Николай Рыжков о приходе к власти Горбачева в 1985-м году.
Черненко умер в кунцевской больнице 10 марта 1985 года в 19 часов 20 минут. День был воскресный, выходной, я рассеянно смотрел какой-то древний фильм по телевизору, ждал программу «Время», когда мне позвонили из ЦК и, скороговоркой сообщив о смерти генсека, пригласили срочно прибыть в Кремль.
Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседаний Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари. Долгих, Русаков, Капитонов, ещё кто-то… Взволнованы они были отнюдь не фактом кончины Черненко - её ждали, чего зря лицемерить! - но предстоящей повесткой Политбюро. Помню, кто-то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денёк? А кто-то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу, промедление смерти подобно…
Странная штука - человеческая память! Не могу вспомнить, кто вёл этот разговор, но он прочно застрял в памяти, едва ли не дословно, потому что и вправду выражал общее психологическое состояние накануне заседания Политбюро. Мы фантастически устали ждать.
По ритуалу, с незапамятных времён принятому в Кремле, секретари ЦК и кандидаты в члены ПБ собирались в официальной приёмной (это её я назвал «предбанником») перед залом заседаний. По его другую сторону располагалась так называемая ореховая комната (там и впрямь стояла орехового дерева мебель), что разделяла зал заседаний и кабинет генсека. Обычно в ней уже ждали члены Политбюро, туда являлся и Генеральный: то за минуту до назначенного срока, то за десять-пятнадцать минут, если хотел обсудить что-то с соратниками накануне. В назначенный час он входил в зал заседаний во главе команды членов ПБ. Мы, люди второй и третьей ступенек, уже были в зале, и две «команды» вежливо здоровались за руку - каждый с каждым, как футболисты на поле перед игрой. Смешновато со стороны выглядело…
Так было и в этот раз. Первым из «ореховой комнаты» стремительно вышел Горбачёв. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это небезразлично историкам, 22:00. Довольно быстро составили: комиссию по организации похорон Черненко. Возглавил её Горбачёв, возражений не последовало. По неписаной традиции тот, кто возглавляет такую комиссию, автоматически становится Генеральным. Оговорили место захоронения - в землю за Мавзолеем, дату и время - в среду, в 13:00, место для прощания с покойным - Дом Союзов, естественно. Потом встал Громыко и предложил кандидатуру Горбачёва на пост Генерального секретаря.
Это была, как я считаю, важная личная победа Егора Лигачёва, заранее проговорившего все варианты едва ли не со всеми, кому предстояло поднять руку «за» или «против» нашего лидера. Хотя - нет, не со всеми. Со мной он никаких бесед не вёл, да и зачем, в самом деле: меня-то ни в чём убеждать не надо было. Громыко, едва ли не самый старый член «гвардии» Брежнева (да что там Брежнева - и Хрущёва, и даже Сталина!), открыто и безоговорочно выступил на стороне «племени младого, незнакомого». Я уже говорил, что он откровенно симпатизировал нам всем, лично Горбачёву, но нужна была серьёзная «психологическая атака», чтобы он не просто поддержал на Политбюро эту кандидатуру, но сам первый назвал её.
Не исключаю, что именно выступление Громыко и предрешило предельно спокойный ход заседания: никто из стариков даже слова против не сказал. Впрочем, двоих и не было: Кунаев не успел прилететь из Алма-Аты, Щербицкий не ко времени застрял в Америке. Их отсутствие вежливо учли: назначили вторичное заседание ПБ - перед пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник. Забегая вперёд, скажу, что Щербицкий и на него не поспел, а Кунаев счёл для себя лучшим промолчать.
Ещё раз повторяю: никакой борьбы не было, хотя нынче многие мемуаристы склонны представить назначение Горбачёва как некий революционный акт. Революционным-то он был - ясное дело, но только по сути, а по форме выбор генсека оказался спокойным. Предрешённым.
Слово сказано: «предрешённым». В связи с этим хотелось бы вспомнить яростное выступление Лигачёва на XIX партийной конференции летом 88-го с его анекдотически знаменитым: «Борис, ты не прав!». Меня сейчас не волнует правота или неправота Ельцина, которого «долбал» Лигачёв, в очередной раз создавая свердловскому партийному функционеру ореол мученика. Меня сейчас, как и прежде, удивляют категоричные до непреложности (ну такой он, Егор Кузьмич!) слова о двух днях выборов Горбачёва генсеком:
«Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность.
