ГРОЗЫ, ПОЗЫ И МЕТАМОРФОЗЫ ЛИТЕРАТУРНОЙ СОРОКОНОЖКИ
ГРОЗЫ, ПОЗЫ И МЕТАМОРФОЗЫ ЛИТЕРАТУРНОЙ СОРОКОНОЖКИ
Звучное имя Сорокин
Страна достойно отметила юбилей Валентина Сорокина. Радостно, что свое 70-летие поэт встретил в прекрасной творческой форме. Всенародные торжества начались еще в январе, когда в «Дне литературы», №1 была напечатана могучая статья «Александра Байгушева «Могугее восхождение Валентина Сорокина» с портретом юбиляра в рост. В феврале Иван Голубничий обнародовал в «Московском литераторе» статью «Любовь, Родина, борьба». Позже эта статья появится ещё и в книге критика. 1 марта стихотворцу торжественно вручили шолоховскую медаль Министерства культуры. Праздничную эстафету подхватила газета «Завтра», напечатав 19 июля четыре поэтических жемчужины с портретом юбиляра в позе мыслителя (рука у лба справа). Тут же большую подборку дал и «День» с портретом автора в позе мыслителя (рука у лба слева).
Все мероприятия юбилейного фестиваля перечислить невозможно, но нельзя не отметить особо, что честь закрытия празднества взяла на себя старейшая газета страны - коммунистическая «Правда». Она в самый день юбилея напечатала статью Анатолия Жукова «Впередсмотрящий» с портретом поэта в позе мыслителя (рука под носом).
Думается, небесполезно хотя бы кратко ознакомить читателя с некоторыми из этих публикаций. Начать, видимо, следует со стихов самого юбиляра, напечатанных в «Дне».
В этой подборке автор суровой кистью нарисовал трагическую картину своей жизни:
Я прошёл через такие грозы…
Да, да, сейчас мы об этих грозах расскажем.
Разве я не мучим?..
Мучим, шибко мучим! Всегда мучим!
И куда
Мне поклониться головой седою,
Вся жизнь моя - великая беда!..
Действительно, беда - и для него, и для литературы.
Я с тоски и голода
Снова стал угрюмоликим…
Господи, он еще и голодает! Неудивительно, что при всех этих мучках, бедах голодному мерещится, будто уже и «солнце прячется на севере», а не на западе, и сам он уже не прославленный русский поэт, а погибший китаец:
…в Поднебесной
Нас поэтов столько выбыло
По тропе своей известной.
Ну, что значит «выбыть по тропе» и что это за тропа, не всем понятно, однако едва ли кому неведомо, что Поднебесной (империей) именуют именно Китай. Да, Сорокин считает себя китайскоподданным.
Статья И. Голубничего прекрасна. Как из рога изобилия он сыплет: талант и мастерство… мощный поэтический дар… поэт, которому русский человек верит интуитивно… витязь русского поэтического слова… его стихи действуют напрямую, минуя рационалистическую область восприятия… и т.д. Великолепно!
Но критик по молодости еще не знает, что когда так нахваливаешь такого поэта, то ни в коем случае не следует цитировать его стихи. А он, святая простота, обильно цитирует! Не понимает, что какова цена этим похвалам в базарный день, становится ясно после первых же четырех строк:
Струны времени (?), совести стрелы (?),
Красной масти (!) на поле цветы,
Это чувства и слова пределы (?),
Это ты, моя Родина, ты!
Столь же замечательна и статья А. Жукова: большой талант… выдающийся поэт России… коренник… искромётные стихи… горячая поэзия, пламенная публицистика, размашистая и строгая проза… как вечевой колокол… как набат… не подстраивается к конъюнктуре, не мечется вправо-влево, всегда идёт прямым путём… характер бойца… походка вождя… голос лидера… десять лет у мартена… соратники ни в чем не укорили его…
Отменно! Только я бы озаглавил статью не «Впередсмотрящий», а «Вверхползущий». Кроме того, надо отметить, что, к сожалению, в статью вкрались маленькие неточности. Так всегда ли Сорокин шёл прямым путём? Не мечется ли он вправо-влево? Не подстраивается ли к конъюнктуре? Увы… Например, в конфликте, возникшем в МСПС между сторонниками С. Михалкова и Ю. Бондарева, шёл он шел рядом со вторым, и тот величал его «выдающимся поэтом России», а потом вдруг переметнулся к первому, которого до этого поносил, как мог, и второй уже стал именовать его «не вызывающим доверия писателем, прибившимся к захватчикам Дома Ростовых». Кстати, разве это ещё и не укор соратника?
