Феатрон аутофилии, или повод поразмыслить о существенном
Недавно мне попался на просторах Сети выложенный в свободный доступ перевод одной из средневековых санскритских антологий, посвящённых традиционной индийской эротической поэзии. Заинтересовавшись, я бегло просмотрел эту книгу. Поскольку дело было в Фейсбуке, я тут же написал по ходу дела несколько комментариев критического характера - то, что пришло в голову 'ad hoc' при чтении предисловия и просмотре аннотаций к переводу. В своих комментариях я старался быть максимально корректым, давая замечания как оценочного плана, так и состоящие из уточняющих вопросов, совершенно не затрагивая личности автора, мне дотоле совершенно неизвестного. Реакция была, увы, предсказуемой: поток брани и столь привычных уже в контексте русскоязычного интернет-srach-a аргументов ad hominem - не автора перевода, но कस्यचित्पुरुषस्य स्वम्पण्डितंमन्यमानस्य.
Разумеется, всё дело не стоило бы выеденного яйца, поскольку меня не очень привлекает идея бесконечно собачиться в ФБ или ЖЖ с какими-то бранчливыми личностями, доказывая свою правоту (или каясь в неправоте) и тратя на это драгоценное душевное здоровье, поэтому я такие бесплодные споры обычно быстренько со своей стороны прекращаю, никак не реагируя на дальнейшие выстрелы из глиняного пулемёта. Однако вся эта 'causa' явила несколько характерных для русскоязычной околосанскритской тусовки подсознательных установок, находящихся в противоречии с самой сутью научного делания, и о чём не грех поразмыслить подробнее.
Согласно этим неписаным правилам, практически каждое критическое замечание по опубликованной работе (кого угодно) воспринимается как личные нападки на автора. Об этом я уже неоднократно вёл речь в своём Журнале. Это подтверждает моё многолетнее наблюдение, что всякая, практически любая агрументация в сетевом пространстве русскоязычной культуры очень быстро превращается в "наезд", сводя спокойный обмен объективированными мнениями и наблюдениями к невозможности, а интонацию беседы, которая могла бы стать при иных условиях для всех участников познавательной - к истерическому визгу. Это связано, по-видимому, то ли с принципиальным нежеланием или неумением вести учтивую беседу, то ли с легко задеваемым, уже не контролирующим себя самолюбием отдельных лиц. А поскольку я наблюдаю эти вещи уже не первый год и не на одном примере, они кажутся мне скорее правилом, нежели исключнием, и, как мне кажется, уже можно условно говорить о неких стандартах современной русской культуры, которые могли бы стать предметом изучения культуролога-слависта.
Например, один из таких чрезвычайно смешных личных упрёков (не в этом конкретном случае, а в другом) состоял в моей якобы "неприемлемой гражданской позиции". Видимо, имелась в виду моя нелюбовь к любой политической автократии, диктатурам и хунтам (крымнашизм, гебизм и т. п.). Однако, во-первых, как человек, никогда не бывший гражданином постсоветской РФ и нимало не страдающий от сего обстоятельства (принимая во внимание нынешние общественные реалии в России, крайне для меня тревожные), я чувствую себя со своей вполне отрефлексированной позицией достаточно комфортно и уверенно. Во-вторых и в-главных: какое отношение имеют политические (и любые другие личные) предпочтения участников научной дискуссии к обсуждаемому предмету, каков бы он ни был? По крайней мере если речь идёт о науке, а не об идеологии и прочей вновь вошедшей в моду классовой борьбе. Как, кажется, принято сейчас говорить, следует "отделять мух от котлет" (узнал это выражение лишь лет 5-6 назад).
Повторю некоторые свои замечания и агрументы по выложенной книге. Во-первых, мне непонятно, зачем в наше время лёгкой доступности любых уникодов давать транслитерацию санскритских слов и строф громоздкой и кургузой модификацией по системе Гарварда-Киото. От этого книга эстетически нисколько не выигрывает, но совсем наоборот. Красивые иллюстрации оказываются безнадёжно испорченными эстетически жуткой и не знаю уж чем оправданной транслитерацией.
