„Страшный год“
Под этим названием (Baigais gads) известен в Латвии период 1940-41 гг., когда советские "освободители" вошли на танках в республику, лишив её самостоятельной государственности. Вскоре последовала первая волна повальных убийств местной культурной элиты и первая массовая депортация части населения в Сибирь. Здесь мне бы хотелось лишь привести несколько разрозненных фактов, как бы огнём выжженных в нашей семейной памяти, о которой мне лично рассказывали близкие родные…
Семейство наше (мои рoдные бабушка и дедушка со своими детьми) жили в Резекне, центре Латгалии. Неподалёку оттуда, километрах в 20-ти, в местечке Адамова (Adamova, с ударением на первом слоге) располагался крупнейший в Латвии детский дом, где мой дед был директором (pārzinis). Где-то через неделю после того, как немцы прогнали из Латвии советских, они сделали в Резекне эксгумацию огромного могильника, располагавшегося во дворе резекненского здания ЧК (так называлось в народе, как бы эта организация ни звалась тогда официально - НКВД или МВД). Жители туда потянулись, надеясь найти останки пропавших близких. Ходил и мой дед. Он сам лично видел выкопанные трупы: у некоторых были выколоты глаза, у иных напрочь содрана кожа, вырваны ногти, обрублены или обварены кипятком части тела, другие были иным образом изувечены. По одежде, вещам, а некоторых ещё по лицам или фигуре можно было узнать и идентифицировать.
Мой дед, как он рассказывал, сам узнал тела главного врача (сохранилась фамилия доктора - Струве), главного архитектора города, главного лесничего и других, кого он хорошо знал лично. В общем, большевики уничтожили всю городскую элиту, всю ведущую интеллигенцию Резекне и резекненского района. И ведь это был только Резекне! Сколько их было, таких городов, городишек и местечек… Сам дед не любил про это рассказывать и вспоминать, но семейное предание сохранило данные факты живыми.
Рассказывала бабушка: в том же 41-м году взвод НКВД с машинами остановился у дома кого-то из местных; отрядили солдат в дом. На двор вышла женщина, мать большого семейства и на глазах у всех ножом перерезала себе горло. Особый трагизм ситуации заключался в том, что энкаведешники остановились у этого дома случайно, просто чтобы спросить дорогу. Ехали же они по душу других несчастных. Такая вот установилась за доблестными "Органами" в латышском народе слава за год, прошедший со времени их "добровольного присоединения к великому и могучему".
Кажется, дело было в том же 41-м году, когда дед преподавал в школе где-то под Резекне (Timāņi? Kļōvi?). Заходят к нему прямо во время урока энкаведешники: "Где такие-то двое?", и называют фамилии и имена. А эти двое ребят как раз тут, в классе. Дед же сказал, что сегодня их как раз в школе нет. Зараза всеобщего советского доносительства ещё не успела тогда проникнуть в Латвию, никто из ребят не выдал своих товарищей. Солдаты, к счастью для ребят и для моего деда, проверять не стали, - так и уехали ни с чем. А потом оказалось, что семьи тех, кого спрашивали чекисты, в тот же день вывезли в телячьих вагонах в Сибирь. А ребята остались. Повернись всё чуточку иначе, могли отправить вслед за высылаемыми и деда, или даже, скорее, кратчайшим путём - в подвал резекненской городской ЧК.
Ещё бабушка моя рассказывала, как все жители смертельно боялись советских партизанов [привет от покойного чуть ли не героя СССР Кононова!], называли их не иначе как "бандитами". Особенно боялись жители удалённых хуторов и местечек, с опаской обходя вкруг всего дома, если случалось куда по делу отлучиться. Рассказывала, что партизаны никого не щадили - если делали свой набег, то уводили весь скот, грабили подчистую, вырезали иногда жителей целыми семьями. Партизаны эти шли с востока, прятались в лесах под Дагдой, что в Южной Латгалии.
А вот что рассказывает отец, которому в 49-м году было уже семь лет, дополняя рассказы своих родителей. Когда собиралась грянуть вторая волна массовых депортаций, ещё горше первой, деду моему кто-то из его друзей в городской администрации шепнул: "Юзик, ты в списках, немедленно исчезни!" Тогда всё семейство наше тронулось в деревню, в местечко Ратиники (Ratinīki) под Резекне, где сестра моей бабушки дала им телегу и еду, и они подались ещё дальше, схоронившись в лесах за Адамовой (Zylais Pūrs). Прятались в какой-то лесной чаще больше недели, спали под телегой. Отец очень хорошо это помнит, хотя сути событий тогда не понимал. Ещё он помнит, как родители настрого запрещали ему и другим детям шуметь: "Не кричать, не бегать вокруг!"
