Алла Боссарт о Михаиле Горбачёве: «Либерал»
74 года назад - 2 апреля 1949 года - родилась писательница Алла Борисовна Боссарт.
Алла Боссарт: «ЛИБЕРАЛ»
Михаил Сергеевич Горбачев ушел со сцены «под стук своих каблуков». Это говорит о нашей стране и о нас - уникальной общности тогда советских людей больше, чем письма протеста ткачих против Солженицына, «выборы» при одном кандидате, проданные за бугор месторождения, сданную в аренду на 50 лет Сибирь, а также афганская и чеченская войны, вместе взятые.
У добрых хозяев, как известно, рабы отвыкают бояться.
Горби не был «добрым хозяином». Он вообще не был хозяином - в крестьянском понимании, и потому, например, развязав бессмысленную и бесперспективную борьбу с пьянством, вырубил виноградники. Пытаясь вытащить страну из нищеты, делал это крайне робко и с оговорками. Сломав Берлинскую стену, вывел из Германии войска, но жилья кадровым офицерам не дал. Отпустил республики, но не защитил русское население, в одночасье ставшее бесправным… Впрочем, это уже не он. Так далеко Горбачев не заходил, поскольку был первым и не был авантюристом.
Но я тут не для того, чтобы перечислять промахи первого президента СССР. Я тут с другой целью. Сказать ему спасибо от всех нас, неблагодарных дураков. (Теперь-то можно. Без ущерба для неподкупной совести…)
Под «всеми» я имею в виду коллег. За 30 лет выросла новая генерация журналистов, которые очень приблизительно представляют себе, что означают слова «цензура», «цензор».
Или еще: Главное Управление Цензуры, которое находилось через дорогу от моего дома. На самом деле оно называлось так в 19 веке, потом не раз меняло название, и в мое время было известно пишущему народу как Главлит.
Я работала в разнообразных СМИ (они тогда назывались органами партийной и советской печати) с 67 года, с 17 лет. И нынешние даже близко не догадываются, какие чудовищные по своей тоске и идиотизму тексты приходилось нам писать. Типа отчетов с партийных или там комсомольских конференций. Как изворачивались лучшие из нас, чтобы не сойти с ума от бреда, пропущенного через уши, мозги и пишущие машинки. Да и просто, чтобы пробить через многочисленное начальство человеческие слова, пару-другую шуток, или рассказ о каком-нибудь чудике.
Да знаете ли вы, что в московских газетах была официально запрещена всякая критика в адрес Москвы? Московские школы, вузы, конторы, НИИ, магазины, больницы, прачечные можно было только хвалить. У нас не было тюрем, проституции, нищих, воровства, о, разумеется, не было продажных ментов, взяток ни на одном уровне… Москва - была как бы филиалом рая, резервацией святых и ангелов, и мы, журналисты московских изданий, обязаны были учитывать эти обстоятельства.
После увольнения за профнепригодность из «Московского комсомольца» в 69-м году, я еще не раз оставалась без работы - просто уходя в никуда из опостылевшей «партсовпечати» и меняя шило на мыло.
Пока, наконец, в 1985 году не явился народу Горбачев со своей перестройкой и особенно гласностью наперевес.
Была такая передача в начале нынешнего века - «Пресс-клуб». Там коллеги обсуждали разнообразные темы. И вот, на одной из этих программ (2001) говорили собственно о российской журналистике, чего она достигла или там, наоборот, где прокололась с 1991 года.
Какой позор, думала я, слушая, как мои товарищи, не из последних, размягченно вспоминают молодость. Упиваются успехами в области гласности. И хоть бы один почесался в доброте душевной обронить полсловечка об акушере. О том, кто большими, небрезгливыми руками вытащил их (нас) из поганой утробы партийной печати, что давно переходила все сроки, и плод (мы) по-тихому загнивал и уже хорошо пованивал. Еще не профессор и не нобелиат, без шибкой помпы и лишней стрельбы, словно простой завотделением или даже дежурный врач, он вошел тогда в операционную и собственноручно выволок нас, по уши в говне, прервал гангренозный процесс, прочистил нам рот и нос, дал шлепка и сказал: орите на здоровье. И мы с наслаждением заорали и завопили, и задрыгали ножками, и пустили ему на халат первую струю, и маленечко тут же и обгадили.
«Ах ты, засранец, - сказал доктор, не ведая дурного, - быть тебе четвертой властью».
И вот четвертая власть, словно хулиган-малолетка, посиживает на своих профессиональных посиделках, передразнивает характерный кубанский говор и смело шьет первому после Столыпина отечественному либералу - демагогию и развал государства.