Предисловие к книге дано в научной форме, с ссылками на научные и научно-популярные работы, словари и проч. Именно потому оно вправе требовать к себе научного, то есть критического, внимательного отношения. И здесь моё внимание привлёкла ещё одна мелочь, вызвавшая недоумение. При этом как и где издана книга - совершенно неважно, как неважна здесь, в данном контексте, и благородная, по-видимому (или же вполне прагматичная, как своего рода самопиар: но и в последнем я лично не вижу ничего плохого), интенция автора, предоставляющего свой труд на суд благожелательно или критически настроенной публики. Например, в самом начале предисловия автор подробно разбирает название антологии - „Кама-Самуха“. При этом даются совершенно стандартные словарные значения к обоим членам композита, подтверждённые точными ссылками на стандартные же санскритские словари Монье-Уильямса и Апте. Прагматика и необходимость данных ссылок на словари мне совершенно непонятна, кроме свидетельства (и так очевидного), что переводчик умеет этими лексиконами пользоваться, а также попытки придать предисловию вид ещё больше научности (?). Непрофессионал в словари вряд ли полезет, а санскритолог и так эти значения часто встречающихся слов знает наизусть. Иначе говоря, получается, что ссылки были сделаны как бы "для красного словца". Разумеется, это совершеннейшая мелочь, но от внимательного взгляда она не может ускользнуть. Для меня это был всего лишь повод задаться впросом и задуматься, всегда ли так уж уместны вроде бы ожидаемые в научной работе обильные ссылки. Чем больше, тем лучше?.. Моё замечание, так разъярившее оппонента, состояло в том, что то, что иногда уместно в студенческом курсовике или магистерской работе, не всегда уместно в монографии или ином научном исследовании. Собственно, написал я это всего лишь из дидактических соображений, для тех, кого интересуют принципы и детали научной работы, а не ради какого-то самоутверждения (у меня есть возможность научно самоутверждаться in real life в своих научных институтах, в среде компетентных коллег, отнюдь не любителей или самоучек, а также на научных конференциях и семинарах) и, тем более, не для "унижения" автора.
Упрёк моего нервного оппонента в том, что-де "хорошо критиковать того, кто делает что-то бесплатно для других", бьёт совершенно мимо цели и доказывает, что упрекающий, по-видимому, весьма плохо представлает себе суть научной работы, хотя и работает, кажется, в некоем университете. Во-первых, в своих отрывочных, спонтанных замечаниях я критикую не "кого-то", то есть автора как человека (которого совершенно не знаю лично), но опубликованный, объективированный результат его деятельности. Самим фактом своей публикации книга стала и потенциальным объектом научной критики, поскольку по своей форме она однозначно претендует на научность. Eё бесплатная доступность совершенно не имеет значения: так захотел сам автор.
Приведу ещё одно своё замечание, на сей раз имеющее более принципиальный характер, и относящееся не только к форме, но и к содержанию обсуждаемой работы. На стр. 20 своего "Предисловия" переводчик заявляет о том, что он опустил в своём переводе целый ряд стихов "с неясным содержанием или лишённым какой-либо эстетической ценности". Данное утверждение наводит на целый ряд вопросов, вызывая недоумение у внимательного читателя.
С чьей именно точки зрения стихи якобы лишены эстетической ценности: средневекового составителя или переводчика? Не может ли быть такого, что субъективные эстетические предпочтения переводчика вступили в противоречие с самопонимаением традиционной эстетики, которой не мог в совершенстве не владеть учёный составитель антологии? Итак, если первое, тогда странно то обстоятельство, что составитель включил в свою антологию изящной поэзии то, таковой якобы не является. Если это субъективное мнение переводчика, то следует отметить явное противоречие этой субъективности объективному характеру типов стандартного эстетического воспроятия поэзии и других типов изящной литературы, тематизированных в различных традиционных индийских поэтологических трактатах. Свидетельство ли это просто несколько небрежной формулировки и методологической нетрефлексированности или незнания переводчиком топиков древнеиндийской поэтологии? Думаю, что скорее первое.
