Взгляд из тени - 1
Мне приснился Носферату, граф Орлок из старого фильма Фридриха Вильгельма Мурнау. Он стоял в своём дурацком сюртуке в углу комнаты, у шкафа, и молча смотрел на меня медным взглядом. От невыносимого ужаса я начал смеяться и проснулся от звуков собственного смеха. Убедившись, что граф не пожелал покинуть границы сновидения, я успокоился и задумался об эволюции вампирических мотивов в истории кино.
Первые киновампиры вампирами, в сущности, не были. Банда анархистов из увлекательного сериала Луи Фейяда состояла из вполне живых авантюристов, измышляющих удивительные ограбления и принципиально нераскрываемые убийства. Одной из звёзд банды «Вампиров» была затянутая в шёлковое трико Мюзидора, любимица французских сюрреалистов и советских постфутуристов-ФЭКСов.
После премьеры сериала Фейяда случилось множество событий - первая мировая война, русская и немецкая революции, расцвет джаза, инфляция и повальное увлечение кокаином. Постепенно становилось ясна необходимость обращения к теме вампиризма, и первый шаг сделал великий (может быть, величайший) кинорежиссёр немого кино - Фридрих Вильгельм Мурнау. К 1922 году он закончил и выпустил на экран неавторизированную адаптацию знаменитого романа Брема Стокера "Дракула". Фильм назывался «Носферату, симфония ужаса», а лихие советские прокатчики, плохо знакомые с немецким языком, перевели этот титул как «Симфония в сером» - гораздо красивее, чем в оригинале.
«Носферату» - абсолютный шедевр киногении, не устаревший до сего дня. Безумная смесь страшного и смешного - как в рассказах Эдгара По и Клайва Баркера -сбивает зрителя, который постепенно погружается в транс и теряет способность оценивать присходящее на экране. Иногда в зале звучит истерический смех - психика зрителя сопротивляется напору жути, но даже тот, кто смеётся весь фильм, в глубине души чувствует опасный холодок. Когда кто-нибудь из особо продвинутых современных авторов (Абель Феррара, например) желает создать особо гнетущую атмосферу или намекнуть на приближающуюся гибель героев, он заставляет их смотреть фильм Мурнау по видео или в киноклубе. Титр англоязычной версии «Носферату» «Как только он перешёл через мост, навстречу ему двинулись призраки.» входит в число «культовых» фраз знатоков кино, рядом с репликами из «Касабланки» и цитатами из «Хорошего плохого, злого». Оптика фильма повлияла на развитие всего последующего операторского искусства - кто не верит, пусть пересмотрит «Трон в крови» Куросавы, где ночной лес кажется прямо вынесённым из «Носферату».
Однако главный герой фильма, сыгранный берлинским кабаретистом Максом Шреком, долгие десятилетия оставался уникальным. Вероятно, эта фигура казалась настолько пугающей, что режиссёры позднейших фильмов ужасов подсознательно сторонились её и пытались придумывать других, не таких страшных вампиров. Вампир из «Носферату» ничем не напоминает Дракулу Брема Стокера. Граф Орлок - это высокий, неправдоподобно худой труп с лысым черепом, длинным кривым носом и торчащими вперёд острыми резцами. Его движения напоминают судорожное дёрганье марионетки, а взгляд мёртв. Если бы Макс Шрек в гриме своего персонажа вздумал бы показаться в опере (как это делает герой Стокера), зрители и актёры с воплями ужаса покинули бы здание театра. Доктор Ван Хелсинг, конечно, не смог бы противостоять такому вампиру - да в фильме и нет никаких вампирологов с осиновымы колами и связками чеснока. Носферату погибает почти случайно и «счастливый конец» оставляет тягостное впечатление - никакого катарсиса.