Хочу вам сказать, что благодаря твёрдо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева и Громыко и большой группы секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение».
Да чем угодно клянусь: никаких других решений и быть не могло, никакой реальной опасности не существовало! Да, Чебриков, Соломенцев и Громыко твёрдо заняли свою позицию, прав Лигачёв, но их было всего трое, а рядом с ними сидели Гришин и Романов, Тихонов и Кунаев, у которых - не сомневаюсь! - тоже была своя позиция, весьма от нашей отличная. Но в том-то все и дело, что ничего они не могли предпринять. Только молчать и соглашаться. В чём-в чём, а в дворцовой мудрости им отказать было нельзя. Они поняли, что время безвозвратно ушло, что месяцы и даже дни их власти сочтены именно Горбачёвым со товарищи, а товарищей как раз толково и последовательно выпестовал и подготовил Лигачёв.
Победа Горбачёва не стала спонтанной, никакой революцией там и не пахло. Не могу, честно говоря, понять, почему Лигачёв сегодня (и вчера - на помянутой партконференции) явно принижает собственную - долговременную, а не мгновенную! - роль в воцарении Горбачёва, хочет превратить его назначение в случай. Нет, оно было чётко подготовленной закономерностью, к которой сильно запылённые «коридоры власти» подметались и пылесосились ещё с начала 83-го. На две мощные опоры, на двух китов встала эта закономерность. Во-первых, на новые партийные кадры в краях и областях, реальное влияние которых не могла не учитывать все-таки здравомыслящая часть брежневской «гвардии». Во-вторых, на заметно изменившуюся экономическую ситуацию в стране, невозможность вернуться к старому хозяйственному мышлению, что явилось закономерным следствием новой экономической политики, впрямую связываемой с цепочкой Андропов-Горбачёв-Рыжков.
Так что - никаких неожиданностей. Правда, Горбачёв сам поддержал Лигачёва, сказав даже, что был, дескать, подготовлен альтернативный кандидат. Если и был, то держался в такой страшной тайне, что даже краешка её никто не приоткрыл… Нет, думаю, Горбачёву просто-напросто хотелось представить, что он прорвался в генсеки с боями, в борениях и муках.
Впрочем, «театр для себя» тем и хорош, что не требует никаких приземлённых и оттого скучных доказательств сюжета. Либо вы ему верите, либо не верите.
Я не могу верить или не верить. Я знаю.
Кстати, именно мартовский пленум, единогласно избравший Горбачёва Генеральным секретарём партии, стал естественным и не вызывающим никакого удивления стартом к мощному укреплению команды Горбачёва непосредственно в Политбюро. Опять-таки забегая вперёд, замечу, что апрельский пленум избрал нас с Лигачёвым членами Политбюро, минуя ступень кандидатства. Июльский сделал членом Политбюро Шеварднадзе, а секретарями ЦК - Ельцина и Зайкова, выведя из состава ПБ Романова. Октябрьский - отправил на пенсию Тихонова, а февральский 86-го - Гришина.
Тогда, в марте, в своей «тронной» речи, которую он готовил в первой половине дня в понедельник (Пленум был назначен на 17:00, уже начали прилетать в Москву и являться на Старую площадь члены ЦК, секретари крайкомов и обкомов, ночью вызванные неутомимым Лигачёвым), Горбачёв пока ещё в общих и округлых словах, но достаточно ясно для всех подтвердил жизнестойкость того курса, который был начат андроповской, а потом, при Черненко, продолжен уже горбачёвской командой. Он сказал и об ускорении социально-экономического развития страны, и о совершенствовании системы экономических отношений, системы управления хозяйством, и о научно-техническом прогрессе, и о развитии демократии, даже о повышении роли Советов. Короткой была речь, но ёмкой.
Смутное время закончилось.
