ШНОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ

[duel_gazeta]

ШНОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ

Я считаю, что А. Солженицын как писатель, т.е. как человек, который должен уметь на бумаге читаемо изложить свои мысли, - дерьмо (пользуясь его лексикой), а как историк и философ - еще хуже. Но зато он гордость нынешней литературы и философии, выдающийся пропагандист и, главное, Нобелевский лауреат.

Естественно возникает вопрос о причине такого расхождения в оценке писательского дарования Солженицына между мною и Нобелевским комитетом. На самом деле это расхождение в оценке лауреатов между Нобелевским комитетом и Альфредом Нобелем, из денег которого эти премии выдаются и завещанием которого в этом вопросе Нобелевский комитет ОБЯЗАН руководствоваться. Если членам этого комитата не нравится завещание Нобеля, то их никто не насилует - они вправе сброситься своими деньгами и выдавать премии за что угодно. Но деньги Нобеля обязаны выдаваться только за то, за что приказал Нобель!

Если мы возьмем «Энциклопедический словарь» послевоенного выпуска (у меня 1987 года) и прочитаем статью о «Нобелевской премии», то узнаем, что она присуждается (здесь и ниже - выделено мною) «за выдающиеся работы в области физики, химии, медицины и физиологии, экономики (с 1969), за литературные произведения, за деятельность по укреплению мира». Однако до войны составители энциклопедий как-то лучше помнили, за что Нобель распорядился выдавать свои деньги: «1) за важнейшие открытия в области физики, химии, медицины и физиологии; 2) за лучшее художественное произведение идеалистического направления; 3) за труды, способствующие торжеству идей мира». Почувствуйте разницу, как говорилось в надоевшей рекламе.

Открытие - это открытие, члены Нобелевского комитета сами выдумать его за лауреата не сумеют, поэтому по завещанию Нобеля выдавать премии обязаны действительно тому, кому приказал Нобель, -  выдающимся ученым. А вот «за выдающиеся работы» члены Нобелевского комитета могут выдать деньги
А. Нобеля кому не Нобель, а они сами захотят, - чьи работы они сочтут «выдающимися», тот и поучаствует вместе с ними в мародерстве наследства покойного химика. Ведь тут все ясно: нет открытий в этом году - не беда, ждите, пока они появятся, и тот ученый, который сделает открытие, получит повышенную премию, - так задумывал Нобель. А Нобелевский комитет, повторяю, из распорядителей воли покойного превратился в мародеров, грабящих его имущество.

Навскидку. За что, к примеру, в 1962 году получили Нобелевскую премию в области физики Л. Ландау, а в 2003 году В. Гинзбург? Они ведь никаких открытий в области физики не сделали. Гинзбургу, в частности, дали премию «за пионерские работы по сверхпроводимости и сверхтекучести» - за открытие Камерлинг-Онесса, сделанное еще в 1911 году, а Ландау - за открытие, сделанное
П. Капицей. А если речь идет только о том, чтобы обворовать покойного Нобеля, то почему эти премии получили два еврея, а не два китайца, ведь китайцев на планете существенно больше, чем евреев?

Давайте рассмотрим Нобелевские премии в области литературы. В том же 2003 году, когда Нобелевский комитет осчастливил российского еврея Гинзбурга премией в области физики, он осчастливил и одного венгерского еврея (забыл  его фамилию) в области литературы. Этот писатель написал какое-то выдающееся произведение про Холокост, которое до вручения ему Нобелевской премии никто не хотел читать, в связи с чем этого выдающегося писателя (сужу по растерянности корреспондентов «Евроньюс») никто не знал ни только в мире, но и в Венгрии. Писателей, которые могут написать книгу, но потом не могут найти того, кого можно было бы заставить ее прочесть, много. Тогда почему премию дали еврею?

Дальше. Нобель не был поклонником писателей как таковых, и премию обязал давать только тем из них, кто напишет лучшее произведение идеалистического направления. Поясню тем, кому это слово ничего не говорит. Идеализация - это «представление чего-то лучшим, чем оно есть в действительности, приукрашивание действительности, представление чего-то в качестве идеала». Нобель хотел видеть и хотел сделать людей лучше, чем они есть. А кого в качестве идеала представил венгерский мастер Холокоста? Немецкий концлагерь как идеальное место пребывания евреев? Толпы евреев, которые по легенде о Холокосте тупо и покорно, как бараны, шли в газовые камеры? Это что - идеализация евреев? Неужели это их показ «лучшими, чем они есть в действительности»?