Такая трактовка культового романа не могла не вызвать реакции протеста, и восемь лет спустя англичанин Тод Броунинг начинает голливудскую часть своей карьеры с повторной экранизации «Дракулы», очень далёкой от оригинала и с замечательными отличиями от «Носферату» Мурнау. Во-первых, фильм звуковой и чёрно-белый (версия Мурнау была раскрашена в мертвенно-синий и тускло-жёлтый цвета), во-вторых, граф Дракула в исполнении Белы Лугоши превращается в истого джентельмена во фраке и чертовки элегантном плаще, в-третьих и в главных - у Броунинга наконец-то появляется добрый доктор Ван Хелсинг, разгоняющий чертей и вампиров силой креста и мощью разума. С 1931 года практически все киновампиры носят фрак (в крайнем случае - "смокинг, чтобы чувствовать себя непринуждённо"), шёлковый плащ с кровавым подбоем и зачёсывают волосы от лба к затылку. Они все - за исключением еврея-корчмаря из «Бала вампиров» Романа Полянского - патологически боятся креста и отлично дерутся. Например, в англо-гонконгской постановке 1974 года «Легенда о семи золотых вампирах» семь золотых вампиров с Дракулой во главе разносят по кочкам целое стадо боевых шаолиньских монахов. Их эротическая привлекательность растёт от фильма к фильму, достигая апогея в идиотски роскошной экранизации дамского романа Анн Райс «Интервью с вампиром».
Одновременно с «Дракулой» Броунинга по экранам прошёл «Вампир» гениального Карла Теодора Дрейера, в котором была предложена совершенно иная концепция вампиризма. Более интеллектуализированная и менее коммерческая. Вампир этого фильма - грузная старуха, повелительница теней, выходящая из могилы, чтобы пить кровь молодёжи. Дрейер показал вампиризм не в форме сексуализированного ритуала причастия, а как скотское стремление стариков продлить своё ничтожное существование за счёт нового поколения. Экспертной аудитории фильм не понравился, его постарались забыть и даже в многочисленных искусствоведческих монографиях, посвящённых великому Дрейеру, об этом шедевре упоминают скороговоркой и сквозь зубы.
Как я уже сказал, импозантный вампир Броунига был размножен в сотнях вариаций, но, тем не менее, «линия Теда Броунинга» оказалась исчерпанной. Так что вапирически настроенные режиссёры попытались обновить некроэстетику своих картин. Во-первых, появились фильмы с робкими попытками имитировать шедевр Мурнау: в «Salem´s Lot» Тоба Хупера провинициальный американский монстр загримирован под графа Орлока, а в более позднем римейке «Nosferatu» (работа Вернера Херцога) гениальный безумный клоун Клаус Кински использует ту же маску, но переворачивает её смысл. Его вампир человечен и грустен и почти добровольно подставляется под смертельные солнечные лучи ради нескольких минут нежности. Чуть позже, в «Носферату в Венеции» режиссёра Аугусто Каминито, Кински оставляет сентиментальный тон и баллада о любви и смерти исполняется с издевательскими интонациями жестокого романса.
(продолжение следует)
Первые киновампиры вампирами, в сущности, не были. Банда анархистов из увлекательного сериала Луи Фейяда состояла из вполне живых авантюристов, измышляющих удивительные ограбления и принципиально нераскрываемые убийства. Одной из звёзд банды «Вампиров» была затянутая в шёлковое трико Мюзидора, любимица французских сюрреалистов и советских постфутуристов-ФЭКСов.
После премьеры сериала Фейяда случилось множество событий - первая мировая война, русская и немецкая революции, расцвет джаза, инфляция и повальное увлечение кокаином. Постепенно становилось ясна необходимость обращения к теме вампиризма, и первый шаг сделал великий (может быть, величайший) кинорежиссёр немого кино - Фридрих Вильгельм Мурнау. К 1922 году он закончил и выпустил на экран неавторизированную адаптацию знаменитого романа Брема Стокера "Дракула". Фильм назывался «Носферату, симфония ужаса», а лихие советские прокатчики, плохо знакомые с немецким языком, перевели этот титул как «Симфония в сером» - гораздо красивее, чем в оригинале.
«Носферату» - абсолютный шедевр киногении, не устаревший до сего дня. Безумная смесь страшного и смешного - как в рассказах Эдгара По и Клайва Баркера -сбивает зрителя, который постепенно погружается в транс и теряет способность оценивать присходящее на экране. Иногда в зале звучит истерический смех - психика зрителя сопротивляется напору жути, но даже тот, кто смеётся весь фильм, в глубине души чувствует опасный холодок. Когда кто-нибудь из особо продвинутых современных авторов (Абель Феррара, например) желает создать особо гнетущую атмосферу или намекнуть на приближающуюся гибель героев, он заставляет их смотреть фильм Мурнау по видео или в киноклубе. Титр англоязычной версии «Носферату» «Как только он перешёл через мост, навстречу ему двинулись призраки.» входит в число «культовых» фраз знатоков кино, рядом с репликами из «Касабланки» и цитатами из «Хорошего плохого, злого». Оптика фильма повлияла на развитие всего последующего операторского искусства - кто не верит, пусть пересмотрит «Трон в крови» Куросавы, где ночной лес кажется прямо вынесённым из «Носферату».