Исключение из перевода "стихов с неясным содержанием" также не может не навести въедливого читателя на ряд вопросов, а также методологических замечаний. Почему именно содержание стихов "неясно"? Здесь могут быть две причины: 1) сам переводчик, даже явно пользуясь имеющимся английским переводом, нечто не понял или недопонял (и в этом нет совершенно ничего зазорного, если чётко понимаешь, что именно ты не понимаешь, и почему); 2) изданный текст тёмен по содержанию по причине проблематичных чтений в рукописной традиции, лежащей в основе книжного издания. Конечно, переводчик вовсе не обязан разыскивать разные рукописи, издавая свой критический вариант текста. Но если этот переводчик действует в рамках научной традиции, неплохо было бы задаться вопросом, в чём именно видится проблема или почему имеюся такие-то "темнóты" в тексте? Правильно заданные вопросы или сформулированные проблемы, даже при отсутствии их удовлетворительного решения, могут быть чрезвычайно интересными в эвристическом плане чтением. Например, читатель с хорошим общегуманитарным образованием сможет, наконец, понять, что изданный в современном книжном виде древний текст на классическом восточном языке не есть сам собою разумеющийся феномен, но всегда результат кропотливой (или менее внимательной) работы издателя над рукописями со всем (возможным) множеством набравшихся за столетия или даже тысячелетия переписок и интерполяций разночтений и ошибок.
Итак, мне кажется, что читателю, готовому принимать новую информацию и внимательно читать разбираемые тексты, должно быть ясно, что подробное, даже придирчивое чтение и задавание критических вопросов по читаемому/прочитанному идёт лишь на пользу как самому читателю, так и самому автору, если только он благожелательно открыт для дискуссии. Современный, относительно новый для нaучного обмена формат социальных сетей, таких как ФБ или ЖЖ, допускающий комментирование, теоретически, любым читателем, позволяют не только быстро распространять свои тексты среди читающей публики, но и весьма скоро получать критические отзывы о своей работе. Те же, кто по соображениям легко оскорбляемого самолюбия желает в корне пресечь любую научную критику, заменая спокойное оппонирование (пратипакша) "наездами" на личность оппонента (argumenta ad hominem), демонстрирует не только психологическую незрелость и отсуствие должного воспитания, но и незнание методологических основ научной деятельности [разумеется, мои последние ответные слова тоже являются своего рода агрументами ad hominem, представляя казуисту-герменевтику просторнoе поле для размышлений].
Разумеется, всё дело не стоило бы выеденного яйца, поскольку меня не очень привлекает идея бесконечно собачиться в ФБ или ЖЖ с какими-то бранчливыми личностями, доказывая свою правоту (или каясь в неправоте) и тратя на это драгоценное душевное здоровье, поэтому я такие бесплодные споры обычно быстренько со своей стороны прекращаю, никак не реагируя на дальнейшие выстрелы из глиняного пулемёта. Однако вся эта 'causa' явила несколько характерных для русскоязычной околосанскритской тусовки подсознательных установок, находящихся в противоречии с самой сутью научного делания, и о чём не грех поразмыслить подробнее.
Согласно этим неписаным правилам, практически каждое критическое замечание по опубликованной работе (кого угодно) воспринимается как личные нападки на автора. Об этом я уже неоднократно вёл речь в своём Журнале. Это подтверждает моё многолетнее наблюдение, что всякая, практически любая агрументация в сетевом пространстве русскоязычной культуры очень быстро превращается в "наезд", сводя спокойный обмен объективированными мнениями и наблюдениями к невозможности, а интонацию беседы, которая могла бы стать при иных условиях для всех участников познавательной - к истерическому визгу. Это связано, по-видимому, то ли с принципиальным нежеланием или неумением вести учтивую беседу, то ли с легко задеваемым, уже не контролирующим себя самолюбием отдельных лиц. А поскольку я наблюдаю эти вещи уже не первый год и не на одном примере, они кажутся мне скорее правилом, нежели исключнием, и, как мне кажется, уже можно условно говорить о неких стандартах современной русской культуры, которые могли бы стать предметом изучения культуролога-слависта.