Есть такой анекдот, в котором не сразу поймешь, в связи с чем его сочинили. Спускается летающая тарелка, из нее выходят марсиане, у каждого по три глаза, по три руки, а на груди кулон с бриллиантом с кулак. Собравшиеся зеваки спрашивают:

- Вы кто?

- Марсиане.

- И у всех марсиан по три глаза?

- Да.

- И у всех марсиан по три руки?

- Да.

- И у всех марсиан такой кулон?

- Нет, только у евреев.

Теперь понятно, что этот анекдот возник как отражение действий мародеров Нобелевского комитета. Правда на сегодня еще не каждый еврей в науке или литературе имеет Нобелевскую премию, поскольку гои все еще делают открытия. Но Нобелевский комитет над этим работает.

Вот тут и возникает вопрос, а при чем тут Солженицын? Ведь он же русский, а за границей в его время было полно всяких писателей и философов: от еврея Абрама Терца до русского Александра Зиновьева. И раз дали премию русскому Солженицыну, то значит он действительно выдающийся писатель! Хотелось бы верить, что Нобелевский комитет допустил в деле с Солженицыным прокол и дал премию не тому, кому указали еврейские расисты. Но тут есть но.

Первым издателем Солженицына за рубежом был А. Флегон, имевший в Лондоне издательство «Флегон Пресс». Сам Флегон - антисоветчик, сбежавший в 1956 году из Румынии. Кто он по национальности непонятно, но русским языком он владеет достаточно. Пока Солженицыну нужна был реклама на Западе, он Флегоном был доволен, но когда он сам переехал в Швейцарию, то сразу занялся зарабатыванием больших денег, и Флегон стал конкурентом монопольного издания книг Солженицына. Они поссорились, адвокаты Солженицына пытались возбудить против Флегона иски, но не тут- то было - Флегон оказался стреляным воробьем, не дающим повода воздействовать на себя судебным способом. Тогда, как утверждает Флегон, Солженицын сильно попортил ему жизнь, восстановив против него рынок покупателей книг Флегона - русскоязычную эмиграцию. Разозленный Флегон в 1981 году написал книгу «Солженицын - пророк?», в которой разодрал Солженицына на части и каждую часть старательно пожевал. Но адвокаты Солженицына смолчали, следовательно, Флегон не дал повода обвинить себя в клевете или оскорблении. Поскольку Солженицын у нас вне крупной критики, то на территории СССР Флегон смог опубликовать свою книгу только в 1994 году и только в свободолюбивой Киргизии, которой не понравились умствования Солженицына «Как нам обустроить Россию» (Бишкек, «Брокфил», 1994, мне попалась эта книжка в Алма-Ате).

В отношении национальности Солженицына Флегон пишет:

«Вся жизнь Солженицына была связана с враньем. Это вранье начинается с его первых слов знакомства.

В русском обществе при знакомстве принято, чтобы каждый из знакомящихся сообщал имя и отчество. Этой формальностью должен начинаться любой разговор между культурными или хорошо воспитанными людьми, Солже­ницын начинает врать с этого же момента, так как он с са­мого начала старается скрыть свое настоящее отчество.

Он известен во всем мире как Александр Исаевич Со­лженицын. Под этим именем печатаются его фотографии, под этим именем печатаются интервью в журналах, которы­ми он располагает (см. «Вестник», №127, стр. 279). К 60-ле­тию со дня его рождения в журнале «Континент», №18 было напечатано специальное приложение под заголовком: «Исаичу...», подписанное Виктором Некрасовым (типичный коммунистический сленг по шаблону: «Ильич, Ильичу, Ильичей», во всех падежах и вариантах).

Но дело в том, что Ленин не врал, когда сообщал людям, что его отец назывался Ильей, в то время как Солженицын обманул весь мир, сообщая, что его отца звали Исаем.