Однако главный герой фильма, сыгранный берлинским кабаретистом Максом Шреком, долгие десятилетия оставался уникальным. Вероятно, эта фигура казалась настолько пугающей, что режиссёры позднейших фильмов ужасов подсознательно сторонились её и пытались придумывать других, не таких страшных вампиров. Вампир из «Носферату» ничем не напоминает Дракулу Брема Стокера. Граф Орлок - это высокий, неправдоподобно худой труп с лысым черепом, длинным кривым носом и торчащими вперёд острыми резцами. Его движения напоминают судорожное дёрганье марионетки, а взгляд мёртв. Если бы Макс Шрек в гриме своего персонажа вздумал бы показаться в опере (как это делает герой Стокера), зрители и актёры с воплями ужаса покинули бы здание театра. Доктор Ван Хелсинг, конечно, не смог бы противостоять такому вампиру - да в фильме и нет никаких вампирологов с осиновымы колами и связками чеснока. Носферату погибает почти случайно и «счастливый конец» оставляет тягостное впечатление - никакого катарсиса.
Такая трактовка культового романа не могла не вызвать реакции протеста, и восемь лет спустя англичанин Тод Броунинг начинает голливудскую часть своей карьеры с повторной экранизации «Дракулы», очень далёкой от оригинала и с замечательными отличиями от «Носферату» Мурнау. Во-первых, фильм звуковой и чёрно-белый (версия Мурнау была раскрашена в мертвенно-синий и тускло-жёлтый цвета), во-вторых, граф Дракула в исполнении Белы Лугоши превращается в истого джентельмена во фраке и чертовки элегантном плаще, в-третьих и в главных - у Броунинга наконец-то появляется добрый доктор Ван Хелсинг, разгоняющий чертей и вампиров силой креста и мощью разума. С 1931 года практически все киновампиры носят фрак (в крайнем случае - "смокинг, чтобы чувствовать себя непринуждённо"), шёлковый плащ с кровавым подбоем и зачёсывают волосы от лба к затылку. Они все - за исключением еврея-корчмаря из «Бала вампиров» Романа Полянского - патологически боятся креста и отлично дерутся. Например, в англо-гонконгской постановке 1974 года «Легенда о семи золотых вампирах» семь золотых вампиров с Дракулой во главе разносят по кочкам целое стадо боевых шаолиньских монахов. Их эротическая привлекательность растёт от фильма к фильму, достигая апогея в идиотски роскошной экранизации дамского романа Анн Райс «Интервью с вампиром».
Одновременно с «Дракулой» Броунинга по экранам прошёл «Вампир» гениального Карла Теодора Дрейера, в котором была предложена совершенно иная концепция вампиризма. Более интеллектуализированная и менее коммерческая. Вампир этого фильма - грузная старуха, повелительница теней, выходящая из могилы, чтобы пить кровь молодёжи. Дрейер показал вампиризм не в форме сексуализированного ритуала причастия, а как скотское стремление стариков продлить своё ничтожное существование за счёт нового поколения. Экспертной аудитории фильм не понравился, его постарались забыть и даже в многочисленных искусствоведческих монографиях, посвящённых великому Дрейеру, об этом шедевре упоминают скороговоркой и сквозь зубы.
Как я уже сказал, импозантный вампир Броунига был размножен в сотнях вариаций, но, тем не менее, «линия Теда Броунинга» оказалась исчерпанной. Так что вапирически настроенные режиссёры попытались обновить некроэстетику своих картин. Во-первых, появились фильмы с робкими попытками имитировать шедевр Мурнау: в «Salem´s Lot» Тоба Хупера провинициальный американский монстр загримирован под графа Орлока, а в более позднем римейке «Nosferatu» (работа Вернера Херцога) гениальный безумный клоун Клаус Кински использует ту же маску, но переворачивает её смысл. Его вампир человечен и грустен и почти добровольно подставляется под смертельные солнечные лучи ради нескольких минут нежности. Чуть позже, в «Носферату в Венеции» режиссёра Аугусто Каминито, Кински оставляет сентиментальный тон и баллада о любви и смерти исполняется с издевательскими интонациями жестокого романса.
(продолжение следует)