Созерцание живых существ: хобби венского запорника
С целью разнообразить свои сидячие занятия, изгоняя злую немощь-напасть гиподинамии, иногда предпринимаю созерцательные прогулки в расположенный неподалёку от меня (20 минут вальяжной ходьбы) парк Шёнбрунн, где летняя резиденция Габсбургов и зоопарк с многочисленными причудливыми существами, при виде которых каждый хасид должен произносить особое благословение (так я когда-то вычитал в еврейском сиддуре).
Click to viewУмилительные длиннорылые муравьед с молоденьким муравьежкой, трогательно вцепившимся в спинно-хребтовую шерсть мамаши, ловко орудующей своим хоботом, влезающим в тайные закоулки развороченного трухлявого пня - в закрома брашен питательных муравьиных мяс и сочных яиц. Дитя-муравьежко лишь изредка осматривается по сторонам, сонно поводя рыльцем, полулёжа воспрянет на мамаше как на навершии какого трона, и снова прижимается к своему шерстистому ложу, беззаботно засыпая. Ах, детство...
Пингвины Гумбольдта заметно повеселели на нечастом для Вены морозце в минус 15 ° C, резвятся юркими рыбками в воде бассейна, являя со всех сторон свои пухлые телеса редким зрителям, по-чарличаплиновски переваливаются на берегу. Комики, да и только! С улыбкой сожаления вспоминаются хрестоматийные горьковские строки, указывающие с презрительным превосходством революционэра на якобы заплывшего жирком обывателя, - точно и слышишь внутренним слухом тонко-издевательскую интонацию буревестника революции: "Толстый пИнгвин роообко пряаачет тееело жИиирное в утйоосах..." Тут же и подумаешь как бы ненароком: а ведь то, что хищным буревестникам с их тягою к безумному парению над бурливыми водами - жизненная стихия, то несчастным, трогательным и милым неуклюжим пИнгвинам - верная погибель.
Этим безобидным существам, не обладающим ни резкостию взмаха широкого крыла, ни когтями, ни зубами или иным оружием безжалостных профессиональных революционных душегубов, только и остаётся что "робко прятаться" в расщелинах утёсов и иных тайных, схоронительных местах. И подивишься лишний раз, насколько у большевиков, прежних и нынешних, перепутана система ценностных координат, добро и зло переворочены с ног нA голову.
Как же сердце моё холодно к жёстким буревестникам, "чёрным молниям подобным", и - благорасположенo к слабым пингвинам, готовoe бесконечно и благодарно наблюдать за смешными их эволюциями!
[Кстати, если позволительно привести "касталийскую" санскритскую этимологию слова "пингвин" (pīnagavīṇaḥ), то она заставляет задуматься: pīna-gā vīṇā yasya sa tathoktaḥ, pīnagavīṇa ity ucyate, то есть "тот, чья лютня (вИна) сделалась толстой". Так и представляешь себе толстенького пингвинчика в виде лютни (или наоборот - лютню в форме пингвина), на которой сладко-задушевно бренчит нежная индийская богиня, муза Сарасвати... Это новая тема в индийской иконографии, которую следовало бы осторожно ввести: лютня-вина в форме пингвина в руках богини. Увы, пингвины были доселе неизвестны сочинителям древнеиндийской изящной словесности].
В самом парке, застывшем от февральского холода, наблюдалось пребольшое скопление всё больше неподвижных птиц. Чёрные и серые несчастные вороны сидят неповоротливыми тёмными бабами на земле, окружив себя сарафаном вспушённых перьев, сберегая драгоценное тепло. Даже за даровым хлебцем они подходят без особого энтузиазма, с ленцой, тут же на всякий случай в опаской отскакивая назад, - вдруг обидит человечишко, кто там его ведает? То ли уже накушались вместе с южноамериканскими чёрными свинюшками-пеккари (сценки совместной трапезы копытных и пернатых я сам наблюдал сблизи. Некоторые из ворон даже взбирались на спины свинок, а те только слегка поёживались), то ли от холода аппетет потеряли. Зато дежуривший под кормушкой для синичек селезень набрасывался на хлеб с жадностью, глотая сразу цельными кусками. А налетевшие внезапу чайки, биясь со товарками за бросаемый хлебец, оглашали округу оживлённым, резким клёкотом...
Много чего ещё сочинителю этих строчек удалось увидеть ненароком в Шёнбруннском парке, пережить и передумать в обширном зверинце. Иные из моих друзей отвергают саму мысль о зоопарке как злостную и противную природе, твердя, что-де "невольник не богомольник", а тварям Божиим жить положено на определённой им свободе, а не за решёткой. Так-то оно так, но расплодившийся на Земле подобно вредному вещесуществу-вирусу человек, вытеснивший многих живых тварей из естественных ареалов их обитания, а иных и вообще в небытиё с жизненных просторов сведший, слишком поздно спохватился.
Иным из животных на свободе уже никогда на жить, как и приговорённым к смерти: лучше клетка пожизненного заключения, нежели смертная казнь! И в наши дни зоосады, из которых венский Шёнбруннский (есть ещё Tiergarten Lainz, более похожий на лесопарк), старейший в Европе и обширный местом, являются для многих единственным местом встречи с инаковыми человеку существами, а для иных из последних - единственным оставшимся на Земле прибежищем. Так что всё можно рассматривать с противуположных сторон.
Нутрии - целый мир эмоций и непростых взаимных отношений! Ну как из этих зверьков можно делать меховые шапки и вообще их каким-либо образом обижать!..
А вот ЗДЕСЬ У МЕНЯ НА ЛИЦЕКНИЖИИ можно поглядеть на других причудливых и даже зловещих существ, обитающих в Шёнбруннском зоопарке и попавших в объектив моей фотокамеры.