Самой широкограндиозной юбилейной акцией была статья А. Байгушева. Этот известный гуманист и тираноборец (ему сейчас около 75-ти), естественно, большую часть жизни при Советской власти прожил в катакомбах. И там, как уверяет в книге «Русская партия внутри КПСС» (М., 2005. с.590), вышедшей в библиотеке «Новинки российской фантастики», ему довелось, представьте себе, встречаться, беседовать и даже кое-что предпринимать вместе с Леонидом Ильичем Брежневым, Михаилом Андреевичем Сусловым, Константином Устиновичем Черненко, а также с историком Сергеем Семановым и нашим юбиляром. И вот что он пишет теперь о нём, о его книгах, о впечатлении от его стихов и поэм. Смотрите и слушайте, если у вас крепкие барабанные перепонки и нет грудной жабы.
О самом поэте: мастер… знаковое имя… авторитетнейший поэт… неистовый подвижник… корифей… знаменосец… мотор… опорная фигура… золотой самородок… гений... сверкающий алмаз… у него нет аттестата зрелости… Сорокин стену прошибает лбом… он секретарь всех патриотических союзов… Сорокин храбро витийствует… ключевая фигура… русский богатырь из былин… партвзносы всегда платил вперед… как Тютчев… опорная фигура… его авторитет в литературных кругах незыблем… к его слову прислушиваются…
О стихах, поэмах, книгах Сорокина: он заявил о себе сразу мощно и ярко… вошел в русскую поэзию эпическими, как фрески, поэмами… поступь стиха величественная, богатырская… особый язык, раскаленный, пышущий… драгоценный подарок читателям… Сорокин - национальное достояние… им можно гордиться…
О воздействии поэзии Сорокина на чистые патриотические души: мы были поражены… мы были потрясены … мы рыдали… все хотели чуда, и чудо у всех на глазах свершилось… он всех нас перевернул… будто видение отрока Варфоломея явилось нам с пророчеством… триумф Сорокина был бешеный… студенты, рыдая, переписывали его стихи…
Ещё о поэте: опытный политик… подвижнический дух… душа всегда нараспашку… сердце звенит, как колокол… выдающийся писатель современности… гений… его имя стоит рядом с именами самых великих поэтов… Сорокин - поэт равный Некрасову, Блоку, Есенину… сменщик Маяковского… с Горьким у него одинаковые судьбы… его надо ставить прямо за автором «Слова о полку Игореве»… вершинный поэт нашего времени… под стать колокольне Ивана Великого… неповторим… 22 года руководит Высшими литературными курсами с аттестатом ремесленного училища… пришлось сдать экзамен на аттестат зрелости… Сорокин - знак Божий… его слова - струны, на которых играет Господь… поэтический мессия, которого Россия долго ждала… Божьему дару Сорокина нужна Центральная трибуна… преклоним колена и воспоем славу Господу за этот дар…
О пути поэта и судьбе его творений: в литературу Сорокин шагнул от мартена… Его поэмы все шли через цензуру чрезвычайно трудно… почти за каждую строку шел бой… КГБ арестовывало артистов за чтение его поэм… но Сорокин развернулся мощно, по-богатырски… эпический талант… сказитель нашего времени… наследник пламенного «Слова»… стал жертвой интриг партийной верхушки.. закрытым решением ЦК он (жертва) всё-таки был утвержден главным редактором «Современника»… у Прокушева в «Современнике» был как маршал Жуков у Сталина в Отечественную войну… его (жертву) часто издавали, периодически награждали орденами и премиями… Черненко уговорил Брежнева посоветовать Андропову отступиться от Сорокина, учитывая масштабность и колоссальный авторитет его фигуры и в интересах стабилизации общественного мнения… с национальными величинами такого масштаба, как Сорокин, даже всесильной партии надо считаться… Разрешил же Сталин «Тихий Дон» Шолохова… такая аргументация спасла Сорокина, не дала Андропову засадить его в лагерь, хотя попытки и физически убрать человека, воплотившего в себе всё наше самое заветное и святое, были… Время будет только прибавлять славы звучному имени Сорокина…
Потрясающее полуумие
Тут у меня отказал компьютер. Не выдержал… Возможно, кто-то думает, что всё это - возрастной сдвиг по фазе у пенсионера Байгушева? Не торопитесь, надо разобраться...