Каждый писатель имеет право пользоваться литератур­ным псевдонимом. Но Солженицын считал, что псевдоним ему не нужен, а так как имя отца ему не нравилось, то он просто присвоил себе ложное отчество.

Как человек, не питающий особой любви к евреям (мяг­ко выражаясь), Солженицын не может выдавать себя за Александра Ициковича. Для него это считалось бы, вероят­но, большим позором. И поэтому он предпочел скрыть от ми­ра настоящее имя своего отца. Имя его отца было, по утвер­ждению Солженицына, Исаакий.

«Таисия Захаровна (моя мама. - А.С.) ему одному (Си­моняну. - А.С.) поведала, что Исай (впрочем, Исаакий. - А.С.) Семенович Солженицын во время гражданской войны был приговорен к смерт-ной казни». А. Солженицын, Сквозь чад (отрывок из шестого допол­нения к «Бодался теленок с дубом», Имка-Пресс, Париж 1979).

Согласно «Справочнику личных имен народов СССР», выпущенному издательством «Русский язык» в Москве в 1979 г. и рекомендуемому Министерством юстиции в каче­стве пособия для работников органов записи актов граждан­ского состояния, в разделе русских имен значится имя Исай, но отсутствует имя Исаакий или Исаак. В разделе еврейских имен (стр. 35-43) значатся имена Ицхак, Ицхок, Ице, Ицик, которым соответствует «традиционное русское напи­сание» - Исаак, так же, как старому документальному напи­санию Мойше соответствует традиционное русское Моисей.

Из этого следует, что в действительности Солженицына нужно величать Александром Исааковичем или Александ­ром Исаакиевичем или Ициковичем, но ни в коем случае не Александром Исаевичем. Такое величание просто не соот­ветствует действительности и является обманом.

Солженицын имеет право менять свою фамилию, но не имеет права менять ни имени своего покойного отца, ни правил образования отчества.

В общем списке имен (в справочнике) значится имя Иса­ак с вариантами Исакий и Исаакий. Русское сокращение этого имени (по упомянутому справочнику) - Изя или Иса (стр.419).

Выходит, что отец Солженицына, согласно признанию сына, был какой-то Изя и, вероятно, арендовал землю у рус­ских помещиков (насколько я помню, в «Августе четырнад­цатого» он сам признается в этом).

Солженицын отрицает, что его настоящая фамилия - Солженицкер. Но поскольку, как мы увидим далее, его от­рицания иногда оказываются явной ложью (когда она ему полезна), это отрицание нельзя принимать за чистую моне­ту.

Я не пытался установить его настоящую фамилию, так как не считаю это предметом первостепенной важности. Но, проанализировав характер Солженицына (об этом будет из­ложено подробно дальше), я склонен думать, что он не рус­ский. Если «чувак» более полувека сумел скрывать настоя­щее имя своего отца, то тем более он мог скрыть его веру (или веру деда).

Вероятно, этим и объясняется, почему Солженицын был так зол, когда Долберг и Файфер взялись написать его био­графию. Люди, которым нечего скрывать, обычно в таких случаях только радуются, тем более, что для Солженицына, по его собственным словам, каждая новая статья о нем (а тем более каждая новая книга) укрепляла его защиту.

Если, с другой стороны, Солженицын не врет относи­тельно вероисповедания и национальности отца, то Изя Со­лженицын был, вероятно, единственным Изей в списке рус­ских помещиков.

Переименование покойного отца я могу объяснить толь­ко антисемитизмом. Если дед Солженицына был евреем, то поведению Солженицына не стоит удивляться, так как большинство выкрестов были ярыми антисемитами. На воз­ражение читателя, что Солженицын слишком православен, чтобы быть евреем, я могу напомнить, что более половины тружеников христианского издательства «Имка-Пресс» - это Иуды, которые продали Израиль, чтобы прислуживать православным попам. Для православной церкви Парижа из­раильские лакеи оказались более выгодными, чем русские холопы-простаки». (с. 205-207)

Замечу, что заявления Флегона о том, что Солженицын не любит евреев, во всей книге ничем не подтверждено, кроме уверенности в этом самого Флегона. И чтобы заронить эту уверенность и в читателях, Флегону надо было бы помнить о том, что Солженицын не любит евреев, на протяжении всей книги, а не писать уже на стр. 293-294:  «Как известно, жена Солженицына родилась в хорошей еврейской семье. Тем не менее, для нее ни в коем случае нельзя было применить выражение Гоголя «дама приятная во всех отношениях» хотя бы потому, что природа одарила ее ужасными лошадиными зубами, которые она выкинула на помойку и обзавелась искусственными, как только раз­богатела.

