О восприятии себя другими: поучительное
Когда-то в новициате "Общества Иисуса" (Societas Jesu) у нас была такая прелюбопытная игра, имевшая значение духовно-воспитательного ритуала и называвшаяся correctio fraterna, то есть дословно "братское исправление". Но поскольку в таком русском выражении genetivus objectivus легко путается с subjectivus-ом, то лучше сию фразу переводить как "братское назидание", или, ещё иначе говоря, "семейная критика". Она заключалась конкретно в том, что собратия по общине послушников, сперва тебя (морально секомого) предуготовительно похвалив (род местной анестезии?), затем поочерёдно высказывали тебе же в лицо всякие нелицеприятности и даже откровенные обидные гадости, размер и ядовитость коих зависели как от действительных особенностей твоего характера и воспитания, нервирующего ближних, так и от цепкости доброволящей или недоброжелательной памяти "корректировщика", а равно и от особенностей характерца и образа мыслей его самого.
Из этих регулярных и довольно неполиткорректных коррекций, теоретически призванных сделать ими подвергаемого - субъектом, социально приемлемым для большинства в общине или сообществе любого типа, выработался со временем определённый иммунитет к произвольным оценочным суждениям со стороны.
То есть некоторые благотворные "коррекции" всё же происходили. Если все за тобою замечали, что, к примеру, для тебя характерно во время непринуждённой беседы смачно сплёвывать на пол, сморкаться в занавеску, сорить семечковой лузгой или целым по неделям не менять нижнеее бельe (это всё просто для выпуклости примера), то такие замечания весьма быстро приводили в здравое чувство, заставляя nolens volens следить за градусом своей социальной адаптированности. Сложнее было с корекцией образа мысли, хотя и здесь велось немало незримых боёв…
За много лет у меня набралась уже целая коллекция суждений других людей обо мне: на разных жизненных этапах и при различных обстояниях. Эти по большей части негативно-пренебрежительные суждения доставляли в своё время, конечно же, огорчения, бия порою с неожиданностью в незащищённые места и укалывая в иные болезненные точки. А иногда и просто раня самое банальное самолюбие.
Даже там, когда это оказывалось на поверку совершеннейшею неправдой, всё равно оставался осадок, как у известного козлика из сказки, которого сосчитали и, упаковав, выставили в витрину. А в иных ситуациях просто сдали начальству - инспектору, префекту или ректору: такой-то тогда-то вёл такие-то разговоры. Подрастающий поповский или клерикальный народец вообще отличается, как правило, завистливым недоброжелательством к собратиям по семинарии или орденской общине. Полагаю, что православные кутейники здесь свойствами своими мало отличны от латынских сотоварищей по духовному цеху, пусть и считают последних, как то и заведено, нераскаянными еретиками, коим уготована лишь "ГИЕНА огненная".
Помню, что в Рижской семинарии автора сих записок многие считали нередко отъявленным вольтерьянцем, бо премного любил читать книги, самые разные (от церковных Отцов в издании Abbé Migne-я до Бердяева, Владимира Соловьёва и каких-то уже появившихся книжек Томаса Мертона или научных статей про дзен, или пытаясь читать Библию на иврите), высказывая иногда мысли, не совсем близкородственные исполненному религиозными фобиями сознанию советских кафолических бурсаков. А потом, когда впс назначили библиотекарем, и он получил возможность запираться для неограниченного чтения в довeременной ему библиотеке по ночам, воспоследовали увещевания, что "семинария - учреждение не образовательное, а воспитательное"...
В вольнодумстве и масонстве впс обвиняли и в его клерикальную бытность в Литве, но не начальство, а один не в меру ревностный собратец родом из Риги, положивший себе думать, что "такие, как ты, разрушают самые основы Святой Матери-Церкви", и что меня всенепременно необходимо остановить, дабы не произошло этого самого обвала стропил и расшатки фундаментов беззащитной Святой Матушки. Начальство при этом заняло выжидательную позицию: кто кого. Позже указанный собрат, не выдержав моего идейного и физического насмешливого присутствия, сам ушёл из ордена в полном нервном расстройстве. Потом я узнал, что он поступил на работу... да, именно, в Satversmes aizsardzības birojs, то есть в латвийскую госбезопасность. Сейчас, как я узнал, он уже даже вышел на пенсию. В общем, сей идейный сверчок нашёл подходящий для себя шесток.