Я знаю Валентина давно, и потому с некоторыми приведенными здесь аттестациями согласился сразу. Например, с тем, что он - чудо, богатырь из былин, корифей, способный корифейским лбом прошибать стены. Действительно, смотрите: лет в семнадцать - прыжок из родной деревни в Челябинск, оттуда - в Саратов, из Саратова - в подмосковное Домодедово. И в двадцать пять лет Сорокин уже член Союза писателей. Едва ли не раньше Михалкова. Разве это не чудо! А вскоре он уже член правления Союза, со временем - его сопредседатель, член редколлегий множества журналов, орденоносец, лауреат всяческих премий. Ну истинный корифей! И все эти достижения еще и сопровождаются квартирно-дачными триумфами: из Домодедова прыжок в саму столицу, в Теплый Стан. Но это окраина, и потому вскоре еще скачок - и он уже на Ломоносовском проспекте, в одном элитном доме с самим Юрием Васильевичем Бондаревым, которого именует «последним классиком».
А публикации? Заглянув в справочник, я ахнул: за первые двадцать лет литературной работы товарищ издал около 30 книг! Причем, где только ни печатался - в Челябинске, Саратове, Уфе, но больше всего - в Москве… Ну, как все это возможно без чудесной богатырской способности прошибать лбом любые стены - и городские, и издательские, и административные? Прав Байгушев, тысячу раз прав!.. Я подумал, что, пожалуй, по обилию публикаций он второй после вездесущего Евтушенко. Но нет, ничего подобного! У того за такой же срок вышло 19 книг, причём - вместе с переводными. Так что, Евтушенко-то на втором месте, а на первом - богатырь Сорокин с его «нелегкой долей» за спиной. Да, он мог бы сказать:
Я прошел через такие грозы!..
У меня пуды стихов и прозы,
Ворох премий, должностей, наград.
Родина! Ведь это сущий ад!
Солидарен я с Байгушевым и в том, что Сорокин - знаковая фигура, что он храбро витийствует, что неповторим, что им можно гордиться, как нашим национальным достоянием. В самом деле, кто еще мог бы с дипломом ремесленного училища 22 года возглавлять такое специфическое учебное заведение, как Высшие литературные курсы? Никто!
По существу нечего мне возразить и на слова Байгушева о том, что сердце Сорокина «всегда звенит, как колокол». Да, звенит, а сам он иногда ещё и звонит по телефону, даже по ночам, и не даёт недругам спокойно жить. Поэт Олег Шестинский недавно поведал в «Патриоте» №17, что его «грязной подзаборно-площадной руганью и угрозами травит по телефону член Правления Московской писательской организации поэт С.». Есть основание полагать, что к этому в какой-то мере причастен обладатель звенящего сердца и стенобитного лба. Не удивило меня признание Байгушева и о том, что, слушая стихи Сорокина, он и его друзья были поражены, потрясены и рыдали. Я и сам рыдал, читая, допустим, его знаменитую поэму «Дуэль», напечатанную когда-то в «Огоньке». Меня просто душили слезы при виде того, например, что автор, рисуя встречу Пушкина с Николаем Первым, уверяет, что это было в Петербурге, а на самом-то деле, как известно, в Москве, в кремлёвском Чудовом монастыре. Или - изображает зиму, а на самом-то деле стоял август 1826 года. Я заливался слезами, меня просто трясло, когда прочитал слова одного из персонажей поэмы, сказанные именно в ту пору:
В столице будто умер Александр…
Во-первых, не «будто», а действительно преставился еще девять месяцев тому назад - 19 ноября 1825 года. Во-вторых, не в столице, а в Таганроге, что тоже никогда не было государственной тайной.
А уж тут меня чуть не хватила кондрашка:
На площади Сенатской возникал
Александрийский столп…
На самом деле помянутый столп «возникал» и «возник» не на Сенатской площади, а на Дворцовой. Сей факт КГБ тоже давно рассекретил.