Был ли Горбачёв рад или воспринял своё избрание обыденно, как должное? Второе - несомненно, он никого не видел на посту генсека, кроме себя, и был, конечно же, прав. Я, например, тоже никого иного не видел на его месте и не хотел видеть. Другое дело, что внешние атрибуты власти всегда радовали Горбачёва, я уже говорил это, он любил быть первым и умел им быть. Телевидение впоследствии многократно и подробно показывало всем и каждому эту его черту характера. Старая истина: короля играет свита. У Брежнева так и было: свита даже вовсю переигрывала - то ли режиссёры у них отсутствовали, то ли актёры элементарным талантом не обладали. Перебор, да и только. Горбачёв же всегда играл себя сам и делал это вкусно, обильно и до поры с достаточным тактом. Это потом, позже, он начнёт повторяться, заученно произносить одни и те же слова-заклинания, вызывая недоумённое недоверие все ещё ожидающих чуда зрителей. Но это будет ещё не скоро, а тогда, в марте, он ощущал себя счастливым и вдохновенным избранником судьбы.
А «свита» Горбачёва к телекамерам не рвалась. Она просто и незаметно работала. Кто как умел. Надо отдать должное Горбачёву: он всегда окружал себя теми людьми, которые были ему необходимы в данный отрезок времени. Тогда, в полном надежд 85-м, ему требовались думающие, изобретающие, не страшащиеся перемен.
Через несколько дней после похорон Черненко мы собрались на первое - теперь уже официально горбачёвское! - Политбюро. Он и вёл его по-хозяйски, весомо говорил о самых первостепенных для страны задачах. Никаких америк он, конечно, не открыл, ибо первостепенным было ни от кого не спрятанное: финиш пятилетки и планы следующей, необходимость подготовки к следующему съезду в 1986 году, ибо Устав партии требует проводить их раз в пять лет. Решено было вынести на съезд обсуждение новой редакции Программы партии (она готовилась потихоньку и при Черненко, хотя работа велась малопродуманно и малопродуктивно, так и заглохла, не завершилась) и утверждение «Основных направлений развития экономики на пятилетку и до 2000 года». Да, ещё. Ускорение НТП вновь было названо ключевым вопросом в экономике страны. Ключевым и неотложным.
Всё шло так, как и предполагалось. Тогда уверен был: впереди - прекрасная, счастливая, плодотворная работа и, главное, - с единомышленниками.
Из книги Н. И. Рыжкова «Перестройка: история предательств» (М.: Новости, 1992).
Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседаний Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари. Долгих, Русаков, Капитонов, ещё кто-то… Взволнованы они были отнюдь не фактом кончины Черненко - её ждали, чего зря лицемерить! - но предстоящей повесткой Политбюро. Помню, кто-то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денёк? А кто-то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу, промедление смерти подобно…
Странная штука - человеческая память! Не могу вспомнить, кто вёл этот разговор, но он прочно застрял в памяти, едва ли не дословно, потому что и вправду выражал общее психологическое состояние накануне заседания Политбюро. Мы фантастически устали ждать.
По ритуалу, с незапамятных времён принятому в Кремле, секретари ЦК и кандидаты в члены ПБ собирались в официальной приёмной (это её я назвал «предбанником») перед залом заседаний. По его другую сторону располагалась так называемая ореховая комната (там и впрямь стояла орехового дерева мебель), что разделяла зал заседаний и кабинет генсека. Обычно в ней уже ждали члены Политбюро, туда являлся и Генеральный: то за минуту до назначенного срока, то за десять-пятнадцать минут, если хотел обсудить что-то с соратниками накануне. В назначенный час он входил в зал заседаний во главе команды членов ПБ. Мы, люди второй и третьей ступенек, уже были в зале, и две «команды» вежливо здоровались за руку - каждый с каждым, как футболисты на поле перед игрой. Смешновато со стороны выглядело…
Так было и в этот раз. Первым из «ореховой комнаты» стремительно вышел Горбачёв. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это небезразлично историкам, 22:00. Довольно быстро составили: комиссию по организации похорон Черненко. Возглавил её Горбачёв, возражений не последовало. По неписаной традиции тот, кто возглавляет такую комиссию, автоматически становится Генеральным. Оговорили место захоронения - в землю за Мавзолеем, дату и время - в среду, в 13:00, место для прощания с покойным - Дом Союзов, естественно. Потом встал Громыко и предложил кандидатуру Горбачёва на пост Генерального секретаря.
