Это теперь в Корее Самсунг и Хёндай, а когда-то были Чон Ду Хван и Ро де У, военный путч и диктатура, подавившая танками восстание в Кванджу, где перебили не то двести, не то две тысячи недовольных граждан и просто прохожих, оказавшихся на линии армейской стрельбы, разившей всех без разбора на возраст и пол.
Вспоминая о жертвах, Юн Чои пишет сценарий, а Сун Ву Янг снимает ужасающее кино, состоящее из анимированных фантазий обезумевшей героини, умиротворяющими экскурсами в мирное прошлое и черно-белой реконструкции хроники, с вмонтированными в неё минутами кошмара, каким его видел девичий глаз, последних минут, пока сознание не убило кошмаром, которым разразился безжалостный пулемётный шквал.
Начало даёт встреча сомнамбулической девочки с недовольным корейским прохожим, сначала не знающим, как избавиться от приблудившейся бродяжки, а потом методично насилующей её, оставляя при себе, как домашнюю утварь для нездоровых утех.
Насилие над личностью детонирует в девочке воспоминания о насилии над обществом, заполняющими сознание жертвы стрельбой армейских колонн, лязгом гусеничных машин и криком сумасшедшей толпы, несущейся прочь от преследующего её огня. Нервные конвульсии тела вторят агонии разбросанных в улицах тел, а в стылом взгляде остаётся последнее мгновение матери, намертво вцепившейся в свою ошалевшую дочь.
Жестокий бред становится инверсией бредовой жестокости, циклически возвращая действие в мрачное двуцветие трагичного дня, контрастом чередующегося с беззаботностью мирного цветения и наивно нарисованной детской мечтой, рухнувшей в мгновение, которое заполнила зияющая безумием пустота.
Ценный не искусством, а памятью,
фильм бросает звучный упрёк власти, попирающей право и свой недовольный народ. Потому превалирующим свойством картины является беспросветная жестокость насилия, обобщающего социальную драму и личную беду, оставляя зарубку для южнокорейского общественного мнения, поместившего эту работу в число самых значимых национальных картин.