Анастасия Цветаева. Интервью 1990 года
Интервью Анастасии Ивановны Цветаевой рижской газете "Советская молодежь".
Анастасия Цветаева: "У нас только и было - прошлое...”
Имя Анастасии Ивановны Цветаевой сегодня так же хорошо известно советскому читателю, как и имя ее сестры - замечательной русской поэтессы Марины Цветаевой. Дочь известного филолога и искусствоведа, профессора Московского университета, директора Румянцевского музея и основателя Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина) И. В. Цветаева, автор прекрасных мемуаров, Анастасия Цветаева "при Сталине" перенесла несправедливый арест, ссылку, отправку на вечное поселение. Не менее несправедливым был фактический "запрет на профессию" - все, ею написанное, большей частью не могло пройти в печать и ложилось "в стол". Лишь недавно стало возможным напечатать некоторые книги, и среди них - роман ”Amor". В подмосковном Переделкине, где осенью этого года отдыхала Анастасия Ивановна, речь сразу пошла именно о нем:
- Роман "Amor", что по-латыни означает "любовь", был написан пятьдесят лет назад, в 39-м и 40-м году, на Дальнем Востоке, где я находилась в сталинском лагере. Каждую тетрадку один из героев пишущегося романа передавал в Москву через вольнонаемных. И так, пока роман не был кончен, он передавался маленькими пачками и собрался в конце концов в Москве. И когда я через десять лет освободилась, то моя племянница привезла мне его из Москвы. Напечатать его было нельзя, и еще сорок лет он ждал своего часа, а теперь пошел в четырех номерах журнала "Москва", начиная со второго.
- Анастасия Ивановна, для большинства ваших произведений характерна автобиографичность. В романе "Amor" тоже выведены реальные люди?
- Да, только под другими именами. И события все невыдуманные. Три года назад я по старости уже не могла читать и пригласила литературного секретаря, Станислава Айдиняна. С его помощью, убирая всю ту фальшивую стройку, которая первоначально была описана, вдвинула настоящие лагерные сцены. Таким образом роман ожил. Скоро он должен выйти отдельной книгой в издательстве "Современник".
- В других ваших книгах вы описывали героев под их собственными именами. Почему в этой вы изменили их?
- Потому что это - роман. Роман, который составился сам, из необычности окружения. Герой рассказывает другу свою прежнюю жизнь, и это понятно - будущего ни у кого из нас тогда не было. Никто не знал, выживет ли он эти десять лет в заключении. Поэтому у всех нас только и было - прошлое, и мы щедро делились в часы отдыха рассказами об этом прошлом. Так составлялась канва этой необыкновенной конструкции романа. Я думаю, что он правильно построен и, судя по уже полученным письмам, вызывает интерес.
- Вас всегда привлекала биографическая проза?
- Придумывать я не умею. Я задавлена материалом, тем, что происходит в действительности, и вовсе не нахожу, что нужно что-то еще придумывать. Жизнь гораздо интереснее, чем выдумка. Поэтому дай Бог все воскресить, суметь воплотить все, что ты помнишь. И в доказательство, что мне это удалось, я расскажу об истории с одним героем, которого я в романе назвала Мориц. На самом деле его звали иначе. Я посвятила роман вдове Морица, Ольге Яковлевне Этчин. Меня спрашивали: "Вы незнакомой женщине посвятили этот роман. Кто она такая?" Я, когда дарю этот роман, пишу, что он посвящен вдове Морица. И вот, когда девяностолетняя Ольга Яковлевна прочла этот роман, она приехала ко мне в Переделкино. Вместе со своими детьми, внуками, правнуками. Как они поместились в одной машине - не знаю. И она мне сказала: "Как вы сумели так воплотить моего мужа? Я ведь ожила с тех пор, как прочла этот роман. Потому что мой муж, умерший, снова со мной - в каждом движении, в каждом выражении мысли и чувства, в каждом поступке. Я уже не оставлена в этом мире".
- Анастасия Ивановна, ваши "Воспоминания" кончаются эпизодами вашей жизни до лагеря. А что с вами было, если продолжить вашу жизнь сразу после "Воспоминаний"? Вы частично описали это в своих "Сибирских рассказах", частично в романе "Amor". Вы могли бы рассказать о том, что не вошло в этот роман?
- Дело в том, что книга "Моя Сибирь" в биографическом плане идет после лагеря. Сначала я была арестована в 1933 году. Меня отхлопотал Горький, но тогда я не знала этого. Борис Пастернак, с которым я и моя сестра дружили, после моего ареста поехал к Евгении Павловне, жене Горького. Она меня знала, и я думала, что именно Евгения Павловна, которая работала по линии политзака, сумела меня освободить. Но оказалось не так. Тогда меня освободили через шестьдесят четыре дня, а потом, в 1937 году, через три с половиной года, снова арестовали. И мой следователь мне сказал: "Теперь Горького на свете нет, и он за вас не заступится". Из этих слов я узнала, что он тогда за меня заступился. В 1937 году я пять месяцев провела в Бутырках, потом нас выслали этапом на Дальний Восток, где было двадцать пять переходов пешком и переездов в течение десяти лет. Когда я освободилась, я поехала туда, где работал мой сын. А через полгода меня в третий раз арестовали и повезли очень долгим этапом, который длился четыре с половиной месяца, через пять пересыльных тюрем, в Сибирь на вечную ссылку. Так что сначала идет вот этот роман, а потом уже небольшая книжка "Моя Сибирь".
- Анастасия Ивановна, а какое обвинение вам предъявляли, при аресте?