Наконец, я целиком разделяю восторг Байгушева и по поводу языка Сорокина: «особый - раскалённый, пышущий». Вы только вникните Христа ради: «Садизм встаёт медведем на дыбы» … «С тополем балуют облака»…«Нехватка денег, а балы - круглы»… «Донос ему - как длинный перевал» и т.д. Словом, как сам он говорит, «Надеешься строка, а смотришь - фига».
Со временем свои «пышущие фиги» поэт приумножил в прозе: «не время тешить себя враждой»… «тебя моча хватила» … «в осиновой (?) мели увязло авто» и т.п.
Литературный подкулачник
Но, к сожалению, есть всё-таки в псалмах Байгушева кое-что такое, с чем согласиться я при всём желании не могу. Это подтолкнуло меня позвонить Байгушеву.
- Слушай, - говорю, - вот о тебе пишут: «странноватый автор»… «от природы лишен поэтического слуха», а берется судить о стихах… Даже - «куриные мозги»… И что поэтому в твоих писаниях «всё надо понимать наоборот»… Например, Сорокина ты не прославил, а ославил…
- Кто посмел это сказать? - воскликнул Байгушев.- Я имею два высших гуманитарных образования. Из-за этого мне, патриоту, как и Сорокину, даже некогда было в армии послужить. Я с Брежневым за ручку здоровкался!..
- Но говорят, что Сорокин за твою статью о нем собирается подать на тебя в суд?
- Как! Ты что?
- Да ты же над ним глумишься - публично обозвал гением, алмазом, маршалом. Выставил на позорище.
- А как евреи своих прославляют!
- Ну, не этому надо у них учиться… В сущности ты стал в один ряд с «Патриотом», в котором Сорокин еще вчера вытворял, что хотел, теперь там обзывают его то вездесущей СОРОКОножкой, то пишут, что это «нынешний Остап Бендер». А в «Московском литераторе» его назвали «подсебятником»…
- Ты читал мою книгу «Русская партия в КПСС», где я тоже пишу о Сорокине, - вдруг метнулся в другую сторону собеседник. - А книгу Сорокина «Крест поэта»? Почитай!
Книгу Байгушева я читал, и кое-что произвело на меня глубокое впечатление. Например, вот этот эпизод:
«Мы поехали с главным редактором «Современника» Сорокиным и большой компанией во главе с тамадой Иваном Шевцовым (как же без него! раз его антисемитом объявили, мы ему громадный роман «пробили») в ресторан «Балчуг», где еще мои предки гуляли - на Софийской набережной напротив Кремля. Там крепко напились и пели «Отмстим неразумным хазарам!» А когда вышли из ресторана на улицу, то нам всем было видение: златоглавый Кремль вдруг оторвался от земли и повис на белом облаке, как град Китеж. Несколько минут длилось это видение. Мы все попадали на колени - крестились. Мы верили, с нами Бог!»
Какое величественное сочетание грандиозного патриотизма с потрясающим полоумием!.. Я позвонил Ивану Михайловичу Шевцову, прочитал ему этот текст и спросил, что он думает. Иван ответил:
- Во-первых, град Китеж не вознесся на небеса, а наоборот - погрузился в озеро. Во-вторых, Володя, за всю свою долгую жизнь я никогда не был в ресторане «Балчуг» и даже не знаю, где он находится. В-третьих, какой такой мой роман они «пробили»?
- Спасибо, Иван,- сказал я.- Больше у меня вопросов нет ни к тебе, ни к Байгушеву.
На другой день, как и следовало ожидать после разговора с Байгушевым, мне позвонил поэт С., правда, не ругался, не угрожал, как Шестинскому, но… но об этом потом. А сейчас кое-что о его «Кресте поэта». И тут уже не до шуток.
Похоже, что аннотацию этого шедевра писал сам автор: «Книгу выдающегося русского поэта и публициста В. Сорокина составили его литературные изыскания(!), его открытия(!), связанные с судьбами великих русских мытарей(?), блистательных поэтов - С. Есенина, П. Васильева, Н. Рубцова и других. Захватывающее, пронзительное повествование сочетается с уникальными документами, нигде прежде не публиковавшимися».