А потом они вернулись к себе домой. Тех, кто не попал в сам краткий период массовой депортации, больше не трогали. Хотя маленькими партиями в Сибирь постоянно вывозли ещё долго. Семья отца жила на Пионерской 47, теперь это снова Raiņa iela. Это совсем недалеко от вокзала Резекне-2. Отец хорошо помнит в первые послевоенные годы бесконечно извивающиеся эшелоны (по 40 вагонов), в которых везли вывозимых в Сибирь. Строгий наказ со стороны родителей был детям - если увидят, как кто-нибудь выбрасывает записки из вагонов, немедленно подбирать и приносить родителям (для последующей отправки родным вывозимых). Считалось, что детей большевики, в случае чего, не тронут... Такие вот обрывочные воспоминания отца.
Имеются и семейные воспоминания (вспоминают старшие сёстры отца, одна из них совсем недавно умерла) о дяде, брате бабушки, известном в Латгалии католическом священнике (bazneickungs Pīters Rudzeits), который во время войны, когда в Латвии были немцы, долго прятал где-то у себя, в каком-то лесном сарае, семейство местных евреев, раввина Баркана. Кажется, теперь потомки этого семейства живут в Израиле. Факт этот нигде документально не зафиксирован, кроме как в устном семейном предании. Интересно было бы найти потомков того раввина... Знают ли они об этом? Это к вопросу о якобы поголовном антисемитизме в Прибалтике. Всякие люди были. Многие христиане помогали евреям... А потом этого моего "внучатого дядю" (так, кажется, надо называть брата бабушки?) "освободители Латвии от немецко-фашистских захватчиков" отправили по этапу в ту же Сибирь, где он и отработал на угольке в Воркуте 10 лет, от звонка и до звонка, вернувшись с подорванным вконец здоровьем.
………………………………………………………………………………………………….
Я поместил здесь эти отрывки, во-первых, чтоб хоть что-нибудь сохранить, хотя бы эти крохи свидетельств о том жестоком и страшном времени. Также и в некоторое объяснение доброжелательно настроенным читателям, почему у меня с раннего детства такое отношение к советской власти... как бы это сказать? - не очень уважительное...
Понятно, что советская власть в Латвии ассоциировалась у людей с Советской Россией, то есть в основном с "пришлыми русскими" [местные русские, из староверов, живущие на территории Латвии с екатерининских времён, не в счёт], с оккупацией, принесшей латышскому народу неисчислимые беды. Раны ещё слишком свежи, всё ещё гноятся и болят, ещё живы многие из тех, что были вывезены в Сибирь или у кого были вырезана советами родня. Всё это ещё не стало переваренной культурной памятью народа, болезненная память эта жива, а историческая и личная дистанция слишком мала, чтоб можно было "выключить эмоции и включить холодный рассудок".
Да, диалог общества (групп населения между собой) в Латвии абсолютно необходим, но процесс этот медленный и в данной ситуации чрезвычайно трудный и болезненный. "Принуждение к диалогу", за которое агрессивно ратует нацбол В. Линдерман, не может не усиливать противостояния, доводя его до раскола. Проблема даже не столько политическая и тем более экономическая, сколько культурологическая. Столкновение двух столь различных типов родовой и культурной памяти, как латышская этническая и, условно говоря, "советская" (или русская имперская), не может не быть конфликтным по самой своей внутренней природе.
[Тем же из возможных недоброжелательных читателей, кто политической пропагандой научен высокому искусству немедленно прилепливать носителю чуждой точки зрения ярлык "фашиста" и прочие ходовые прозвища, хочу сразу же заметить: спорить с Вами, господа или, скорее, "товарищи", я не собираюсь. Зарисовка эта - не для возобновления жаркой политической дискуссии, а просто для ознакомления любопытствующих, буде таковые вдруг объявятся. Ругани же и призывов "убить, побить, расквасить морду, поднять на вилы" автора или применить таковые прочие привычные им средства убеждения оппонента, в рамках этого Журнала я терпеть более не намерен, уж не взыщите].
ФОТОГРАФИИ:
На верхнем снимке - парк в Резекне близ речки, где ещё до 1990-х располагался книжный магазин. В 1940-41 гг. здесь было здание советской госбезопасности, где были жестоко убиты и во дворе зарыты представители местной резекненской интеллигенции. Теперь там поставлен камень в память о "жертвах красного террора июня 1941 г." Крупная надпись на камне на латгальском: "И вечный свет да воссияет им".