Это была, как я считаю, важная личная победа Егора Лигачёва, заранее проговорившего все варианты едва ли не со всеми, кому предстояло поднять руку «за» или «против» нашего лидера. Хотя - нет, не со всеми. Со мной он никаких бесед не вёл, да и зачем, в самом деле: меня-то ни в чём убеждать не надо было. Громыко, едва ли не самый старый член «гвардии» Брежнева (да что там Брежнева - и Хрущёва, и даже Сталина!), открыто и безоговорочно выступил на стороне «племени младого, незнакомого». Я уже говорил, что он откровенно симпатизировал нам всем, лично Горбачёву, но нужна была серьёзная «психологическая атака», чтобы он не просто поддержал на Политбюро эту кандидатуру, но сам первый назвал её.
Не исключаю, что именно выступление Громыко и предрешило предельно спокойный ход заседания: никто из стариков даже слова против не сказал. Впрочем, двоих и не было: Кунаев не успел прилететь из Алма-Аты, Щербицкий не ко времени застрял в Америке. Их отсутствие вежливо учли: назначили вторичное заседание ПБ - перед пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник. Забегая вперёд, скажу, что Щербицкий и на него не поспел, а Кунаев счёл для себя лучшим промолчать.
Ещё раз повторяю: никакой борьбы не было, хотя нынче многие мемуаристы склонны представить назначение Горбачёва как некий революционный акт. Революционным-то он был - ясное дело, но только по сути, а по форме выбор генсека оказался спокойным. Предрешённым.
Слово сказано: «предрешённым». В связи с этим хотелось бы вспомнить яростное выступление Лигачёва на XIX партийной конференции летом 88-го с его анекдотически знаменитым: «Борис, ты не прав!». Меня сейчас не волнует правота или неправота Ельцина, которого «долбал» Лигачёв, в очередной раз создавая свердловскому партийному функционеру ореол мученика. Меня сейчас, как и прежде, удивляют категоричные до непреложности (ну такой он, Егор Кузьмич!) слова о двух днях выборов Горбачёва генсеком:
«Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность.
Хочу вам сказать, что благодаря твёрдо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева и Громыко и большой группы секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение».
Да чем угодно клянусь: никаких других решений и быть не могло, никакой реальной опасности не существовало! Да, Чебриков, Соломенцев и Громыко твёрдо заняли свою позицию, прав Лигачёв, но их было всего трое, а рядом с ними сидели Гришин и Романов, Тихонов и Кунаев, у которых - не сомневаюсь! - тоже была своя позиция, весьма от нашей отличная. Но в том-то все и дело, что ничего они не могли предпринять. Только молчать и соглашаться. В чём-в чём, а в дворцовой мудрости им отказать было нельзя. Они поняли, что время безвозвратно ушло, что месяцы и даже дни их власти сочтены именно Горбачёвым со товарищи, а товарищей как раз толково и последовательно выпестовал и подготовил Лигачёв.
Победа Горбачёва не стала спонтанной, никакой революцией там и не пахло. Не могу, честно говоря, понять, почему Лигачёв сегодня (и вчера - на помянутой партконференции) явно принижает собственную - долговременную, а не мгновенную! - роль в воцарении Горбачёва, хочет превратить его назначение в случай. Нет, оно было чётко подготовленной закономерностью, к которой сильно запылённые «коридоры власти» подметались и пылесосились ещё с начала 83-го. На две мощные опоры, на двух китов встала эта закономерность. Во-первых, на новые партийные кадры в краях и областях, реальное влияние которых не могла не учитывать все-таки здравомыслящая часть брежневской «гвардии». Во-вторых, на заметно изменившуюся экономическую ситуацию в стране, невозможность вернуться к старому хозяйственному мышлению, что явилось закономерным следствием новой экономической политики, впрямую связываемой с цепочкой Андропов-Горбачёв-Рыжков.
Так что - никаких неожиданностей. Правда, Горбачёв сам поддержал Лигачёва, сказав даже, что был, дескать, подготовлен альтернативный кандидат. Если и был, то держался в такой страшной тайне, что даже краешка её никто не приоткрыл… Нет, думаю, Горбачёву просто-напросто хотелось представить, что он прорвался в генсеки с боями, в борениях и муках.
