Святочный бал Елизаветы Жибуртович
Елизавета Жибуртович (Лидия Джонсон) - одна из самых ярких фигур русской эмиграции в Лондоне. Под псевдонимом Елизавета Фен она написала три части воспоминаний о детстве и юности в России: A Russian childhood, A girl grew up in Russia и Remember Russia 1915-1925. Так же известна как лучший переводчик пьес А.П. Чехова на английский язык. Ее переводы до сих пор используются на сценах британских театров. В книге A girl grew up in Russia есть занимательный отрывок, в котором автор описывает свой первый зимний бал, состоявшийся в г. Быхов, где ее отец Виталий Жибуртович занимал должность помощника уездного исправника.
"Накануне бала мне завили волосы, и, поскольку я никогда раньше не завивала волосы, я с некоторым волнением ждала результатов. Я надеялась, что получатся густые кудри, какие я видела на изображениях греческих богинь, и когда бигуди были сняты, я была шокирована, увидев, что мои волосы разлетелись вокруг как облако. Сестра, пробормотав, что они слишком тонки для бигуди, собрала их и стянула развевающиеся пряди на макушке голубым бантом. Я внимательно рассматривала себя в зеркале в полный рост и мечтала иметь другое лицо, действительно красивое, может быть, похожее на лицо Милочки. Сестра в белом тюлевом платье с длинными рукавами и высоким воротником присоединилась к нам, и они c братом снова репетировали вальс, пока я смотрела. Я любила вальс, но мне нравилось танцевать его со взрослым партнером, который мог вести. Брат выглядел неловко. . . мальчики редко могут слушать ритм ... Я так надеялась, что ассистент моего отца М. Родионов, который научил меня всем танцам, пригласит меня на вальс вовремя бала.
В вестибюле двое лакеев в белых перчатках помогали гостям снимать накидки, тяжелые пальто и калоши. Когда мы сняли их, мама посмотрела на нас и сказала сестре припудрить нос. Он выглядел довольно красным, и сестру это явно смущало. Мой брат провел расческой по своим идеально гладким светлым волосам. Из соседней комнаты доносились шарканье ног и звуки польки. Мы вошли, я шла впереди мамы, за мной следовали брат и сестра. Дети, взявшись за руки, танцевали вокруг елки. Руководил мсье Родионов: среди танцующих было четверо его детей. Увидев нас, он подошел, чтобы поприветствовать мою маму, и, поцеловав ее руку, он поцеловал и мою... Я покраснела от неожиданности этого жеста, и, пока он вел меня к танцующим, удивлялась, почему он это сделал. Это потому, что я уже училась в гимназии? ... или потому что ему понравилось, как я выгляжу? . . . или . . . Но прежде чем я смогла решить эту головоломку, он поставил меня в круг между двумя ухмыляющимися мальчиками в гимназической форме моего брата и сказал всем нам идти быстрее и быстрее вокруг елки. Когда круг разомкнулся, мы все вернулись к своим матерям, которые наблюдали за нами сидя на стульях, установленных у стен. Но едва моя мама успела вытереть мне лоб платком и пригладить волосы, как оркестр заиграл мелодию венгерки, и я увидела, что один из мальчиков приближается ко мне со своей зубастой улыбкой. Он поклонился, щелкнув каблуками, и пробормотал принятую формулировку приглашения: «Могу я вас пригласить? . . . Я так надеялась, что господин Родионов пригласит меня: с ним я могла быть уверена, что буду хорошо танцевать. С этим неизвестным партнером, не намного выше, чем я, как я могла быть уверена, что не напортачу? Но мне пришлось принять его приглашение, потому что я знала о том, что нельзя никого обижать отказом, если только вы не утомлены или не больны. Поэтому с некоторым опасением я протянула ему руку, и мы присоединились к другим парам, которые уже делали шаги. Мой партнер знал шаги, но не чувствовал музыки, так что его прыжки и щелчки каблуков не были синхронны с моими и не попадали в такт. Я чувствовала себя очень смущенной и старалась не смотреть на него или вокруг. Когда после окончания танца он отвел меня к матери, я с тревогой присела на край стула, пытаясь поймать взгляд мсье Родионова. Он танцевал венгерку со своей дочерью Олей, возможно, потому, что никто ее не пригласил...
Елизавета Жибуртович
Я хотела, чтобы следующий танец был вальсом, но только если он пригласит меня на танец. Оркестр заиграл вальс «На сопках Маньчжурии», и тут я увидела, как мой партнер по венгерке, направляется ко мне. Я отвернулась в другую сторону, отчаянно надеясь, почти молясь: «Боже, пожалуйста, пусть он пригласит кого-нибудь другого». И тут я услышала: «Могу я вас пригласить?» . . . Я старалась делать вид, что не слышу и продолжала смотреть в другую сторону. Тут мама коснулась моего плеча: «Леда, тебя пригласили на танец». . . Стоящий передо мной мальчик оказался не тем, с которым я танцевала прежде. Он был намного старше, но ненамного выше, коренаст, с коротко остриженными волосами и маленькими глубоко посаженными глазами. Другой мальчик, которого он опередил на долю секунды, не успел изменить направление и стоял в шаге или двух позади, выглядя очень смущенным. Мальчик постарше поклонился и пробормотал свое имя: «Мартынов». «Иди же», - сказала мама.
