Sola fide? Sola traditione? Sola exercitatione?
В последнее время я снова встречаю немалое число рассуждений о значимости той или иной религиозной или конфессиональной принадлежности человека для оценки "понимания" им той или иной религиозно-философской традиции. Одна из этих дискуссий развернулась на странице одного френда по Лицекнижию после моих бесед с Андреем Баумейстером о буддизме, индуизме и связанных с ними философских традициях.
В другом случае в одной из ФБ-групп возникла схожая диcкуссия, суть которой была сформулирована в виде следующего вопроса: "Может ли один и тот же человек быть и успешным практиком какой-либо полноценной духовной традиции, и вместе с тем настоящим ученым-религиоведом?"
Следует признать, что в подобной формулировке я искренне не понимаю значения некоторых вещей. Иными словами, для начала следует заняться деконструкцией самого вопроса.
Итак,
-- чем "полноценная" религиозная традиция отличается от "неполноценной"?
-- Что такое эта самая "успешность религиозной практики": достижение святости, обретение магических сил, достижение нирваны, или иного рода мокши (конечного духовного освобождения), обретения способности горделиво заявлять о себе как состоявшемся "практике, достигшем/постигшем..."?
-- Кто способен достоверно определить эту самую успешность: община, сам индивидуум, Бог, Будда?
Возражение некоeго учёного религиоведа, по совместельству определяющего себя как "носителя" одной из индуистских традиций, и состоящее в том, что "никакого религиоведения как науки" не существует, лично я не могу воспринимать всерьёз. Религиоведение, даже если оно кому-то и не нравится, вполне себе существует, причём не только в виде профессиональных сообществ, но и в международной универстетской номенкулатуре.
Религиоведение существует объективно, независимо от сознания или воли иных из субъектов. И никакое шельмование со стороны ненавистников университетской и, шире, интеллектуальной европейской традиции, не изменит этих упрямых фактов.
Обычный адепт религиозного учения, автоматически включающего набор так называемых "духовных практик", в принципе неспособен абстрагироваться как от своих воззрений, которые он некритически воспринял от своих наставников, так и от рутины этих практик. Адепт этот неспособен к сопоставлению, сравнению даже различных сравнительно простых систем мысли, a тем более сложных.
И не потому, что этот обычный адепт по природе своей глуп, вовсе нет! Умение сопоставлять сложные концепции не даётся автоматически, но медленно и постепенно развивается в течение десятилетий учёных занятий, дискуссий с единомышленниками и дебатов с оппонентами, критических исследований письменного наследия "своих" и "чужих" традиций и т. д.
Адепт, который всегда хоть немного, но непременно будет религизным проповедником-апологетом того, что он считает "своим", и критиком того, что он полагает чужим и поэтому чуждым себе, всегда будет исходить из следующей априорной критериологии: вот это, моё - единственно истинное, а вон то, чужое - ложное.
В отличие от религиозного адепта, не искушённого в науке и искусстве сопоставления, учёный муж, если только это не теолог, а исследователь-источниковед и историк, работающий филологически ответственно, т. е. изучающий сооответствующее письменное наследие на языках оригинала, принимаясь за изучение нового для него религиозно-философского трактата, знает, что "искать истину" в нём не имеет никакого смысла.
Почему же? Вовсе не потому, что сам он, якобы (!) являясь нигилистом, атеистом или иного рода "недочеловеком", якобы (!) не верит ни в какие ценностные системы. Или что сам метафизический или иного рода поиск якобы (!) бессмыслен.
Учёный муж (или учёная жена, если угодно: имеется в виду учёный любого пола) знает, что так называемая "истина" УЖЕ задана автором упомянутого трактата в этом самом произведении. Задана как истина, которую принимают сторонники автора, так заданы и "заблужения" или познавательные ошибки, которым якобы подвержены его оппоненты, кто бы они ни были. Так, для найяика в своё время оппонентами были прежде всего буддисты, мимансаки, санкхьи и ведантины, для буддистов оппонетами были преимущественно найяики, да и вообще любые реалисты.
Исходя из этой заданности, следует понимать и "истинность" или, наоборот, "ложность" того или иного тезиса, постулируемого разными мыслителями.
Дело учёного исследователя, реконструирующего ту или иную систему мысли, не в оценке "истинности" или "ложности" метафизических предпосылок, а прежде всего в том, чтобы адекватно понять специфику и ход того или иного аргумента, включая и те или иные явные или скрытые отсылки, поверяя аргументацию автора на предмет когерентности, то есть последовательности и непротиворечивости, но лишь в рамках соответствующей системы, а не в идеологических рамках "собственной" религиозной или конфессиональной самоидентификации.
Формальная конфессиональная принадлежность, в смысле самоидентификации учёного, что бы там ни думали религиозные фантазёры, совершенно неважна. Почему? Учёный, привыкший сопоставлять, не только умеет абстрагироваться от навязанных ему извне верований, но и от своих собственных, которые он воспринял с младых ногтей. Иными словами, у зрелого учёного "шастрина" его собственные иррацинальные мотивы и картина мира давно и основательно отрефлексированы, как и его собственный язык, которым он описывает процесс своего размышления над древними текстами, которые были написаны нe для него, как и не для его современников.