Например, один из таких чрезвычайно смешных личных упрёков (не в этом конкретном случае, а в другом) состоял в моей якобы "неприемлемой гражданской позиции". Видимо, имелась в виду моя нелюбовь к любой политической автократии, диктатурам и хунтам (крымнашизм, гебизм и т. п.). Однако, во-первых, как человек, никогда не бывший гражданином постсоветской РФ и нимало не страдающий от сего обстоятельства (принимая во внимание нынешние общественные реалии в России, крайне для меня тревожные), я чувствую себя со своей вполне отрефлексированной позицией достаточно комфортно и уверенно. Во-вторых и в-главных: какое отношение имеют политические (и любые другие личные) предпочтения участников научной дискуссии к обсуждаемому предмету, каков бы он ни был? По крайней мере если речь идёт о науке, а не об идеологии и прочей вновь вошедшей в моду классовой борьбе. Как, кажется, принято сейчас говорить, следует "отделять мух от котлет" (узнал это выражение лишь лет 5-6 назад).
Повторю некоторые свои замечания и агрументы по выложенной книге. Во-первых, мне непонятно, зачем в наше время лёгкой доступности любых уникодов давать транслитерацию санскритских слов и строф громоздкой и кургузой модификацией по системе Гарварда-Киото. От этого книга эстетически нисколько не выигрывает, но совсем наоборот. Красивые иллюстрации оказываются безнадёжно испорченными эстетически жуткой и не знаю уж чем оправданной транслитерацией.
Предисловие к книге дано в научной форме, с ссылками на научные и научно-популярные работы, словари и проч. Именно потому оно вправе требовать к себе научного, то есть критического, внимательного отношения. И здесь моё внимание привлёкла ещё одна мелочь, вызвавшая недоумение. При этом как и где издана книга - совершенно неважно, как неважна здесь, в данном контексте, и благородная, по-видимому (или же вполне прагматичная, как своего рода самопиар: но и в последнем я лично не вижу ничего плохого), интенция автора, предоставляющего свой труд на суд благожелательно или критически настроенной публики. Например, в самом начале предисловия автор подробно разбирает название антологии - „Кама-Самуха“. При этом даются совершенно стандартные словарные значения к обоим членам композита, подтверждённые точными ссылками на стандартные же санскритские словари Монье-Уильямса и Апте. Прагматика и необходимость данных ссылок на словари мне совершенно непонятна, кроме свидетельства (и так очевидного), что переводчик умеет этими лексиконами пользоваться, а также попытки придать предисловию вид ещё больше научности (?). Непрофессионал в словари вряд ли полезет, а санскритолог и так эти значения часто встречающихся слов знает наизусть. Иначе говоря, получается, что ссылки были сделаны как бы "для красного словца". Разумеется, это совершеннейшая мелочь, но от внимательного взгляда она не может ускользнуть. Для меня это был всего лишь повод задаться впросом и задуматься, всегда ли так уж уместны вроде бы ожидаемые в научной работе обильные ссылки. Чем больше, тем лучше?.. Моё замечание, так разъярившее оппонента, состояло в том, что то, что иногда уместно в студенческом курсовике или магистерской работе, не всегда уместно в монографии или ином научном исследовании. Собственно, написал я это всего лишь из дидактических соображений, для тех, кого интересуют принципы и детали научной работы, а не ради какого-то самоутверждения (у меня есть возможность научно самоутверждаться in real life в своих научных институтах, в среде компетентных коллег, отнюдь не любителей или самоучек, а также на научных конференциях и семинарах) и, тем более, не для "унижения" автора.
Упрёк моего нервного оппонента в том, что-де "хорошо критиковать того, кто делает что-то бесплатно для других", бьёт совершенно мимо цели и доказывает, что упрекающий, по-видимому, весьма плохо представлает себе суть научной работы, хотя и работает, кажется, в некоем университете. Во-первых, в своих отрывочных, спонтанных замечаниях я критикую не "кого-то", то есть автора как человека (которого совершенно не знаю лично), но опубликованный, объективированный результат его деятельности. Самим фактом своей публикации книга стала и потенциальным объектом научной критики, поскольку по своей форме она однозначно претендует на научность. Eё бесплатная доступность совершенно не имеет значения: так захотел сам автор.