- Вот этого я как раз не могла понять и до сих пор не понимаю. Потому что, когда я задавала моим следователям вопрос: "В чем вы меня обвиняете?", они говорили: "Мы вас не обвиняем, мы вас подозреваем". Я спрашивала: "В чем?" - "Вот вы, например, ездили за границу и вернулись" - "Это плохо?" - "Нет, это не плохо. Но вы могли получить там какое-нибудь задание". Я говорю: "А вы на что? Ведь прошло десять лет с тех пор, как я ездила в 27-м году к Горькому по его приглашению". - "Да, но потом вы ездили к вашей сестре, которая была в эмиграции". - "Да, я ездила к сестре. Но с того дня, как я вернулась, тоже уже прошло десять лет. И вы, подозревая меня, должны были уличить меня в чем-то. Вот я вам задам вопрос: кому я передала какой-то пакет? Кому передала какое-то письмо? С кем я виделась тайно? Скажите это мне, тогда я буду рассказывать". Следователь курит и молчит. Тогда я его спрашиваю: "Скажите, пожалуйста, если человек уехал на Запад и не вернулся, то он враг. А если вернулся, то он тоже враг, потому что, может быть, получил там задание. А что можно сделать третье, как вернуться или не вернуться?" Он молча курит.
- Вас освободили после того, как умер Сталин?
- Умер Сталин в 53-м, нас освободили тут же, но полтора года шло постановление об освобождении и пришло только осенью 54-го года. У нас было минус тридцать шесть, кажется, городов, где мы не могли появляться. Надо было ждать реабилитации. Когда же началась реабилитация, я жила у сына, растила внучку и учила ее английскому языку. Поэтому я в Москву не уехала, а жила в Казахстане, в городе Павлодаре. В 59-м году я уехала, реабилитировали меня очень быстро, и с тех пор живу в Москве. И стала писать "Воспоминания” - о детстве, юности, зрелости.
- Я знаю, что книга "Воспоминаний" долго лежала в редакции, прежде чем выйти в свет. Чем это было вызвано?
- Это было вызвано порядками в наших редакциях. В издательстве "Советский писатель" моя книга лежала четыре года. Ходил и шумел по этому поводу Павел Антокольский, который читал ее в машинописном варианте и считал, что ее нужно скорее печатать. И многие другие возражали против затянувшегося выпуска. Но... книга была "в старинном духе", описывалась верующая семья. Наверное, помешало то, что это была старомодная книга, а они хотели печатать последний крик моды. А крик моды тогда был - уничтожать церкви. Писали, например, что монастыри - это рассадник невежества. На это возражал Димитрий Сергеевич Лихачев, говоря, что монахи - очень образованные люди, писали летописи государства Российского, распространяли просвещение. Но этого никто не хотел слушать. Вот так.
- Анастасия Ивановна, вот вы сейчас упомянули Павла Антокольского. Вы не могли бы назвать людей, которые как-то помогали вам в вашей работе?
- Борис Пастернак. Потом когда-то с моими первыми книгами мне помогал и читал их Николай Бердяев, который тогда еще был в России. Еще Михаил Осипович Гершензон, Викентий Викентьевич Вересаев.
- Об этих людях вы еще будете писать?
- Вряд ли. О них везде у меня упомянуто, только не очень подробно. Материала мало у меня, чтобы писать о них, - только мои личные встречи - и все. Бердяев вскоре уехал на Запад, как философ-идеалист. Михаил Гершензон не уезжал, но он умер. Вересаев - я описываю, как в одну из голодных зим притащил нам с сыном на четвертый этаж свой паек, академический. Какую-то баранью ногу, банку с жирами, разных круп, отнимая у себя.
- Кроме светской прозы, вы пишете прозу духовную, или церковную. если ее так можно назвать. Это где-нибудь публиковалось?
- Нет, пока нигде. В Латвии живет священник Виктор Мамонтов, раньше он был литературоведом. Мы встречались в Коктебеле у жены Максимилиана Волошина и с тех пор подружились. Наша дружба продолжается, и недавно он дал мне такой заказ: описать все случаи жизни, которые нельзя объяснить просто, житейски, в которых есть что-то чудесное. Я все описала и послала ему. Видимо, в Латвии это напечатают, а если нет, то уже появилась возможность издать такие вещи в светском издательстве.
- Вам скоро пойдет девяносто седьмой год, Ожидать ли читателю от вас новых произведений?
- Сейчас я кончаю с романом "Amor”. А вообще-то много пишу. Записала одно воспоминание о моей юности, потом историю моей близкой родственницы - здесь есть несправедливость, которой кончилась ее жизнь. Потом написала о нескольких днях гражданской войны, когда в Феодосию справа вошла Третья Сибирская дивизия - благородные, культурные люди, которые объявили амнистию всем тем, что не успели на пароходах бежать от них. А в это время слева вошла Девятая дивизия. И стала ловить тех, кому объявили амнистию, и расстреливать. И кончилось это тем, что Третья Сибирская, чтобы не проливать братской крови, ушла из Феодосии, а Девятая дивизия ее заняла и погубила, к сожалению, очень много людей. Вот об этих днях я и написала. Скоро должен выйти "Amor", затем сборник стихов. В издательстве "Современник", возможно, выйдет сборник - все, что у меня было написано и опубликовано после реабилитации. То, что я написала до сорока трех лет, к сожалению, пропало безвозвратно...
- Спасибо за беседу.
Интервью вела Татьяна ТУРЧИНА.
Фото Надежды МЕДВЕДЕВОЙ.
"Советская молодежь", Рига, 1990, № 208, 24 декабря, с. 6.