Интересно, что сказали бы названные поэты, узнай они, что после смерти их объявят мытарями. Ведь по Библии это сборщики податей в Иудеи, а на Руси так в старину называли человека, который брал мыт, мыто - пошлину за проезд или за провоз товара через мост, например. Позже это слово стали употреблять в бранном смысле: человек оборотистый, мелочный, плутоватый, корыстный кулак, барышник, перекупщик. И что ж получается? Мелочный Есенин, плутоватый Васильев, барышник Рубцов… Конечно, автор аннотации сказать это не хотел, но таков уровень его знания русского языка.
Изысканий и открытий о писателях не только тех, что обозваны мытарями, в книге - навалом, в частности, биографических.
Например: «Бунина поймали в Крыму революционные ретивцы и давай понужать на расстрел, едва спасся» (с.72). Но как же могли ретивцы «понужать» Бунина в Крыму, если он там в это время не был. После Октябрьской революции классик рванул из Москвы в Одессу, а откуда в январе 1920 года (раньше Деникина!) - в Константинополь, затем - в Париж.
- Молчать!- гремит в уме моём команда Сорокина.- Я лучше знаю! Мы с Буниным братья по антисоветчине!
Приходится молчать. Как возразишь ректору ВЛК!
А вот Блок. И тут открытие! Ранее было известно, что он долго мучился и умер от тяжелой болезни.
- Вздор! - слышится как наяву голос корифея: - Его затравили, уморили голодом, уничтожили «оккупанты» (с.3, 51, 288, 301).
Какие оккупанты - немцы, что ли? Нет, оказывается Сорокин так называет ненавистную советскую власть. А за что уморили-то? Ведь Блок в поэме «Двенадцать» первый восславил Октябрьскую революцию, освятив её именем Христа.
- Вот за это и уморили, - объясняет золотой самородок, - ибо «Религия - опиум для народа!», как говорил «чахоточный гном» Ленин (с.7, 241), которому в моем родном поселке более 600 памятников (с.239).
- Да не он же это говорил, а Маркс, и совсем иначе: «Религия есть опиум народа». Народа, а не для народа.
- Цыц!- рыкает тень Сорокина,- Я лауреат премии Ленинского комсомола, знаю этого Маркса и сыт пропагандой «кровавых карликов эры Октября!» (с.43). Не возражать! Перед тобой лауреат премии имени Твардовского!
Я смолк. А он после Бунина и Блока переходит к трагической судьбе Павла Васильева. Цитирует его показания на следствии и, от плеча до плеча развернув свой интеллект, производит научный литературно-лексический анализ текста. О, это нечто!.. Там встречаются такие слова и обороты речи: «оказался в плену», «рука помощи», «предавал», «скрывал». Сорокин восклицает: «Не его это словарь! Не его это душа. Грубая подтасовка!» (с.23-24).
Корифей не соображает, что поскольку это не стихи, а деловая бумага совершенно иного «жанра» - показания подследственного, то и подход здесь должен быть совсем иным. К тому же, все эти речения вполне применимы и в стихах. Например, что непоэтичного в слове «скрываться»? Тютчев писал:
Молчи, скрывайся и таи
И мысли и мечты свои…
Корифей считает особенно убедительным разоблачением фальшивки те слова в тексте допроса, которые против Клюева и Клычкова. Ну, не мог, мол, никак не мог замечательный русский поэт назвать врагами народа своих друзей-учителей!
Ах, Сорокин, вас не сеют, не жнут, вы сами родитесь в изобилии.
В апреле 1934 года в редакции «Нового мира» состоялся вечер Павла Васильева. И вот что он сам говорил во время обсуждения его стихов о присутствовавших там своих друзьях: «Разве Клюев не остался до сих пор ярым врагом революции?.. Теперь выступать против революции и не выступать активно с революцией - это значит активно работать с кулаками и фашистами… Сейчас Сергей (Клычков) выглядит бледным, потому что боится, что его не поймут, его побьют, но, к сожалению, должен сказать, что я желаю такого избиения камнями… Клычков должен сказать, что он на самом деле служил, по существу, делу контрреволюции, потому что для художника молчать и не выступать с революцией - значит выступать против революции». Так вот, это было сказано не на следствии, не под угрозами и пытками, а на собственном вечере в журнале. Почему же он не мог повторить это на следствии?