Впрочем, «театр для себя» тем и хорош, что не требует никаких приземлённых и оттого скучных доказательств сюжета. Либо вы ему верите, либо не верите.
Я не могу верить или не верить. Я знаю.
Кстати, именно мартовский пленум, единогласно избравший Горбачёва Генеральным секретарём партии, стал естественным и не вызывающим никакого удивления стартом к мощному укреплению команды Горбачёва непосредственно в Политбюро. Опять-таки забегая вперёд, замечу, что апрельский пленум избрал нас с Лигачёвым членами Политбюро, минуя ступень кандидатства. Июльский сделал членом Политбюро Шеварднадзе, а секретарями ЦК - Ельцина и Зайкова, выведя из состава ПБ Романова. Октябрьский - отправил на пенсию Тихонова, а февральский 86-го - Гришина.
Тогда, в марте, в своей «тронной» речи, которую он готовил в первой половине дня в понедельник (Пленум был назначен на 17:00, уже начали прилетать в Москву и являться на Старую площадь члены ЦК, секретари крайкомов и обкомов, ночью вызванные неутомимым Лигачёвым), Горбачёв пока ещё в общих и округлых словах, но достаточно ясно для всех подтвердил жизнестойкость того курса, который был начат андроповской, а потом, при Черненко, продолжен уже горбачёвской командой. Он сказал и об ускорении социально-экономического развития страны, и о совершенствовании системы экономических отношений, системы управления хозяйством, и о научно-техническом прогрессе, и о развитии демократии, даже о повышении роли Советов. Короткой была речь, но ёмкой.
Смутное время закончилось.
Был ли Горбачёв рад или воспринял своё избрание обыденно, как должное? Второе - несомненно, он никого не видел на посту генсека, кроме себя, и был, конечно же, прав. Я, например, тоже никого иного не видел на его месте и не хотел видеть. Другое дело, что внешние атрибуты власти всегда радовали Горбачёва, я уже говорил это, он любил быть первым и умел им быть. Телевидение впоследствии многократно и подробно показывало всем и каждому эту его черту характера. Старая истина: короля играет свита. У Брежнева так и было: свита даже вовсю переигрывала - то ли режиссёры у них отсутствовали, то ли актёры элементарным талантом не обладали. Перебор, да и только. Горбачёв же всегда играл себя сам и делал это вкусно, обильно и до поры с достаточным тактом. Это потом, позже, он начнёт повторяться, заученно произносить одни и те же слова-заклинания, вызывая недоумённое недоверие все ещё ожидающих чуда зрителей. Но это будет ещё не скоро, а тогда, в марте, он ощущал себя счастливым и вдохновенным избранником судьбы.
А «свита» Горбачёва к телекамерам не рвалась. Она просто и незаметно работала. Кто как умел. Надо отдать должное Горбачёву: он всегда окружал себя теми людьми, которые были ему необходимы в данный отрезок времени. Тогда, в полном надежд 85-м, ему требовались думающие, изобретающие, не страшащиеся перемен.
Через несколько дней после похорон Черненко мы собрались на первое - теперь уже официально горбачёвское! - Политбюро. Он и вёл его по-хозяйски, весомо говорил о самых первостепенных для страны задачах. Никаких америк он, конечно, не открыл, ибо первостепенным было ни от кого не спрятанное: финиш пятилетки и планы следующей, необходимость подготовки к следующему съезду в 1986 году, ибо Устав партии требует проводить их раз в пять лет. Решено было вынести на съезд обсуждение новой редакции Программы партии (она готовилась потихоньку и при Черненко, хотя работа велась малопродуманно и малопродуктивно, так и заглохла, не завершилась) и утверждение «Основных направлений развития экономики на пятилетку и до 2000 года». Да, ещё. Ускорение НТП вновь было названо ключевым вопросом в экономике страны. Ключевым и неотложным.
Всё шло так, как и предполагалось. Тогда уверен был: впереди - прекрасная, счастливая, плодотворная работа и, главное, - с единомышленниками.
Из книги Н. И. Рыжкова «Перестройка: история предательств» (М.: Новости, 1992).