Как и тогда, в 2001-м, Горбачев до сих пор - либеральный пенсионер. Он в незапамятные времена ушел из политики, оставшись самым популярным политиком мира. Ему долго не могли простить, что он - не Пиночет. Брызгали слюной и закидывали его сутулую спину в хорошем пальто снежками.
Горбачев не опасен. Он не был опасен никогда. Горбачев отпустил вожжи и открыл границы. У Горбачева хватило юмора и великодушия подписать вольную прессе.
Хватило у него также совести позвонить в Горький. И это дорогого стоит.
Может быть, самого дорогого. О, мы отлично помним, как он хамил Сахарову в парламенте. Этот пепел будет всегда стучать в наше гневное сердце и заглушать рев танков и БТРов, серой лавой выползавших из Афганистана, вздымая пыль, тут же прибиваемую счастливыми слезами солдатских матерей.
Россия рыдала о Сталине и отнюдь не краснела за Хрущева и Брежнева. Россия простила Андропову всё за дешевую «андроповку». Но слово «либерал» для России всегда было бранным и насмешливым - вроде как «интеллигент». Даже профессиональные диссиденты и правозащитники умудрились забыть, что «либерал» в прямом значении - защитник свобод. И в какое место их засунуть, эти свободы - мы буквально терялись в догадках.
Михаил Сергеевич совершил одну трагическую ошибку. Будучи либералом, а не узурпатором, Горбачевым, а не Пиночетом, он тем самым брал на себя грехи и преступления своих предшественников. Пришел расхлебывать кашу, не выставив в авангарде карателей. Не сжег партбилет и не перевешал коммунистов. И вообще старался избегать крови, насколько это возможно на зоне. И потому святая великомученица Валерия не причислила его к лику святых же Звиада и Джохара, а напротив, настойчиво призывала платить по счетам.
Знаете, кого мне порой напоминал Михал Сергеич? Милого, интеллигентного директора детского сада, которого злая судьба заставила играть роль беспощадного пахана.
Я вот думаю: в те ужасные для него августовские дни, когда он сидел с семьей в Форосе, а эфир заливало «Лебединое озеро», - сжималось ли у него сердце от холода, которым потянуло из подвала ипатьевского дома?
«Я никогда не скажу всего», - заверил он нас чуть позже. И не скажет, хотя, как известно, большой любитель потрепаться. Мы не узнаем, как оно там на самом деле всё было, и тем более - о чем он думал и что чувствовал. Ну, может, намекнет кому из близких друзей, тому же Дмитрию Андреевичу Муратову, под вторые сто пятьдесят на своем юбилее или в день рождения «Новой газеты». Будем уважать его мужскую сдержанность на пути поражений и потерь.
Будем уважать его отречение, чем бы оно ни было вызвано. Он ушел почти по-английски, в домашней кофте и, возможно, в тапочках - по телевизору было не видать. Удалился, не размазывая барачных слез, в лоно семьи, которую сумел оградить от лихой и зловещей участи «Семьи».
Будем уважать отвагу, с какой вновь выставил свою кандидатуру, когда ему уже ничего не светило - и рейтинг его, микроскопический, но честный, тоже будем уважать.
Михаил Сергеевич Горбачев предпочел жизнь частного (и честного) лица в неблагодарной стране, не приняв правил зоны.
Он был единственным с 1917 года «первым лицом» с человеческим лицом. Как социализм, о котором он мечтал. Кроме личной благодарности за 25 счастливых лет в профессии - «Огонек», «Столица», «Новая газета», когда от порыва сквозняка с треском распахнулись все окна, - мне очень нравилось, как не стесняется Михаил Сергеевич любви к жене, гордится ею, первой действительно первой леди государства. При нем так много всего стало впервые. Я никогда не получала государственных наград, и мне дико представить себе рукопожатие с Брежневым или (особенно) с Путиным. А Михал Сергеичу любой из нас легко протягивал руку, встретив его на лестнице или в коридоре редакции, где он появлялся нередко. С ним можно было выпить, чокнувшись, или, в День Победы - не чокаясь. С ним можно было спеть! Эх, как этот старик без слуха и голоса на празднике «Новой газеты» запел вдруг «Враги сожгли родную хату»! Он пел ужасно. И это было замечательно. Он не стеснялся, потому что кругом были свои, и они (мы) ему помогали.
Я никогда не забываю, что он оказал всем нам немалую услугу - не столько даже политического, сколько психотерапевтического свойства. Мы отвыкли бояться.
С юбилеем, Михал Сергеич. Спасибо вам за всё.