Позже Клюев и Клычков были арестованы. Первый писал из заключения другу о Васильеве: «Эта пустая гремящая бочка лопнула при первом ударе». А после того, как арестовали и Васильева, - жене Клычкова: «Жалко сердечно Павла, хотя и виноват он передо мной черной виной».
Много в книге открытий и о других писателях. Например, узнаём, что советские порядки были до того вопиюще несправедливы, что талантливому поэту Василию Федорову даже не выдали диплом об окончании Литературного института (с.15), а вот улыбчивый Анатолий Алексин получил Золотую Звезду Героя Труда (с.363).
- Да ведь то и другое - чушь!..
- Что? - вскакивает Сорокин. - Я лауреат премии имени Василия Федорова! Не потерплю!
Молчу, молчу, молчу… А сколько потрясающих новостей из других, не литературных сфер жизни! Оказывается, например, патриарх Тихон, по изысканиям Сорокина, после того, как проникновенно выразил скорбь по поводу смерти Ленина и призвал верующих к сотрудничеству с советской властью, не почил мирно в Бозе, а был расстрелян теми же оккупантами. Где - пока неизвестно.
Тут можно упомянуть к слову и открытые Сорокиным подлинные имена таких известных людей, как Пятаков, Ульрих, Петр Демичев, Сергей Островой, Юрий Карякин и другие: Пятков (с.419), Урлих (с.421), Нил Демичев (с.407), Островский (с.40), Корякин (с.414) и т.д. Это тоже нигде ранее не публиковалось.
Но что там отдельные имена! Сорокин еще открыл несколько ранее неизвестных войн. Например, оказывается, в 1928-1931 годы у нас была война с Японией. А еще, говорит, об Отечественной войне надо помнить, что «по статистике дети кулаков прекрасно воевали» (с.450). Кто ж вел эту статистику и где она? Отец Сорокина, по признанию сына, был раскулачен дважды (с.306). Можно себе представить, как лихо воевал бы его отпрыск!
В результате всех бывших и не бывших войн, имевших и не имевших место репрессий, голодных и не голодных лет да еще из-за того, что «бабы рожать перестали» (с.241) население России под оккупацией большевиков уменьшилось на 67.558.000 человек (с. 434). Подумал-подумал и для точности накинул ещё 30 тысяч - 67.588.000 (с.440), т.е. почти на 68 миллионов.
Что ж получается? До революции население России было примерно 150 миллионов. Значит, в 1991 году, когда контрреволюция при поддержке сороконожек свергла советскую власть, оно должно бы составить около 80-ти миллионов. А каково было на самом деле? Около 300 миллионов!.. Что же с тобой делать, литературный подкулачник?
Патриотические вопли
Таковы некоторые недоуменные открытия в книге «Крест поэта». Она почти в пятьсот страниц и вышла уже не один раз в издательстве «Советский писатель». Да и как ей там не выскочить несколько раз, если директор издательства да, кажется, теперь и хозяин - Арсений Ларионов, а ему посвящена целая глава… И какая!.. «Арсений Ларионов следопыт, сеятель… Правильно пишет … мастерски владеет… первоклассно рисует… В его книгах не усомнишься… Он очень честный человек, очень… Я благодарю Арсения Ларионова за честность…» и т.д. Особого внимания тут заслуживает похвала за честность, запомним её. А кончается глава величественной одой в честь Арсения, поименованного братом. Ну как брат мог всё это не издать и не переиздать! Поди, и никакого мыта не взял, как водится ныне в других издательствах или с другими авторами.
Ода заканчивалась так:
Я, русский, к любому
Тяну откровенно ладонь…
Почему «тяну»? Почему ладонь, а не руку? А главное, причем здесь русский? Ведь Ларионов-то вроде тоже русский, хотя и был большим другом Лили Брик. Зачем же один русский объявляет другому русскому, что он русский?
О, здесь главнейшая особенность поэтического мира Сорокина! Он всегда и везде без умолку верещит, что русский. Вот и в этой книге - без конца: «Мой отец русский!… Моя мать русская!» (с.302)… «И кровь в моих русских жилах русская!» (с.319)… И боль в моей русский груди русская (с.302)… И пупок у него русский!.. «Россия моя святая, всё за тебя приму! (с.359)… «Родина моя единственная! (с.364)…«Россия моя единственная…».
