лжи, трусости и доносительства. Я прекрасно понимаю, каких вычурным анахронизмом это теперь звучит, особенно для людей молодых.
Прошло много лет. Я успел побыть и семинаристом в диецезиальной (епархиальной) Духовной семинарии в Латвии, и членом-новицием Общества Иисуса (Ордена иезуитов) в Литве и Австрии, и монахом-бенедиктинцем в Австрии. В общей сложности девять лет жизни, помимо шести лет университетского магистерского курса философских и теологических "шастр" в Венском госуниверситете. Всё это - не считая широкого спектра востоковедных штудий в той же Венской Alma Mater Rudolphina, а также изучения истории Средних веков в Дрезденском университете.
Несколько совершенно разных жизней, словно в параллельных Вселенных. Однако мало что сравнится с тем ощущением новизны, приключения и чуда, когда я сам ещё молодым человеком сделался причастником той самой жизни, мнившейся тогда недоступной, исполненной трепетного служения Источнику бытия. И даже все последующие многочисленные трансформации восприятия самого себя и окружающего мира в том или ином временном эоне не сотрут память о той изначальной чистоте и искренности стремлений.
***********
На фото - в.п.с. у главного входа в бенедиктинский монастырь Schottenabtei в Вене, сразу после облачения, в октябре 2001 г. Хабит (подрясник) австрийских (и баварских, чтобы быть совсем точным) бенедиктинцев отличается своей уникальной формой, словно застывшей в эпохе барокко: острым белым воротничком и отсутствием обычного для бенедиктинцев капюшона, а также матерчатым, а не кожаным поясом. Это имеет свои особые исторические обоснования, не позволяя спутать бенедиктинцев австрийских ни с какими другими.