2021 год
==========================
Приглашаю всех в группы «ПЕРЕСТРОЙКА - эпоха перемен»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
=================
Алла Боссарт: «ЛИБЕРАЛ»
Михаил Сергеевич Горбачев ушел со сцены «под стук своих каблуков». Это говорит о нашей стране и о нас - уникальной общности тогда советских людей больше, чем письма протеста ткачих против Солженицына, «выборы» при одном кандидате, проданные за бугор месторождения, сданную в аренду на 50 лет Сибирь, а также афганская и чеченская войны, вместе взятые.
У добрых хозяев, как известно, рабы отвыкают бояться.
Горби не был «добрым хозяином». Он вообще не был хозяином - в крестьянском понимании, и потому, например, развязав бессмысленную и бесперспективную борьбу с пьянством, вырубил виноградники. Пытаясь вытащить страну из нищеты, делал это крайне робко и с оговорками. Сломав Берлинскую стену, вывел из Германии войска, но жилья кадровым офицерам не дал. Отпустил республики, но не защитил русское население, в одночасье ставшее бесправным… Впрочем, это уже не он. Так далеко Горбачев не заходил, поскольку был первым и не был авантюристом.
Но я тут не для того, чтобы перечислять промахи первого президента СССР. Я тут с другой целью. Сказать ему спасибо от всех нас, неблагодарных дураков. (Теперь-то можно. Без ущерба для неподкупной совести…)
Под «всеми» я имею в виду коллег. За 30 лет выросла новая генерация журналистов, которые очень приблизительно представляют себе, что означают слова «цензура», «цензор».
Или еще: Главное Управление Цензуры, которое находилось через дорогу от моего дома. На самом деле оно называлось так в 19 веке, потом не раз меняло название, и в мое время было известно пишущему народу как Главлит.
Я работала в разнообразных СМИ (они тогда назывались органами партийной и советской печати) с 67 года, с 17 лет. И нынешние даже близко не догадываются, какие чудовищные по своей тоске и идиотизму тексты приходилось нам писать. Типа отчетов с партийных или там комсомольских конференций. Как изворачивались лучшие из нас, чтобы не сойти с ума от бреда, пропущенного через уши, мозги и пишущие машинки. Да и просто, чтобы пробить через многочисленное начальство человеческие слова, пару-другую шуток, или рассказ о каком-нибудь чудике.
Да знаете ли вы, что в московских газетах была официально запрещена всякая критика в адрес Москвы? Московские школы, вузы, конторы, НИИ, магазины, больницы, прачечные можно было только хвалить. У нас не было тюрем, проституции, нищих, воровства, о, разумеется, не было продажных ментов, взяток ни на одном уровне… Москва - была как бы филиалом рая, резервацией святых и ангелов, и мы, журналисты московских изданий, обязаны были учитывать эти обстоятельства.
После увольнения за профнепригодность из «Московского комсомольца» в 69-м году, я еще не раз оставалась без работы - просто уходя в никуда из опостылевшей «партсовпечати» и меняя шило на мыло.
Пока, наконец, в 1985 году не явился народу Горбачев со своей перестройкой и особенно гласностью наперевес.
Была такая передача в начале нынешнего века - «Пресс-клуб». Там коллеги обсуждали разнообразные темы. И вот, на одной из этих программ (2001) говорили собственно о российской журналистике, чего она достигла или там, наоборот, где прокололась с 1991 года.
Какой позор, думала я, слушая, как мои товарищи, не из последних, размягченно вспоминают молодость. Упиваются успехами в области гласности. И хоть бы один почесался в доброте душевной обронить полсловечка об акушере. О том, кто большими, небрезгливыми руками вытащил их (нас) из поганой утробы партийной печати, что давно переходила все сроки, и плод (мы) по-тихому загнивал и уже хорошо пованивал. Еще не профессор и не нобелиат, без шибкой помпы и лишней стрельбы, словно простой завотделением или даже дежурный врач, он вошел тогда в операционную и собственноручно выволок нас, по уши в говне, прервал гангренозный процесс, прочистил нам рот и нос, дал шлепка и сказал: орите на здоровье. И мы с наслаждением заорали и завопили, и задрыгали ножками, и пустили ему на халат первую струю, и маленечко тут же и обгадили.
«Ах ты, засранец, - сказал доктор, не ведая дурного, - быть тебе четвертой властью».
И вот четвертая власть, словно хулиган-малолетка, посиживает на своих профессиональных посиделках, передразнивает характерный кубанский говор и смело шьет первому после Столыпина отечественному либералу - демагогию и развал государства.