И так через всю книгу. На иных страницах слова «Россия», «Русь», «русский» мельтешат по 20, 25, 30 и больше раз. Спрашивается, зачем? Вот, говорит, всё за тебя, Россия, приму. Но принял только премии, ордена, должности да квартиры, а даже двух годочков службы в армии решительно не принял, улизнул как-то. А мой покойный фронтовой товарищ Николай Старшинов писал:
Никто не говорил: «Россия!..»
А шли и гибли за неё…
«Не говорил»! А тут не говор, а вопли, стенания, визг.
Корифей, а не соображает, что столь обильные и натужные как бы патриотические вопли имеют обратный эффект, работают против него и даже порождают сомнение: да русский ли это вопит?
Любовь к своему народу достойна уважения, но при всей любви надо иметь мужество смотреть правде в глаза, не шельмовать в пользу человека только потому, что он русский, перс или еврей. Вот Сорокин приводит текст знаменитого своей подлостью письма писателей, напечатанного 5 октября 1993 года в «Известиях» и получившего название «Раздавите гадину!», - требование к правительству Ельцина расправиться с писателями-патриотами. При этом Сорокин бросает мельком: «Под заявлением две-три подписи русских». И называет двух уже почивших - Виктора Астафьева да академика Лихачева. Но нет, любезный, не ловчи. Там всего 42 имени. Притом, да, 25-28 - не русские, из них 20-22 - евреи. Но и русских с дюжину наберется.
Похотливый алмаз
Сорокин рассказывает, что когда работал в издательстве «Современник», кто-то распространял там листовку, где говорилось, что он - «еврей, сын шляпника, собирающийся в Израиль» (с.300). Что ж, этих недругов можно и понять, если и тогда этот сын разводил рацеи о том, что у него и почки русские, и селезенка русская, и мочевой пузырь русский. Могли подумать: для маскировки! А тут еще такой русский язык…
Но он уверяет, как покойный Яковлев не так давно, что для выяснения, не еврей ли сын шляпника, от ЦК партии послал комиссию на его родину в Башкирию. Члены комиссии «ехали по Башкирии и расспрашивали обо мне», говорит, всех встречных (с.300). А потом в Челябинске «начали вскрывать могилу отца», дабы по останкам решить вопрос, так волновавший Политбюро. Ведь Фурцева, говорит, член Президиума ЦК, «собиралась меня арестовать» (с.464). А затем «хотели по этапу провести меня на север» (с.437). Столетний же старец Пельше, председатель КПК, хватал пистолет: «Сорокин, становись к стенке!» (с.319)…
Да за что же всё это? Не по подозрению ли в еврейском происхождении? А Брежнев и вовсе «приказал разорвать меня» (с.438) на мелкие еврейские кусочки, а голову заспиртовать в трехлитровой банке и поставить ему на письменный стол. Вот антисемиты проклятые! Вспомним опять:
Я прошёл через такие грозы!..
Я в такие становился позы!..
Правда, в другом месте Сорокин пишет, что его «громили» в «Современнике» не за гипотетическое еврейство, не за неуплату партвзносов, не за аттестат, «сострадательно(!) выданный в школе рабочей молодежи» (с.290), «а за русскую боль, внедренную в меня русским отцом и русской матерью» (с.302).
Поскольку сам он часто прибегает к таким источникам, как слух, молва, версия, легенда, то и я позволю себе привести одну весьма правдоподобную версию, Сорокиным же и обоснованную. Так вот, ключом к пониманию причины гонений на него в «Современнике», говорят, могут служить приведенные им слова покойного Ивана Акулова, хорошо знавшего корифея: «Бабник ты, Валя! Куда бы ты ни прилетел - бабы!» (с.328).
Прилетел… То есть даже там, где находился короткий срок, - бабы! А если сидел в одном издательстве несколько лет? Как тут ни развернуться во всю богатырскую ширь? И объект - рядом, да еще и в подчинении, - это рядовой редактор Даша. Тем более, что «Даша симпатичная, общительная и приятная. Одевалась со вкусом… Я читал ей монолог Сергия Радонежского из моей поэмы «Дмитрий Донской»:
Не время ждать,
Не время тешить себя враждой…(с.323)
Продолжение
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200635/?35_6_1