У австрийских же бенедиктинцев я тоже считался чем-то не совсем удобопонятным и совершенно неудобоваримым: крайним церковным консерватором, с одной стороны, но который непонятно почему ещё и занимается в университете востоковедением, - с другой. Востоковед-индолог и тибетолог сама по себе штука для стандартных церковных представлений подозрительная (в отличие, скажем, от гебраиста или филолога-классика; позже я стал заниматься и арабистикой, в течение 4-х или 5-ти где-то лет). То есть цеpковный консервативизм как бы сочетался с подозрительным эзотеризмом индийского разливу. Кто этакое выдержит?
Вряд ли кто-либо даже из самых идейных церковных деятелей заподозрил бы филолога-классика в живом поклонении олимпийским богам, богослова-гебраиста в тайном иудаизме, шумерoлога-аккадиста уличил бы в поклонении Мардуку или Иштар, а теолога-арабиста в криптомусульманстве. Однако у индологов или буддологов почему-то другая репутация.
Вспоминая же свою рижскую репутацию то как вольтерьянца-масона, то как латгальского сепаратиста [в последнем утверждении была тогда своя доля правды: об этом и теперь даже рассказывают легенды, т. к. мои тогдашние бурсаки-однокашники занимают ныне в Рижской "духовке" руководящие посты], делалось смешно. В Вене, для смеху ли, или тестируя реакцию своего окружения, я критически высказывался о спасительности демократии, напирая на наобходимости восстановления в России монархии. Потом-то, уже в 2000-е, мои псевдомонархические (больше на публику) мечтания постепенно безостаточно улетучились, сменившись опаскою в отношении всё прибывающего густотою и обширностью "русского мира" и его идеологий...
Как-то, ещё в самом начале ведения этого ЖЖ, стоило выложить свою фотографию с (ныне покойным) Ливанским шиитским аятоллой М.-Х. Фадлаллой под посвящённым ему доброжелательным постом, как меня тут же гневно, с проклятиями отфрендили какие-то израильские мои тогдашние читатели, за "симпатии арабскому терроризму" и за то, что я "левый".
Теперь, стоило критически высказаться о миграции в Европу из мусульманских стран, как впс назвали "проповедником фашистских взглядов" и "рупором Нетаньяху". Естественно, крайне „правым“ негодяем, одного из "типичных колбасных эмигрантов", угнездившихся по уютным жежешечкам и беспрепятственно высказывающих свои человеконенавистнические взгляды. За эту же рекомую "правизну" тут же последовал шквал отфрендов, стоило выложить свою фотку с австрийским политиком Штрахе. За некогдашнюю симпатию к другому политику Австрии Хайдеру тоже успели налепить по нескольку гневных бирок. А за дружескую фотографию с одним известным тибетским активистом равно прилепили какое-то прозвище. Ну и конца этим играм не предвидится…
Самое смешное бывает, когда за одно и то же деяние или воззрение одни награждают званием "правого", другие титулуют "левым". В Европе вообще очень принято во всяких интеллектуальных салонах такое примитивное отношение к людям - мгновенное разделение на "правых" и "левых" по каким-то отдельным "сигнальным" признакам. Похоже, и в России такое в обычае, только делят здесь теперь на "либералов-русофобов (либерастов)" и "державников-патриотов" (это с одной стороны). А с другой - на фашистов и демократов. Нынешние российские дуализмы не совсем совпадают с европейскими.
На самом деле, эта случившаяся рефлексия над несовпадениями разных оценок и кричащим кретинизмом некоторых из них послужила автору этого ЖЖ случайным поводом, чтобы с приятностию вспомнить давно минувшие дни, а ещё - в качестве опытного доказательства русской пословицы: "На каждый чих не накланяешься"...
На более серьёзным уровне эти обыкновения немудрёного человеческого ума привешивать бирки показывают, что реальная "встреча" людей (в понимании В. Франкля) крайне редко происходит. Обычно это взаимные зеркальные отражения ярлычков. И тут уж ничего не остаётся делать, как только пытаться следить за собой и за собственными оценками.
[На картинке: 1989 г., совсем молоденький тогда автор сей жежешечки с некоторыми из однокашных семинаристов в Риге, перед храмом св. Франциска; автор третий справа или четвёртый слева].