Как и тогда, в 2001-м, Горбачев до сих пор - либеральный пенсионер. Он в незапамятные времена ушел из политики, оставшись самым популярным политиком мира. Ему долго не могли простить, что он - не Пиночет. Брызгали слюной и закидывали его сутулую спину в хорошем пальто снежками.
Горбачев не опасен. Он не был опасен никогда. Горбачев отпустил вожжи и открыл границы. У Горбачева хватило юмора и великодушия подписать вольную прессе.
Хватило у него также совести позвонить в Горький. И это дорогого стоит.
Может быть, самого дорогого. О, мы отлично помним, как он хамил Сахарову в парламенте. Этот пепел будет всегда стучать в наше гневное сердце и заглушать рев танков и БТРов, серой лавой выползавших из Афганистана, вздымая пыль, тут же прибиваемую счастливыми слезами солдатских матерей.
Россия рыдала о Сталине и отнюдь не краснела за Хрущева и Брежнева. Россия простила Андропову всё за дешевую «андроповку». Но слово «либерал» для России всегда было бранным и насмешливым - вроде как «интеллигент». Даже профессиональные диссиденты и правозащитники умудрились забыть, что «либерал» в прямом значении - защитник свобод. И в какое место их засунуть, эти свободы - мы буквально терялись в догадках.
Михаил Сергеевич совершил одну трагическую ошибку. Будучи либералом, а не узурпатором, Горбачевым, а не Пиночетом, он тем самым брал на себя грехи и преступления своих предшественников. Пришел расхлебывать кашу, не выставив в авангарде карателей. Не сжег партбилет и не перевешал коммунистов. И вообще старался избегать крови, насколько это возможно на зоне. И потому святая великомученица Валерия не причислила его к лику святых же Звиада и Джохара, а напротив, настойчиво призывала платить по счетам.
Знаете, кого мне порой напоминал Михал Сергеич? Милого, интеллигентного директора детского сада, которого злая судьба заставила играть роль беспощадного пахана.
Я вот думаю: в те ужасные для него августовские дни, когда он сидел с семьей в Форосе, а эфир заливало «Лебединое озеро», - сжималось ли у него сердце от холода, которым потянуло из подвала ипатьевского дома?
«Я никогда не скажу всего», - заверил он нас чуть позже. И не скажет, хотя, как известно, большой любитель потрепаться. Мы не узнаем, как оно там на самом деле всё было, и тем более - о чем он думал и что чувствовал. Ну, может, намекнет кому из близких друзей, тому же Дмитрию Андреевичу Муратову, под вторые сто пятьдесят на своем юбилее или в день рождения «Новой газеты». Будем уважать его мужскую сдержанность на пути поражений и потерь.
Будем уважать его отречение, чем бы оно ни было вызвано. Он ушел почти по-английски, в домашней кофте и, возможно, в тапочках - по телевизору было не видать. Удалился, не размазывая барачных слез, в лоно семьи, которую сумел оградить от лихой и зловещей участи «Семьи».
Будем уважать отвагу, с какой вновь выставил свою кандидатуру, когда ему уже ничего не светило - и рейтинг его, микроскопический, но честный, тоже будем уважать.
Михаил Сергеевич Горбачев предпочел жизнь частного (и честного) лица в неблагодарной стране, не приняв правил зоны.
Он был единственным с 1917 года «первым лицом» с человеческим лицом. Как социализм, о котором он мечтал. Кроме личной благодарности за 25 счастливых лет в профессии - «Огонек», «Столица», «Новая газета», когда от порыва сквозняка с треском распахнулись все окна, - мне очень нравилось, как не стесняется Михаил Сергеевич любви к жене, гордится ею, первой действительно первой леди государства. При нем так много всего стало впервые. Я никогда не получала государственных наград, и мне дико представить себе рукопожатие с Брежневым или (особенно) с Путиным. А Михал Сергеичу любой из нас легко протягивал руку, встретив его на лестнице или в коридоре редакции, где он появлялся нередко. С ним можно было выпить, чокнувшись, или, в День Победы - не чокаясь. С ним можно было спеть! Эх, как этот старик без слуха и голоса на празднике «Новой газеты» запел вдруг «Враги сожгли родную хату»! Он пел ужасно. И это было замечательно. Он не стеснялся, потому что кругом были свои, и они (мы) ему помогали.
Я никогда не забываю, что он оказал всем нам немалую услугу - не столько даже политического, сколько психотерапевтического свойства. Мы отвыкли бояться.
С юбилеем, Михал Сергеич. Спасибо вам за всё.
2021 год
==========================
Приглашаю всех в группы «ПЕРЕСТРОЙКА - эпоха перемен»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
=================