Стратегии буддийской герменевтики в сравнительном освещении: буддология и христианская экзегеза
Как и многое в буддийской философии, это очень малоизученная область, особенно историческое развитие различных экзегетических принципов мадхьямаки и йогачары. В общем и целом, буддийская герменевтическая традиция состоит в том, чтобы разным буддийским учениям приписывать определённую интенцию. Под интенцией подразумевается целеполагание, с которым Будда произнёс некоторое учение, составляющее ту или иную Сутру.
Под целью может подразумеваться учение с определённым/абсолютным значением (nītārtha) или учения, которые предполагают необходимость той или иной интепретации, в зависимости от духовного потенциала и склонностей учеников. Такие учения будут иметь "предварительное значение" (neyārtha).
Будет ли некое учение Будды (а, по традиции, он произнёс много десятков тысяч различных учений) иметь "окончательное" или "предварительное" значение, зависит от идейных установок конкретной традиции. Так, в буддизме махаяны различные Сутры (тексты, часто версифицированные, приписываемые Будде) могут быть интерпретируемы с точки зрения, например, мадхьямиков или йогачаров. Одна и та же Сутра (вообще-то на санскрите это слово среднего рода) тогда, с точки зрения этих традиций, будет интерпретироваться как имеющая значение учения либо категории nītārtha, либо neyārtha.
Например, мадхьямик скажет, что под йогачаровским термином "сознания-сокровищницы" (ālayavijñāna) подразумевается на самом деле пустота или пустотность (śūnyatā), поскольку Будда не хотел чрезмерно пугать определённые группы слушателей своего Учения леденящим понятием пустотности всех явлений и хотя бы таким образом, кружным путём, обратить их в буддизм.
То есть Благословенный Учитель КАК БЫ снисходил к дефектам их понимания и духовной готовности, при этом он якобы имел в виду, что на самом деле никакого сознания "алаявиджняна" нет, а имеется только взаимозависимое возникновение феноменов и, в конечном счёте, пустота. Примерно так объясняется эта герменевтическая стратегия в автокомментарии классика "философии срединности" (мадхьямака) Чандракирти (Cantrakīrti, прим. 7 век от Р. Х.) в труде Madhyamakāvatāra VI.42-3 ("Введение в мадхьямаку").
С другой стороны, авторитетнейшая для йогачаров "Сандхинирмочанасутра" (Saṃdhinirmocanasūtra) объясняет важное для мадхьямаков учение о пустотности из раздела Праджняпарамита (prajñāpāramitā) махаянического буддийского Канона истолковываться в свете йогачаровского учения о трёх родах "отсутствия взаимо-независимого бытия/природы". Высказывания Сутр Праджняпарамиты должны, согласно Сандхинирмочанасутра (VII.24), относиться на самом деле к "отсутствию независимого бытия признака" (lakṣaṇaniḥsvabhāvatā), "отсутствию независимого бытия происхождения" (utpattiniḥsvabhāvatā) и "истинному отсутствию бытия" (paramārthaniḥsvabhāvatā).
Всё это, что я здесь крайне свободно и вкратце изложил, а также многое другое, можно, например, прочитать в статье нашего венского шеф-тибетолога: Klaus-Dieter Mathes; Exegetische Prinzipien des Madhyamaka und Yogacara - die hermeneutischen Traditionen der beiden Mahayana-Schulen im Vergleich.
Религиоведа, богослова или философа-небуддолога здесь может обмануть поверхностное сходство стратегий буддийской герменевтики с известными учениями в области христианских традиций, восходящими ещё к святоотеческим временам (ещё к александрийской и антиохийской школам катехезы) и продолжающимися в период европейской христианской схоластики: это учения о множественных смыслах Священного Писания (в самом распространённом виде - о 4 смыслах, иначе говоря, о 4-х уровнях истолкования библейского Откровения: буквальном, аллегорическом, нравственном и анагогическом, относящемуса к тайне "жизни будущего века").
Однако будем помнить, что в случае традиционной христианской экзегезы речь идёт о нескольких уровнях смысла, как бы изначально заложенных, имеющихся в текстах Писаний. Толковник-экзегет должен их лишь последовательно и адекватно раскрыть - в письменном "школьном" труде или в проповеди.
В случае буддизма не так: упор делается на "интенцию" (abhiprāya) или "цель" (prayojana) Будды, с которой он произнёс ту или иную проповедь, составившую рассматриваемую Сутру, то есть (условно говоря) не на предвечную онтологию, а на сотериологическую прагматику - кто-то из аудитории уже созрел для жёсткой пищи, а кого-то всё ещё нужно кормить молоком, как несмышлёного младенца.
Впрочем, к нашему удивлению, тут мы находим параллель скорее не в теологумене о четырёхчастном смысле Священного Писания, а в тексте самого Нового Завета, в Павловом Послании (1Кор 3,2-3): „Я питал вас молоком, а не твёрдою пищей, ибо вы были ещё не в силах, потому что вы ещё плотские“.
В случае образованного буддиста всё вроде понятно: изучая ту или иную Сутру, он, в зависимости от того, каких учителей слушает, и от своей принадлежности к той или иной философской среде, так и истолковывает содержащиеся в ней учения: в смысле nītārtha или neyārtha.
При этом традиционный буддист будет без оговорок принимать за факт, что исторический Будда Шакьямуни действительно произнёс все имеющиеся Сутры, как хинаянские, так и махаянские, три раза повернув Колесо Учения.
При всей своей эмпатии к буддизму современный буддолог (даже если он сам буддист), будет испытывать затруднения с такой однозначной традиционалистской позицией. Для него ясно, что многие Сутры, особенно махаянские, суть продукты более позднего исторического развития буддийской традиции, никак не восходя к историческому Будде.
Для интеграции подходов исторической и текстологической критики гильдии академических буддологов в современную буддийскую мета-рефлексию нужно ещё многое делать. Впрочем, некоторое противоречие частично снимается самими академическими буддологами, часть из которых -- практикующие буддисты. Но они вполне осознают проблему. Об этом особенно много размышляет традиция американской буддологии (ср. книгу под редакцией Mathiew Kapstein-а "Buddhist Theology").
Встреча образованных представителей буддийской религиозной традиции с представителями академической буддологии, видится плодотворной для обеих сторон. Да эти встречи и происходят достаточно часто, будь то на конференциях или в тех же тибетских монастырях.