До того, как она продала свою религию и заслужила ти­тул «переметной сумы», она была известна в Москве, как сто­ронница свободной любви.

Солженицын взял ее с «прицепом» (т.е. с ребенком от первого брака)».

(Румыну, конечно, простительно, но в данном случае нужно писать «с приданым», а не «с прицепом», и «переметная сума» это совсем не то, что «перекати поле»).

Так что спасибо Флегону за фактический материал, и, судя по нему, еврейские расисты не ошиблись, выхлопотав Александру Ицковичу Нобелевскую премию. Более того, у них и без его национальности было много хлопот. Во-первых, отнести «Архипелаг Гулаг» к идеалистической литературе невозможно никакими силами, во-вторых, писания Солженицына никакими силами невозможно отнести и к «лучшим художественным» произведениям. Дело в том, что «лучшие художественные произведения» - это такие произведения, которые люди читают добровольно, не требуя за это никаких денег, и даже сами покупают книги. У Солженицына в этом плане, как и у того венгерского еврея, полный провал. Флегон по этому поводу пишет:

«Книги, которые пишет в настоящее время Солженицын, защищены, бесспорно, авторскими правами, и поэтому я не думаю, что кто-нибудь попытается их напечатать без его разрешения. Но, с другой стороны, интерес к книгам Солже­ницына настолько упал, что я лично никогда не согласился бы печатать его настоящие книги, даже если бы сам автор предложил их мне. Печатать книги Солженицына на рус­ском языке в настоящей обстановке - это чистая финансовая потеря. Их могут печатать только издательства, получаю­щие деньги от американской разведки для этой цели.

Я имею легальное право печатать разные книги Солже­ницына, как например, «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор» и пр., но я не собираюсь печатать их впредь. Во-первых, из-за переменившегося отношения читателей к автору, а во-вторых, из-за того, что я печатаю только тех ав­торов, в искренность которых я верю. Когда Евтушенко ста­вил себе какую-то благородную цель в жизни, я его печатал. Когда он стал молиться золотому агнцу, я перестал его пе­чатать. Изменение цели жизни привело автоматически и к изменению качества его произведений, которые преврати­лись в главлитизделия, т.е. в дешевую базарную пропаганду» (с.19).

Естественен вопрос - стоит ли верить издателю, которого гений лишил права публиковать свои бессмертные творения? Однако здесь следует обратить внимание на два момента. Флегон пишет об убыточности издания Солженицына «на русском языке». Многомиллионные тиражи изделий Солженицына отпечатаны на всех иностранных языках и их многомиллионность объясняется тем, что они являются обязательной литературой для изучения в школах и университетах Запада. Я помню, как меня самого покоробило, когда на мой вопрос партнеру-французу, что из советской литературы изучается во Франции, он ответил: «Преступление и наказание» Достоевского, «Война и мир» Толстого и «Архипелаг Гулаг» Солженицына. Так что на Западе творения Солженицына это не художественная литература, а учебники ненависти к СССР. Вон в Великую Отечественную войну немцы отпечатали тиражом в несколько миллионов экземпляров листовку со словами: «Бей жида политрука - морда просит кирпича!». И что же теперь делать в связи с таким огромным тиражом произведения анонимного автора? Выдвигать его на Нобелевскую премию?

Еще момент из текста Флегона, который надо пояснить и который потребуется в дальнейшем. Все издательства книг на русском языке на Западе (кроме, как утверждает Флегон, издательства «Флегон-Пресс») содержались Центральным разведывательным управлением США следующим образом. При печатании антисоветской литературы ЦРУ сразу закупало часть тиража на сумму, покрывающую расходы на издание книги. Оставшиеся книги приносили издателям чистую прибыль при продаже их эмигрантам по любой, даже «смешной» цене. А ЦРУ закупленные книги предназначало для бесплатной раздачи советским гражданам, находящимся в командировках и турпоездках на Западе.