Люди, которые любят самовлюблённо порассуждать о себе как о "носителях" той или иной традиции просто в силу пройденной в той или иной форме инициации (будь то крещение, принятие буддийского прибежища или той или иной индуистской дикши или прапатти), обычно сильно ошибаются на свой счёт, как и всякие неофиты. Последние склонны преувеличивать свои субъективные переживания, нередко сопровождающиеся эмоциональным надрывом, оборотной стороной чего является крайние формы нетерпимости к инаковерующим (ср. отношение многих из нынешних этноправославных к "инославным").
Oтказывая другим в способности к адекватному пониманию на основании каких-либо внешних признаков (например, принадлежности к той или иной религии, конфессии или непринадлежности к ним), эти люди совершают крупную методологическую ошибку. Прежде всего потому, что они неспособны или не научены систематической и критической рефлексии над собственной позицией.
Как, к примеру, какие-нибудь"верующие шайвы" со всем своим воображаемым "духовным опытом" (т. е. психологическими переживаниями и стилем самоэстетизации: ношением косм сутанных волос и бус из рудракши) смогут понять, например, шиваитскую же традицию пашупатов, вымершую порядка тысячелетия назад, ключом к пониманию которой является всего два санскритских трактатa? При том, что единственный общедоступный перевод Харипадом Чакроборти комментария Каундиньи к Пашупата-сутре крайне плох, а глубоким и длительным изучением санскрита и санскритских шастр в оригинале эти "духовно опытные" субъекты обычно не заморачиваются?
Это во-первых. А во-вторых, как именующий себя "шайвом" одной сампрадаи сможет "понять" другую сампрадaю, а тем более каких-нибудь вайшнавов или вайдиков? Ответ: да никак! Если это просто "верующий", а не учёный муж, посвятивший десятилетия своей жизни углублению своей учёности.
Учёный тем отличается от "просто верующего" (очень часто восторженного фантазёра), перебирающего чётки или имитирующего обряд арати, пуджи или яджни, что, какова бы ни была его формальная религиозно-конфессиональная идентичность, он умеет от неё абстрагироваться, встать на мета-позицию, посмотреть со стороны и на себя, и на любые свои эмоциональные переживания, которые религиозные эгоманы склонны слишком поспешно именовать "духовным опытом".
Итак, обычный "верующий практик", пестующий (ложное) ощущение уникальности своего "духовного опыта", обычно принципиально неспособен как к сравнительному сопоставлению религиозных концепций, так и к сознательному, понимающему чтению санскритских шастр в оригинале.
Этот вывод совпадает с интересной позицией кашмирского шиваизма, которую сформулировал последний из её традиционных наставников, Свами Лакшман Джу из Шринагара, увы, ушедший из этого мира в 1991 году. На вопрос, кого из двух человеческих типов следует предпочесть в качестве духовного наставника, - йогина-практика или теоретика-пандита, начитанного в традиционных шастрах, но совершенно не практикующего эти учения, которые он знает из книг? - Свами Лакшман без колебаний ответил, что намного предпочтительнее второй.
NB: Конечно, я не имел в виду тех религиоведов, которые, к примеру, занимаются социологией религии, или которым совершенно чужда любая религиозная проблематика. Подобных учёных я бы сравнил с адептами религиозных учений, неспособными к сопоставительному анализу и "плавающими" по верхам своего сложнейшего объекта, панически боясь своей "субъективной вовлечённости".
Разумеется, дело учёного - это не духовное учительство, а скромная задача кропотливого продвижения в понимании, как и передача этого понимания другим (ср. лозунг католических братьев-проповедников, сиречь доминиканцев: "contemplata aliis tradere", "передавать другим то, что осознал в процессе созерцания сам"). Это происходит в тех областях, в которых не поможет никакое пение мантр или имён Бога, ни ношение ярких индийских одежд, ни соблюдение религиозных пищевых запретов и т. п.
Наверное, подобный университетский учёный, исследователь и учитель-преподаватель, способный к рассуждению о духовном, но не отрывающийся в этих рассуждениях от конкретных источников, без особых слов назидающий своим примером и интонацией, но никогда не нарушающий нерушимых границ приватности своих учеников, в том числе и духовной приватности - это скорее плод моего внутреннего созерцания, отвечающий страстному желанию сердца и ума, нежели человеческий тип, существующий в наше тёмное время в реальности. Что ж, тем хуже для этой реальности. Однако я знаю, знаю, что такой тип - есть, он должен быть, его не может не быть…
Ну и напоследок - признание личного характера. Человек, занимающийся религиоведением и при этом заведомо считающий всякую религию "опиумом народа" или полной чушью, лично мне совершенно неинтересен как человек, не отличающийся особой глубиной ума. Как сказал великий индийский драматург 8 в. н. э. Бхавабхути: तान्प्रति नैष यत्नः, tān prati naiṣa yatnaḥ, "Не на них (направлено) это (моё мысленное) усилие!"
Как, впрочем, усилие это и не ради тех, кто считает себя " право имеющим" лишь на основании своего воображаемого "носительства традиции". О вы, глупцы, ложно почитающие себя "носителями" чего бы то ни было! Не вы "несёте" традицию, а, в самом лучшем случае, традиция несёт вас. Только не всегда ясно, куда именно несёт. Нередко - явно к погибели, взращивая в вас гордыню Шайтана или огненного джинна и вытекающую из неё внутреннюю беспощадность к другим и слепоту в отношении к себе. Sapienti sat.