Я пошла с замиранием сердца. Шаги, которые делал мой кавалер, несомненно, были шагами польки, а не вальса! Он прыгал, как кузнечик, совершенно не в такт музыке, явно не осознавая своей некомпетентности. Я отчаянно старалась держаться ритма - но он выдергивал меня из него своими дикими прыжками. Я попыталась отстраниться от него - он схватил меня еще сильнее. Я покраснела от стыда - какое представление мы устроили! «Мне нехорошо» - взмолилась я, вспомнив, что это был разрешенный способ ускользнуть от несносного кавалера, но он меня не слышал. Наконец, вне себя от разочарования, я вырвалась из его хватки и побежала к маме, оставив его стоять посреди залы. «Что произошло?» - спросила мама. «Он не умеет танцевать вальс ... он вообще не умеет танцевать. . . - пожаловалась я. «Тебе все равно не следовало бросать его вот так», - сказала мама. «Не так ли, мсье Родионов?»
«Хочешь потанцевать со мной, Ледочка?» - спросил приятный голос. Мой спаситель и мой наставник! Он знал, как хорошо я танцую, потому что это он научил меня. Из глубины уныния я сразу поднялась до вершин блаженства. Мои туфельки едва касались пола, движения полностью соответствовали ритму музыки, я видела комнату, полную кружащихся пар, и огней рождественской елки. Я была восхищена, и мне хотелось, чтобы этот танец продолжался вечно. «Пожалуйста, Господи, пусть танец продолжится. . . пожалуйста, не позволяй оркестру останавливаться! «У вас кружится голова?» - спросил мсье Родионов, когда подводил меня к маме. «Нет, нисколько, нисколько, - заверила я его. Я мечтала, чтобы мама поговорила с ним и задержала его до следующего танца: я боялась, что мальчик Мартынов придет и снова пригласит меня. Я надеялась, что хотя бы после этого вальса он не посмеет. . . Он посмел. Как только оркестр начал играть чардаш, он подошел и встал передо мной, нисколько не смущаясь, его поросячьи глаза смотрели на меня с любопытством. «Могу я пригласить вас на танец?» Я покраснела, собрала всё свое мужество и выпалила: «Я не могу. . . Я плохо себя чувствую». Он тоже покраснел, потому что, как мне показалось, он понял, что я лгу, поклонился и пошел прочь. Мне было жаль, что я причинила ему боль, но я с отвращением заметила - то, как он ходит с полусогнутыми коленями и размахивает длинными руками. Он пригласил маленькую хрупкую даму, которая сидела в другом конце комнаты, и несколько мгновений спустя я увидела, как они танцуют вместе. Она учила его чардашу, а он безнадежно барахтался, как и во время танцев со мной. «Как неправильно, - подумала я, - приглашать на танец до того, как сам не научишься»
Бал завершился раздачей ярких атласных «мешочков» со сладостями, орехами и апельсином. Все время у меня было чувство, будто мальчик Мартынов наблюдает за мной издалека, и когда оркестр, заигравший веселый марш, подал сигнал о времени нашего отъезда, я увидела, как он направляется к нам. Он тащил за собой свою мать, и она следовала за ним, улыбаясь, держа в одной руке пальто и шерстяную шляпу с оборками, соскользнувшую с ее головы. Я потянула маму за руку, желая, чтобы она ушла, прежде чем они успеют добраться до нас, но она покачала головой. «Не будь нетерпеливой. Лучше подождать, пока в вестибюле не освободится место». Мальчик Мартынов и его мать теперь находились на расстоянии разговора от нас. Его мать заговорила с моей. «Могу я представиться? Мартынова Евдокия Петровна. . . Это мой сын Шура. Он хочет, чтобы я сказала вам, что двадцать седьмого у него будет небольшой рождественский бал, и мы будем рады, если ваш сын и дочери захотят приехать». Мадам Мартынова и моя мама пожали друг другу руки. Приглашение было принято. Бал Мартынова оказался гораздо менее трудным и более скучным, чем я ожидала. У них была довольно унылая гостиная с тонкой, потрепанной рождественской елкой, а мадам Мартынова выступала в роли тапера, церемониймейстера и лакея одновременно. Было около полдюжины других детей, все моложе меня и намного моложе своего хозяина, который обращал на них мало внимания и но слишком часто обращал его на меня. К моей большой радости танцев не было, потому что никто из других гостей танцевать не умел. Играли в игры: музыкальные стулья, «испорченный телефон» и тому подобное. Мадам Мартынова хлопнула по роялю и призвала своих юных гостей веселиться. Они были не очень отзывчивы. Брат, молчал и явно скучал, время от времени бросая взгляд на тарелки с бутербродами и выпечкой, выставленные на буфете, но еще не предложенные. Шура, сияющий от радости, всегда умудрялся плюхнуться на стул рядом со мной и шептать мне на ухо при игре в «испорченный телефон». Он громко запротестовал, когда в десять часов их горничная сообщила, что за нами приехали наши сани. Брат позаботился о том, чтобы Максим заехал за нами не позже пресловутого «детского часа». Но госпожа Мартынова не позволила нам уйти, пока не сыграла прощальный марш на своем многострадальном рояле. И всем нам пришлось унести «мешочки» с орехами и апельсином, которые она приготовила для нас. Меня очень смущало то, что мне подарили, помимо мешочка, небольшую резную шкатулку, проклеенную красным атласом, - подарок, на который другие гости смотрели с любопытством, но без энтузиазма. «Шурочка сам сделал», - гордо сказала госпожа Мартынова. «Это подарок королеве бала, поэтому его получает Ледочка!» Я сделала реверанс и поблагодарила хозяйку; Я не могла заставить себя поблагодарить Шуру, который уставился на меня своими поросячьими глазами. Он бросился помогать мне с пальто в холле и встал на колени, чтобы надеть мне сапоги. Он очень хотел услужить, но на его прощальное замечание было невозможно ответить, и меня охватило смущение. «Это был замечательный бал, не так ли?» - сказал он.
«Что за осел!» - прорычал брат, втянув подбородок в меховой воротник и откинувшись на спину в санях".
Elisaveta Fen «A girl grew up in Russia»