Теперь вернемся к книгам Солженицына на русском языке. На Западе и тогда было несколько миллионов русскоговорящих эмигрантов: от трусов, сдавшихся немцам в плен и не рискнувшим после поражения Германии смотреть на родине в глаза вдовам и сиротам тех солдат, кто погиб, не сдаваясь, до старых, порой еще дореволюционных эмигрантов. К примеру, в Париже у меня переводчиком была внучка командира броненосца «Потемкин», которого утопили матросы во времена бунта в 1905 году. И эти люди испытывали постоянный дискомфорт от нависшего над ними часто молчаливого, но естественного вопроса коренных граждан: «А почему вы здесь, а не в СССР?» И вот теперь Солженицын написал книгу, показывающую, какой страшной страной является СССР, причем эта книга беспрецедентно рекламировалась среди жителей Запада. Как русскому эмигранту ее не прочесть? Солженицын был обречен, по меньшей мере, на тиражи своих книг на русском языке во многие сотни тысяч экземпляров. Но это если бы он был не пропагандистом ЦРУ, а пусть и хреновым, но писателем. Флегон пишет:

«Лучшим доказательством такого утверждения служат цифры продажи «Гулага». Первый том на русском языке выдержал три издания, и разошлось 60.000 экземпляров. Второй и тре­тий тома печатались только раз и то далеко не распроданы. Из второго тома разошлось всего 4.000, а из третьего 2.000 экземпляров. Это значит, что 58.000 читателей решили, что третий том - это просто потеря времени, а 56.000 читателей думают то же самое о втором томе.

В своей книге «Ошибка Запада» Солженицын сообщает об американце, который предложил своим дочерям по сто долларов, чтобы они прочли второй том «Гулага», но они от­казались наотрез» (с. 361).

Флегон постоянно подчеркивает, что Солженицын по своей глупости не понимает своей роли в строю антисоветских пропагандистов и действительно считает себя гением. И он приводит такой пример. Узнав, что пластинки В. Высоцкого разбираются в Париже по цене 70 франков, корифей сдуру решил, что пластинки с его голосом народ будет хватать нарасхват. Распорядился напечатать свою поэму «Прусские ночи», а к ней приложением отштамповать и пластинку с записью авторского исполнения этой поэмы. Для начала Солженицын все это сделал тиражом всего в 10 тысяч экземпляров и на гонорары Высоцкого тоже не стал замахиваться - за все удовольствие назначил цену в 40 франков. Выбросил товар в продажу и, надо думать, купил мешки под деньги и стал ждать. Флегон пишет:

«Но дни шли, а на пластинку и поэму никто не набрасы­вался. Тогда американская разведка дала ему свой первый заказ в надежде, что сможет быстро раздать бесплатно эти произведения советским морякам, туристам и русским, про­живающим на Западе, и пошлет потом второй, еще больший заказ. Но оказалось, что желающих иметь бесплатно Со­лженицына не так уж много. За несколько лет после поступ­ления этих произведений на рынок и до лета 1980 года автор смог продать (включая заказы американской разведки) все­го лишь каких-то двести экземпляров» (с. 369).

«Не лучше идет продажа и «Письма вождям Советского Союза». Напечатано 10.000 экземпляров. При помощи аме­риканской разведки было продано 2.000 экземпляров (1974-1980). С финансовой точки зрения была бы просто потеря де­нег при одном издании. А при двух уничтоженных и одном не проданном?

А великая эпопея «Бодался теленок с дубом»? Напечата­но 10.000 экземпляров, а продано не больше 4.000 за пять лет. Оказывается, мало кого она интересует».

Вот у меня и возникло предложение: если Нобелевский комитет выдает премии тем, кому распорядился Альфред Нобель, то таких лауреатов называть Нобелевскими, а если тем, кому распорядились еврейские расисты, - то Шнобелевскими.

Ю.И. МУХИН

В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200413/?13_1_3