Приведу ещё одно своё замечание, на сей раз имеющее более принципиальный характер, и относящееся не только к форме, но и к содержанию обсуждаемой работы. На стр. 20 своего "Предисловия" переводчик заявляет о том, что он опустил в своём переводе целый ряд стихов "с неясным содержанием или лишённым какой-либо эстетической ценности". Данное утверждение наводит на целый ряд вопросов, вызывая недоумение у внимательного читателя.
С чьей именно точки зрения стихи якобы лишены эстетической ценности: средневекового составителя или переводчика? Не может ли быть такого, что субъективные эстетические предпочтения переводчика вступили в противоречие с самопонимаением традиционной эстетики, которой не мог в совершенстве не владеть учёный составитель антологии? Итак, если первое, тогда странно то обстоятельство, что составитель включил в свою антологию изящной поэзии то, таковой якобы не является. Если это субъективное мнение переводчика, то следует отметить явное противоречие этой субъективности объективному характеру типов стандартного эстетического воспроятия поэзии и других типов изящной литературы, тематизированных в различных традиционных индийских поэтологических трактатах. Свидетельство ли это просто несколько небрежной формулировки и методологической нетрефлексированности или незнания переводчиком топиков древнеиндийской поэтологии? Думаю, что скорее первое.
Исключение из перевода "стихов с неясным содержанием" также не может не навести въедливого читателя на ряд вопросов, а также методологических замечаний. Почему именно содержание стихов "неясно"? Здесь могут быть две причины: 1) сам переводчик, даже явно пользуясь имеющимся английским переводом, нечто не понял или недопонял (и в этом нет совершенно ничего зазорного, если чётко понимаешь, что именно ты не понимаешь, и почему); 2) изданный текст тёмен по содержанию по причине проблематичных чтений в рукописной традиции, лежащей в основе книжного издания. Конечно, переводчик вовсе не обязан разыскивать разные рукописи, издавая свой критический вариант текста. Но если этот переводчик действует в рамках научной традиции, неплохо было бы задаться вопросом, в чём именно видится проблема или почему имеюся такие-то "темнóты" в тексте? Правильно заданные вопросы или сформулированные проблемы, даже при отсутствии их удовлетворительного решения, могут быть чрезвычайно интересными в эвристическом плане чтением. Например, читатель с хорошим общегуманитарным образованием сможет, наконец, понять, что изданный в современном книжном виде древний текст на классическом восточном языке не есть сам собою разумеющийся феномен, но всегда результат кропотливой (или менее внимательной) работы издателя над рукописями со всем (возможным) множеством набравшихся за столетия или даже тысячелетия переписок и интерполяций разночтений и ошибок.
Итак, мне кажется, что читателю, готовому принимать новую информацию и внимательно читать разбираемые тексты, должно быть ясно, что подробное, даже придирчивое чтение и задавание критических вопросов по читаемому/прочитанному идёт лишь на пользу как самому читателю, так и самому автору, если только он благожелательно открыт для дискуссии. Современный, относительно новый для нaучного обмена формат социальных сетей, таких как ФБ или ЖЖ, допускающий комментирование, теоретически, любым читателем, позволяют не только быстро распространять свои тексты среди читающей публики, но и весьма скоро получать критические отзывы о своей работе. Те же, кто по соображениям легко оскорбляемого самолюбия желает в корне пресечь любую научную критику, заменая спокойное оппонирование (пратипакша) "наездами" на личность оппонента (argumenta ad hominem), демонстрирует не только психологическую незрелость и отсуствие должного воспитания, но и незнание методологических основ научной деятельности [разумеется, мои последние ответные слова тоже являются своего рода агрументами ad hominem, представляя казуисту-герменевтику просторнoе поле для размышлений].